Фаворит короля - Рафаэль Сабатини

Сомерсет повернулся к королю и расхохотался, но в смехе его не было веселья, а в глазах, особенно синих на побелевшем лице, светилась ярость.

– Да это же бред какой-то! – воскликнул он. – Боже правый. Кок, верно, был пьян, когда сочинил такое.

Король перепугался, услышав этот голос и увидев этот бешеный взгляд, но овладел собой и натянул личину беспристрастности.

– Ты должен был заметить, что он пишет только о подозрениях.

– Да! Подозрения! «Обоснованные подозрения»! Да чтоб чума разразила этого болвана, дурака! Я научу его уважать тех, кого он обязан уважать! Уж он узнает, каково со мной связываться!

– Тихо! Тихо! Кок – лорд главный судья. Он столь же уважаемый джентльмен, как и прочие, и занимает такой же высокий пост. В силу своей должности он обязан расследовать вопросы, которые находит уместными расследовать.

– И которые сами по себе неуместны? – с вызовом переспросил Сомерсет.

– О Господи, что же в них неуместного? Если улики, которыми располагает Кок, дают ему основания для подозрений, в чем я могу его обвинять?

Его светлость, не дожидаясь приглашения, бесцеремонно уселся в кресло. Его трясло от негодования. Чтобы сдержать дрожь, он наклонился вперед, поставил локти на колени и так смотрел на короля.

– Кто распустил эту ложь? – потребовал он ответа. – Кто начал глупую болтовню, будто Овербери был отравлен?

– Об этом сэру Ральфу Винвуду доложил комендант Тауэра.

– И он уверяет, что нити ведут ко мне, не так ли? Король ничем не показал своего раздражения по поводу неуважительного тона, он продолжал говорить спокойно, даже кротко:

– Так думает Кок.

– Но если он пойдет по этому следу, то поймет, что след ведет мимо меня, выше меня, туда, куда никакой Кок не решится забраться. Тут король поднял брови и широко раскрыл свои водянистые глаза.

– Как, Робин? Ты что-то знаешь об этом деле?

– «Что-то»? – Сомерсет все ближе придвигался к королю, губы его искривились в каком-то зверином оскале. – Знаю что-то? – повторил он, возвысив голос, а затем зло и презрительно рассмеялся: – Я знаю то, что знает ваше величество.

Король по-прежнему не выказывал ничего, кроме удивления.

– А что я знаю? Что я знаю, Робин? Сомерсет вскочил:

– То, чего никто в Англии не знает. Как умер сэр Томас Овербери. Они в молчании смотрели друг на друга. Сомерсет, прямой и напряженный, как струна, весь пылающий яростью, и король, который словно расползся в своем кресле, лицо его хранило отсутствующее выражение. Наконец король облизал губы и произнес тихо и медленно:

– Бог знает, что у тебя в голове, Робин. Бог знает, какие странные мысли. Но в одном ты совершенно прав. Никто лучше меня не знает, что происходит в этом королевстве. И об этом деле я тоже многое знаю из тех писем и бумаг, которые Кок слал мне и раньше. Тебе стоит на них взглянуть. Тогда легче будет понять, почему могло возникнуть подозрение на твой счет. На, держи, – его величество протянул несколько листков.

Растерявшись от этой новой для короля манеры разговора, от этого спокойствия, в котором чувствовалось нечто угрожающее, Сомерсет взял бумаги.

Все они были написаны почерком Кока и в них содержался отчет о допросах Вестона, Монсона, Илвиза, Дейвиса, Пейтона и Франклина.

Сомерсет читал и видел, как раскручивалась цепочка, видел, что она ведет через его жену к нему самому. Он почувствовал, как земля уходит у него из-под ног.

Он припомнил разговор с королем за несколько дней до смерти Овербери, когда король сам обнаружил интерес в том, «чтобы заткнуть этому человеку глотку»; вспомнил разговор после смерти Овербери, когда он обвинил короля в том, что тот нарочно подослал Майерна к сэру Томасу; вспомнил, что король и не пробовал отрицать это обвинение. А теперь перед ним были признания целой группы людей, которые выдвигали серьезные обвинения против его жены и, как результат, против него самого.

Да, в этих записках все выглядело убедительно, и он закричал:

– Все это ложь, это невозможно! Ваше величество знает, что все это ложь!

Его решительность, строптивость куда-то делись, теперь перед королем стоял растерянный, испуганный человек, и перемена эта не укрылась от королевского ока.

– Откуда я могу знать, что это ложь?

– Потому что ваше величество знает правду!

– Да! Знаю из этих самых записок. Они почти не оставляют сомнений. Разве что предположить, что все эти люди лжецы и состоят в сговоре. Но я еще никогда не встречал тех, кто решился бы давать ложные показания, зная, что их слова еще туже затянут веревку на шее. А некоторых из обвиняемых явно ждет виселица. И ты все еще считаешь, что Кок излишне подозрителен?

Сомерсет с тоской глядел на короля. Его воля была сломлена.

– Но кое-чего я все-таки не понимаю, – тихо произнес он и потер лоб. – Я-то знаю, и Бог мне свидетель, что не я виновен в смерти Томаса. Я готов душу свою заложить, что и Фрэнсис здесь ни при чем.

– Тем не менее ты видишь, что питает подозрительность Кока. Ты немало выиграл от смерти этого человека. Оба вы, ты и твоя жена, выиграли от нее. Он мог сообщить нечто, что сделало бы ваш брак невозможным.

– Неужели ваше величество верит в это? – в голосе Сомерсета послышалась прежняя ярость.

– Ну, ну! Дело не в том, во что я верю или не верю, дело в том, во что верит Кок, и в тех показаниях, которые дали эти злодеи. И тебе придется отвечать перед лордом главным судьей, он скоро пошлет за тобой. Я ведь не могу остановить законный процесс, это невозможно, даже если б ты был моим собственным сыном.

Мысли молодого графа унеслись к жене. Если ему придется отвечать, то придется отвечать и ей, а подозрения против нее были даже более обоснованными, чем против него.

– Мой Бог! – простонал он. – Неужели Кок будет допрашивать Фрэнсис? Да она этого не переживет!

А потом его вдруг осенило: может быть, она сможет дать всему логичное объяснение, указать на прорехи, на слабые звенья в этой цепи доказательств?

– Мне надо ехать к ней, – объявил Сомерсет. – Если ваше величество даст мне разрешение, я отправлюсь сразу же. – Он уже просил. Это был человек, признавший свое поражение.

Король взглянул на него чуть ли не с печалью.

– Да, да, Робин. Поезжай к жене. И поскорей возвращайся. Его светлость схватил шляпу, перчатки и бросился раздавать приказы. А король по-прежнему сидел за заваленным бумагами столом. В его бледных глазах светилась грусть, но на губах играло нечто вроде улыбки.

Глава XXXI

ПРОЩАНИЕ

Под холодным октябрьским ветром, по грязным, расползшимся дорогам, по земле, ставшей темно-золотой от опавшей листвы, скакал граф Сомерсет, и сопровождали его всего лишь два грума. Он покрыл расстояние в один день, с двумя короткими остановками в Хитчине и Сент-Олбансе, где взял свежих лошадей.