Вой оборотня - Владимир Лосев

Тут я задумался. А ведь он прав. Пропала моя новая одежда, а только вчера купил…

– И что?

– Да от него воняет хуже, чем от упыря.

– Я не подумал об этом… – Первый голос стал задумчивым. – В таком виде его нельзя даже по коридорам водить, потом не отчистишь, а запах будет стоять не один месяц. Ладно, сообщу господину.

Заскрипела далекая дверь, стало тихо, и я заснул, немного пригревшись. На этот раз мне снились хорошие сны. Почему-то от подслушанного разговора повеяло надеждой – если меня кто-то хочет видеть, то кто его знает, может, еще удастся поесть.

Даже в своем сне я удивился, никогда до этого не рассуждал так разумно, видимо, действительно дорога меня встряхнула так, что даже начал задумываться о том, от чего раньше только отмахивался. Так понемногу и дойду в своих мыслях до смысла жизни – может, что и придумаю, в отличие от множества мудрецов, так и не сумевших ничего добавить к тому, что придумали наши предки.

Сейчас самое время думать, жить-то, похоже, осталось немного.

А на самом деле: есть ли смысл жизни у таких людей, как я? Прожил всего ничего, но за это время накрошил толпу упырей, устроил пару десятков драк, убил десяток бандитов да переспал с парой девиц. И это все?! В этом был весь смысл?

Стоило ли Богу посылать меня в срединный мир?

Не знаю, в какие бы дали меня увели эти мысли, но тут я проснулся. Сначала даже не понял отчего. Просто вздрогнул и насторожился. Переход от сна к бодрствованию оказался настолько быстр, что у меня кожа стала влажной от пота, а сердце застучало так, словно куда-то побежал.

В плотном мраке и жуткой тишине послышались глухие голоса, пробивавшиеся из-за тяжелой двери, – они меня и разбудили.

– Приказано узника доставить к господину, предварительно вымыв и одев соответственно его званию, а также если попросит, то напоить.

Это были хорошие слова, и сказаны они были таким нежным женским голосом, от которого все мое естество, несмотря на его плачевное состояние, отреагировало теплотой внизу живота.

Я сразу отполз в сторону, чтобы меня не сбросили случайно вниз. Прошло примерно полчаса, но никто так и не вошел, и я снова встревожился, подумав – либо неправильно что-то расслышал, либо это было издевательством. Тюремщик, видимо, догадался, что я подслушиваю, и поэтому устроил такое представление. Это была очень обидная мысль, и она меня подкосила. Мне сразу расхотелось жить. На самом деле. Решил умереть. Закрыл глаза, чувствуя, как холодеют ноги и руки, а сердце бьется все медленнее. Ну и пусть! Хватит. Повидал эту вашу жизнь, нет в ней ничего хорошего и смысла тоже никакого…

Я погрузился то ли в беспамятство, то ли в сон, и мне было плохо, болело тело, руки больше не были моими, а принадлежали этому подвалу или мертвому разлагающемуся телу внизу. Ненужными обрубками они лежали рядом и отвратительно пахли – наверняка уже началась гангрена…

В этом полусне-полусмерти мне снова послышались голоса:

– Что вы наделали?! Разве можно так долго руки держать связанными, вы же видите, они посинели, кровь застоялась, теперь они никогда не станут такими, как раньше.

– Отрезать?

– За такие шутки убивают! – Голос снова оказался женским, волнующим, только мне было все равно – теплота внизу живота не проснулась, наверно, и низа-то уже не было. Меня уносила темная волна в море, в глубину, на корм рыбам. – Зовите срочно лекаря и сообщите господину, что этот человек без его вмешательства умрет. Нам нужна его сила.

– Я могу отрезать ему руки, у меня хороший, острый топор, – не унимался шутник. – Все равно они ему ни к чему, хозяин убьет его.

– Тебе не стоит об этом рассуждать.

Мне стало тепло, в нос ударил запах полевых трав, меня покачивала волна, и чьи-то ласковые, осторожные руки поддерживали на воде, не давая утонуть. Плавать самостоятельно я не мог, потому что у меня не было рук, вместо них болтались только окровавленные обрубки… Смерть по-прежнему стояла рядом, она наконец-то пришла за мной в виде милой женщины с нежным добрым голосом, поэтому страшно не было, а только горько и обидно. И это вся моя жизнь?! Скажите, зачем она была?

– Что с ним?

Чьи-то твердые мужские пальцы стали мять мне тело, вызывая острую, пронзительную боль, которую трудно было терпеть. Я застонал, потом еще раз, дальше уже стонал беспрерывно, хрипя и задыхаясь, иногда подвывая от ужаса.

Мое тело исчезло, вместо него образовалось темное облако жгучей боли, которое истязало меня не хуже самых страшных пыток. В этом состоянии признался бы и рассказал все, что знаю, но меня никто ни о чем не спрашивал, да и говорить я не мог – из меня наружу рвался только вой.

– Пошлите человека в город, пусть купят самый большой заживляющий камень, и обязательно свежезаговоренный, иначе нам его не спасти. Кто виноват, что такое случилось? Думаю, тюремщик мог быть и повнимательнее, поэтому к вечеру повесьте его перед воротами в назидание другим…

– За что, господин? – В этом голосе послышался дикий страх. – Я исполнял все, как мне было сказано.

– Ты умрешь за свою глупость, за то, что не догадался снять веревки, когда его принесли, за глумление! Тебе же передали, что я хочу видеть узника, а ты даже не посмотрел на него. Тебе мешал его дурной запах?

– Я думал, это вы придумали ему такую муку.

– Вот и умрешь за свои глупые мысли. Если тебе что-то кажется и ты в чем-то не уверен, то у тебя есть язык, чтобы спросить других, кто поумнее, иначе тебе место на веревке. Пусть мои люди знают, что существует наказание не только за поступки, но и за их отсутствие.

Вой, крики, удаляющийся шум борьбы… Похоже, моего тюремщика куда-то поволокли, может, в ту же темницу…

– А где мы возьмем нового сторожа для узников?

– Не думаю, что с этим будут проблемы. Сними любого воина с ворот и поставь на его место.

– Как вам будет угодно.

Я лежал и думал сквозь боль о том, что мне не хотелось бы служить такому господину. Делаешь, не делаешь – все равно плохо. А наказания суровые. Мне даже на мгновение стало жалко того парня, который меня едва не прикончил. Впрочем, возможно, он уже отправился в верхний мир, но ему недолго меня придется ждать…

Я перестал стонать, и не потому, что исчезла боль, просто не осталось сил даже на это. Мрак поглотил меня. А потом предо мной открылась дорога в верхний мир, ее освещал теплый солнечный свет, который наконец-то согрел меня, и пронизывающий холод темницы легким облачком улетел вниз.

Путь оказался простым, правда, идти приходилось вверх, а это было тяжело – ноги не шевелились, волочились, цепляясь за каждую выбоину. Вот и останавливался через каждый десяток метров, чтобы перевести дыхание. Теперь-то я понимаю, что надо было бежать. А тогда думал, что успею.