Карнакки – охотник за привидениями - Уильям Ходжсон

Тут груда перед фонарем затрепетала и покатилась прямо на нас… движение это заставило меня залезть на оказавшийся на ощупь губчатым фальшборт и завопить, обращаясь к гребцам. Голоса их ответили мне криком, показавшим, что лодка уже приблизилась, однако мерзкий состав был здесь настолько густым, что любое движение шлюпки давалось им с боем. Рядом со мной капитан Ганнингтон яростно тряс второго помощника, тот пошевелился и застонал. Капитан тряхнул его еще раз.

— Очнись! Очнись, мистер! — заорал он.

Оторвавшись от рук капитана, второй помощник сделал неровный шаг и повалился, вскричав:

— Мои ноги! О, Боже! Мои ноги!

Мы с капитаном оттащили его подальше от груды и усадили на фальшборт, где он разразился новыми стонами.

— Держи его, доктор, — сказал мне капитан. И передав второго помощника мне, отбежал на несколько ярдов вперед и перегнулся через поручень.

— Ради бога, ребята, поторопитесь! Поторопитесь! Живее! — крикнул он вниз матросам, и они отозвались напряженными голосами, уже близкими, но не настолько, чтобы шлюпка могла оказаться рядом через мгновение.

Придерживая стонущего, наполовину потерявшего сознание офицера, я смотрел вперед на палубы полубака. Неторопливый поток тлена медленно натекал на корму. И тут я вдруг увидел нечто более близкое.

— Осторожнее, капитан! — закричал я. И тут тлен вокруг него внезапно расселся. Я увидел, как в его сторону покатилась невысокая волна. Совершив неловкий и отчаянный прыжок, капитан приземлился возле нас на безопасной части покрова, однако волна покатилась к нему. Отчаянно ругаясь, он повернулся и стал к ней лицом. Вокруг ног капитана открывались небольшие рытвинки, издававшие кошмарные чмокающие звуки.

— Назад, капитан! — завопил я. — Живо, назад!

И в этот миг волна докатилась до его ног… лизнула их; капитан в бешенстве притопнул и отпрыгнул назад, лишившись половины сапога. Отчаянно завопив от боли и гнева, он немедленно прыгнул на поручень.

— Живо, доктор! Прыгаем за борт! — приказал он, вспомнил про грязную жижу внизу, остановился и еще раз крикнул гребцам поспешить. Я также посмотрел вниз.

— А второй помощник? — спросил я.

— Беру его на себя, доктор, — сказал капитан Ганнингтон, перехватывая у меня мистера Селверна. В этот миг мне показалось, что я вижу внизу некие очертания. Перегнувшись через борт, я пригляделся. Слева под бортом, определенно что-то виднелось.

— Там, внизу, что-то есть, капитан! — выкрикнул я, указав во тьму. Он нагнулся пониже и всмотрелся.

— Шлюпка! Ей-богу, шлюпка! — завопил капитан и принялся, извиваясь, торопливо продвигаться вдоль фальшборта, увлекая за собой второго помощника. Я следовал за ними.

— Точно шлюпка! — воскликнул он несколько мгновений спустя и, оторвав второго помощника от поручня, отправил его вниз, в лодку, куда он со стуком свалился на дно.

— Пожалуйте за борт, доктор! — обратился он ко мне и, таким же образом оторвав мою плоть от поручня, отправил ее следом за офицером. И в этот самый момент я успел ощутить, что весь древний, сделавшийся пористым поручень странно и тошнотворно подрагивает, начиная терять жесткость. Я упал на второго помощника, капитан последовал за мной едва ли не сразу, но, к счастью, приземлился не на нас, а на переднюю банку, с треском переломившуюся под его весом.

— Слава богу! — услышал я его негромкое бормотанье. — Слава богу! Едва-едва не перебрались в Аид.

Он чиркнул спичкой в тот момент, когда я поднялся на ноги; нас разделяло распростертое на средней и кормовой банках тело второго помощника. Мы закричали, призывая к себе шлюпку, чтобы дать понять гребцам, где мы находимся: свет их фонаря угадывался за правым бортом заброшенного судна. В ответ они сообщили нам, что делают все, что от них зависит, тем временем капитан Ганнингтон зажег новую спичку, чтобы осмотреть шлюпку, в которую мы свалились. Суденышко оказалось современным, с заостренным носом, на корме было написано — «Циклон», Глазго. Шлюпка находилась в прекрасном состоянии, и ее явно занесло течением в эту дрянь, в которой она и застряла.

Зажигая по очереди спички, капитан Ганнингтон приблизился к носу суденышка. Вдруг он позвал меня, и я перепрыгнул через банки, чтобы присоединиться к нему.

— Полюбуйтесь на это, доктор, — предложил он, и я увидел то, что имел в виду капитан — целую груду костей, обнаружившихся на самом носу. Нагнувшись и присмотревшись, я понял, что в ней самым причудливым образом смешались кости, по меньшей мере, трех людей — чистые и сухие. В голову мне немедленно пришли кое-какие соображения относительно костей, однако я не стал ничего говорить вслух, хотя идея моя еще не оформилась до конца и была связана с тем абсурдным и немыслимым предположением относительно причины глухого, но громкого стука, воистину адским образом сотрясавшего изнутри корпус судна и слышного даже теперь, когда мы убрались с корабля. И все это время умственному взору моему представлялась жуткая, шевелящаяся горка тлена, оставшаяся над нами на палубе.

Когда капитан Ганнингтон зажег последнюю спичку, я увидел действительно тошнотворное зрелище, не оставшееся незамеченным и капитаном. Спичка погасла, неловкими пальцами он извлек другую и зажег ее. Увы, ничто не изменилось. Мы не ошиблись. Огромная губа серо-белого тлена нависала над лодкой, неторопливо наползая на нас — от самого корпуса, словно бы сделавшегося живым! И тут капитан Ганнингтон вложил в три слова одолевавшую меня невероятную и не укладывавшуюся ни в какие рамки мысль:

— Этот корабль — живой!

Мне еще не приводилось слышать такое сочетание постижения тайны и ужаса в голосе человека. Само жуткое утверждение это открыло мне ту мысль, которая витала до того всего лишь в моем подсознании. Я понимал, что капитан прав; я понимал, что объяснение, которое отвергали сразу мой рассудок и образование и к которому они, тем не менее, стремились, является истинным. Хотелось бы знать, найдется ли такой человек, который сумеет понять одолевавшие нас в тот момент чувства? Этот неописуемый ужас и полную невероятность всего происходящего!

Пока догорала спичка, я успел заметить, что наползавшая на нас масса живой материи была пронизана багровыми жилками, набухавшими и наполнявшимися прямо на глазах. Выступ плоти содрогался в такт биениям — «туп, туп, туп» — чудовищного органа, пульсировавшего внутри огромного серо-белого корпуса. Огонек спички дополз до пальцев капитана… до меня донесся дымок обожженной плоти, однако капитан не замечал никакой боли. Огонек погас, и в последний момент я успел заметить свежую щель, вдруг появившуюся на конце чудовищного выступа. Ее покрывал мерзкий багровый выпот, тьму понизила трупная вонь.