Карнакки – охотник за привидениями - Уильям Ходжсон

— Мистер Селверн, — проговорил капитан, наконец поглядев на второго помощника. — Не надо ничего придумывать. Возьмите себя в руки. Вы же ничего толком не слышали, так?

— Нет, я кое-что слышал, сэр, — возразил второй помощник. — Мне показалось…

Он резко смолк и принялся прислушиваться почти с болезненным вниманием.

— На что был похож этот звук? — спросил я.

— Да все в порядке, — проговорил капитан Ганнингтон, негромко усмехнувшись. — Можете дать ему успокоительного, когда вернемся назад. А пока я намереваюсь сдвинуть эту кучу.

Отступив на шаг, он еще раз пнул уродливую груду, которая, по его мнению, скрывала трап. Пинок привел к неожиданному результату, куча затряслась, напоминая собой какое-то мерзкое желе.

Капитан торопливо извлек из нее ногу и отступил назад, чтобы, высоко подняв лампу, повнимательнее рассмотреть ее.

— Вот те и на, — проговорил он, на сей раз не скрывая изумления, — проклятая дрянь стала мягкой!

С выражением отчаянного страха на лице матрос отскочил на несколько шагов от внезапно сделавшейся дряблой груды. Впрочем, не сомневаюсь в том, что он не имел ни малейшего представления о том, чего боится. Второй помощник застыл на своем месте, рассматривая кучу. Помню, меня в этот миг снедало самое зловещее предчувствие. Капитан не отводил своего фонаря от трясущейся груды и все смотрел на нее.

— Вот, вся расквасилась, — сказал он наконец. — Но люка здесь нет. Не вижу в этой проклятой куче никакой столярки! Фу! Что за мерзкая вонь!

Он обошел странную кучу сзади, чтобы проверить, не найдется ли там отверстия в ней.

— Тихо! — проговорил вдруг второй помощник самым странным тоном, какого мы никогда не слышали от него.

Капитан Ганнингтон распрямился, и последовала пауза, полная немыслимой тишины, не нарушавшейся даже отголосками разговора в причаленной к кораблю шлюпке. И тут все мы услышали это негромкое и глухое «туп, туп, туп», где-то под собой, в недрах корпуса… звук столь слабый и далекий, что я даже усомнился бы в том, что слышу его, если бы не реакция остальных.

Капитан Ганнингтон вдруг повернулся к застывшему на месте матросу.

— Скажи им… — начал он. Однако тот выкрикнул нечто неразборчивое и указал в сторону. Не склонное к выражению эмоций лицо этого человека напряглось настолько, что взгляд капитана немедленно обратился туда же. Как вы понимаете, я также последовал его примеру. Матрос указывал на большую груду. Я сразу же понял, в чем дело. Из двух вмятин, оставленных в тлене сапогом капитана Ганнингтона, с непонятной регулярностью струями выбрасывало багровую жидкость — как если бы ее качали насосом.

Честное слово! Я не отводил глаз! И тут из груды ударила струя посильнее, долетевшая уже до матроса и забрызгавшая его сапоги и штанины. Он и так нервничал до того — в той невозмутимой манере, что присуща невежественным людям — и испуг его постепенно нарастал; но теперь он просто испустил вопль и повернулся, чтобы бежать. Промедлив на месте, он сдался страху перед той тьмой, что скрывала все палубы между ним и кораблем. Вцепившись в фонарь второго помощника, он вырвал его из рук офицера и бросился бежать по зловещей гнили.

Мистер Селверн, второй помощник, не проронил и слова, взгляд его был прикован к двум струйкам дурно пахнувшей темно-багровой жидкости, вылетавшим из рыхлой груды. Капитан Ганнингтон, напротив, рявкнул матросу, чтобы он возвращался, но тот все топал и топал по слою тлена, и ноги его как будто прилипали к внезапно сделавшейся мягкой субстанции. Он дергался из стороны в сторону, фонарь раскачивался в его руках, а из-под ног его то и дело вылетало «чмок, чмок, чмок», тяжелое, полное страха дыхание его разносилось по всему кораблю.

— Немедленно верни фонарь! — вновь взревел капитан, однако беглец как будто не слышал его. И капитан Ганнингтон тут же умолк, лишь губы его беззвучно шевелились, словно бы на мгновение парализованные гневом на нарушившего всяческие каноны подчиненного. И в молчании этом я вновь услышал те звуки — «туп, туп, туп, туп». Вполне различимые теперь удары доносились, как мне показалось, прямо из-под моих ног — из глубины.

Я опустил глаза к тому слою тлена, на котором стоял, вдруг ощутив окружавший нас со всех сторон ужас; посмотрев на капитана, я попытался что-то сказать, стараясь не выдать испуга. Капитан как раз повернулся к груде тлена, и весь гнев разом оставил его лицо. Он прислушивался, выставив фонарь вперед, к груде. Настало новое мгновение, полное абсолютной тишины… во всяком случае я осознавал, что не замечаю ни одного звука на всем свете, кроме этого неведомого «туп, туп, туп», доносившегося из недр огромного корпуса.

Охваченный внезапным волнением, капитан переступил на месте, и тлен хлюпнул под его ногами! Он бросил на меня торопливый взгляд и попытался улыбнуться, словно бы доказывая этим незначительность происходящего.

— Что вы скажете обо всем этом, доктор? — спросил он.

— Кажется… — начал было я. Однако второй помощник прервал фразу единственным словом; его внезапно сделавшийся тонким голос заставил нас обоих внезапно посмотреть на него.

— Смотрите! — воскликнул он, указывая на груду. Вся она медленно сотрясалась. Странная волна сбежала с нее на палубу, подобная той ряби, что набегает на берег спокойного моря. Волна добежала до небольшой груды гнили, находившейся перед нами, под которой, как я считал, располагается фонарь каюты, и в какой-то миг эта вторая груда почти сравнялась с палубой, при этом вяло подрагивая самым необычным образом. Внезапная быстрая дрожь сотрясла тлен под ногами второго помощника… вскрикнув хриплым голосом, он выставил руки в стороны, пытаясь сохранить равновесие. Дрожь разбегалась во все стороны, покачнулся и капитан Ганнингтон, расставивший ноги с внезапным, полным страха проклятьем. Подскочивший к нему второй помощник ухватил капитана за руку.

— В лодку, сэр, — проговорил он те самые слова, на которые мне так и не хватило отваги. — Ради бога…

Однако договорить ему так и не удалось, так как внезапный хриплый вопль заглушил его слова. Капитан и второй помощник резко обернулись, но я видел происходящее и так. Бежавший от нас матрос застыл на месте в середине корабля, примерно в фатоме от правого фальшборта. Он раскачивался на месте и самым жутким образом вопил. Матрос пытался высвободить ноги, и свет его раскачивавшегося фонаря открывал едва ли мыслимое зрелище. Слой тлена вокруг него двигался. Ноги его скрылись из вида. Тлен поднимался все выше, и вот мелькнула нагая плоть. Жуткое вещество вспороло брючину, как бумагу. Испустив воистину душераздирающий вопль, матрос колоссальным усилием высвободил одну ногу. Она был уже отчасти изъедена. В следующее мгновение он повалился лицом вперед, и тлен, словно обладая собственной, страшной и жестокой жизнью, наполз на него. Зрелище это было достойно ада.