Знак Сокола - Дмитрий Хван

К сожалению, большего количества войск, чтобы развить успех в Ливонии, да наступать в Ижорской земле, Михаил Фёдорович выделить не мог. Иначе возникла бы реальная опасность польского вторжения, ведь сейчас войска Яна Казимира находились недалеко от русских пределов. Дело в том, что на юго-восточных украйнах польских земель было неспокойно. Православный люд, почувствовав силу, возникавшую в русских землях, заволновался, и снова вспыхивали яркими факелам разграбленные и залитые кровью панские усадьбы, а ветви деревьев прогибались под тяжестью удавленных ксёндзов и шляхтичей. В ответ поляки проводили карательные рейды, схватывались на саблях с ватажками казаков, и вновь лилась кровь христианская на степной ковыль. Вновь скакали, нахлёстывая лошадей, гонцы к русскому православному царю с просьбами о помощи оружием, деньгами, да воинством стрелецким. Михаил Фёдорович гостей принимал, да беседовал с ними ласково, с сочувствием обещая скорую помощь – но только после удачной войны со шведским королевством. А покуда Романов, одаривая посланцев с юго-западных украин своего государства, заодно принимал от них и клятвы в верности. А также уговаривал ждать нужного сигнала к общему выступлению против ненавистных ляхов. Михаил Фёдорович чувствовал возрастающую силу Руси, которая поднималась, аки феникс, из руин великой замятни, к которой приложило руку польское государство. Уже не было былого страха перед нашествием польско-литовского воинства, которое государь прекрасно помнил. Он не забыл все те неисчислимые злодеяния, что творили ляхи на русской земле, и в сердце его оставалась ещё желание покарать прежних обидчиков, несмотря на недавние победы русского оружия. Пусть Смоленск, Полоцк и Чернигов уже возвратились в лоно Руси, но древний Киев и многие иные города и веси ещё оставались под пятой врага.

'Это уже дело Алексея будет. Он уже взрослый, а коли Бог даст, то я ещё пару годочков протяну, будет время наставить его на верный путь, дабы советчики иные не сбили на кривую дорожку' – тяжко вздохнув, подумал государь, потирая ноющие ноги.

Занимал его и вопрос дальнего княжества ангарского, как и личность тамошнего князя – Вячеслава Сокола. До государя дошли слухи, что Сокол-де является одним из Рюриковичей. Но сам он, к слову, об этом ни единым словом в своих письмах не обмолвился. Возможно, это людишки разные всякие небылицы сказывают, но проверить оное Михаил Фёдорович всё же поручил Беклемишеву. Да и вообще, откель таки взялся на сибирских землицах князь православный? А ещё царь помнил мушкет ангарский – воистину чудесное оружие! Не так давно, весною, в Москве по царскому указу были собраны лучшие оружейники – москвичи, туляки и иные, с тем, чтобы они, осмотрев ангарский мушкет, сказали прямо – смогут ли сработать такой же. Привезённые в столицу мастера то восторженно цокали языком, то в волнении почёсывали вихры, то возбуждённо вращали глазами, дивясь на техническую законченность оружия, кажущуюся простоту его форм и отменное качество металла.

– Ежели постараться, то можно испробовать сработать такой же, государь, – отвечал тогда туляк Зосим, один из лучших мастеров на Руси, с сожалением передавая мушкет думному дьяку. – Умеючи, оно и блоху подковать можно.

– Так сработаешь мушкет оный? – сдвинул брови царь.

– Чую, долгонько буду работу делать, государь, – с достоинством отвечал мастер. – Не могу говорить, что с первого разу добрый мушкет будет. Зело сложен, да и заряд евойный…

– Погоди! – перебил его царь. – Говоришь, сложен? А ангарцы, бают, сотнями их делают!

Задумался государь и, отпустив туляка до оружничия и боярина оружейной палаты, решил обсудить с ближним кругом, что с ангарцами делать, коли они собрались своё воинство на помощь прислать.

– Ежели, как людишки бают, сильны и искусны они в деле ратном, – покряхтев в кулак, проговорил первым Борис Лыков, голова Сибирского приказа. – То пускай они Орешек вызволят от свея.

– А дабы не укоряли тебя, государь в оставлении без помочи, – предложил рокочущим басом Дмитрий Черкасский. – Пошли им отряд стрельцов, невеликий числом, да боярина худородного поставь головою при нём.

– Так тому и быть, – согласился Михаил Фёдорович, отвечая тихим голосом. – Коли возьмут Орешек, то честь им, да хвала. А коли нет, то и говорить с ними не о чем. Сын мой, Алексей, думать о том уже будет.

***

Время штурма дерптских стен, наконец, настало. А ещё ночью, под противно моросящим холодным дождиком три тысячи отборных стрельцов и солдат, елико возможно тише, стараясь не выдать своих перемещений шведу, ушли к Южной стене и Русским воротам. Князь Бельский уже с неделю как прекратил бить пушками с южного фаса осады и демонстративно убрал оттуда орудия, надеясь отвратить внимание врага от этого участка стены. Восточная же стена, наоборот, подвергалась усиленному обстрелу. Пытался Никита Самойлович и припугнуть супротивника копанием минных проходов. Подошедшее войско воеводы Болтина, расположившись напротив развороченных Пороховых ворот, должно было убедить шведов в избрании русскими восточной стены местом скорой атаки. Казалось, хитрость Бельскому удалась – на этом участке стены ночных огней было более всего. На исходе ночи, когда уже забрезжил солнечный свет, дождик унялся и через некоторое время Никите Самойловичу доложили о готовности артиллерии к стрельбе. Вновь зарычали, извергая тяжеленные ядра, русские пушки. А большая часть войска, разделённая на три штурмовые колонны, была готова выступать. Рассвет открыл гарнизону Дерпта безрадостную картину – главные силы русского войска готовились к атаке шведских укреплений, зияющих провалами и наспех заделанными чем придётся. В крепости забили тревогу, призывая всех, включая горожан, на стены. А в стане русского войска, тем временем, затрещали барабаны, заиграли флейты, забухали литавры и завыли-загудели сурны. Суренщики, не жалея себя, изо всех сил дули в свои длинные трубы, закруглённые раструбом на конце. Бельский пожалел о неимении воеводского набата – сейчас бы этот великий барабан пришёлся бы в пору! Воинские отряды пришли в движение, и шведы увидели взметнувшиеся стяги русских полков и множество осадных лестниц, в руках стрельцов.

У Южной же стены подобного шума и искусственно создаваемой суматохи не было и в помине. Сотни воинов в полном молчании выдвинулись вперёд, гатя проходы в болоте – каждый из них имел при себе охапку хвороста, жердины или ветки. Покуда шведы, озабоченные переполохом в русском стане, приметили копошащиеся на болотистой почве фигурки солдат, те уже смогли значительно приблизиться к пробитой во многих местах и небрежно заделанной стене. Одиноко рявкнула пушка, выплюнув ядро с большим недолётом перед стрельцами. Проваливаясь в холодную трясину, помогая товарищам, превозмогая трудности последних десятков метров топкой трясины, воины бросились вперёд, спотыкаясь, падая и снова подымаясь. Вперёд, вперёд! На стены!

Дюжина солдат держалась особняком, не стараясь быть в первых рядах. Напряжённо поглядывая на укрепления, они то и дело прикладывали лёгкие с виду мушкеты к плечу, пытаясь поймать врага на мушку. Наконец, закрепившись на насыпаемом шведами равелине, напротив широкой бреши в стене, что зияла близ Русских ворот, солдаты принялись на удивление быстро стрелять по силуэтам вражеских воинов, мелькавшим впереди. Среди небольшого количества защитников этой части южной стороны крепости назревала паника, подогреваемая громкими истеричными воплями. Солдатам казалось, что их слишком мало, а основные силы гарнизона неоправданно были оттянуты на восточную стену. За оборону участка близ Русских ворот отвечал капитан Карл Одельстрём. Сейчас он обходил своих солдат, торопливо раздувавших фитиля своих мушкетов от красневших ярким цветом в утреннем сумраке угольков. Горожане, призванные помогать воинам, торопливо и большей частью бестолково суетились, стараясь занять свои места у низких зубьев стены. У многих в руках были багры, которыми они намеревались отпихивать от стен приставленные к ним штурмовые лестницы московитов. Лишь у некоторых были при себе сабли или шпаги, а в основном дерптцы были безоружны. На небольшом участке стена была проломлена в двух местах, а зубья выломаны. Провал был закрыт всем подряд – телегами, нагруженными камнями, брёвнами, бочками и прочим хламом. И там кучковались солдаты, готовившиеся оборонять свой город. Нервно выдохнув, сдувая поросшие торчащей щетиной щёки, тот или иной швед, торопливо осеняя себя крестным знамением, выглядывал из-за серого камня укреплений, пытаясь рассмотреть атаку врага. Глаза его расширялись от эмоционального напряжения, когда он видел волны русских, неудержимо накатывающих на обороняемую им полуразбитую стену. Со стены бухнули первые мушкетные выстрелы самых нетерпеливых шведов, не причинявшие, впрочем, никакого вреда атакующим.