Секретный фронт - Аркадий Первенцев

Минутой позже появился Остапчук, а за ним и все те, кто покорно дожидался своей очереди в приемной.

- Ну, секретарь, что же ты, бандеровцев приймаешь, а свои хлопцы часами стулья просиживают! - рокотал Остапчук, пребывавший в отличном настроении по случаю возвращения домой из долгой и опасной командировки по глубинкам.

Остапчук принес с собой запахи табака, сена и особые запахи, присущие лесным деревням: хвои, коры и древесного дыма.

- Ну что, не подстрелили тебя из-за куста? - встречая Остапчука, подшучивал Ткаченко. - Чайку не хотите ли?

Остапчук даже присел от смеха, и все остальные широко заулыбались, скинув свою мрачность.

- Чего ты регочешь, Остапчук?

- Я ж им казав, - Остапчук вновь захлебнулся от хохота, - як войдете, так Ткаченко вам сразу чайку.

- Ну что тут смешного?

- Як що? Тебя, знаешь, уже не Ткаченко кличуть, а Чаенко... И кто придумал? Твой Дудник, генерал. Ты его только чаем каждый раз и потчуешь... - Остапчук снова залился смехом, отмахнулся, промокнул платком повлажневшие глаза. Успокоившись, он рассказал о впечатлениях от поездки по району. - Упала с глаз селян пелена, упала... Раньше слухают, очи в землю, а зараз только и чуешь: обрыдли, мол, нам ваши клятвы, давайте боеприпасы... Ось як! И за курень Очерета очи нам выдирають... Що вы, така батькивщина, а крыс не передушите!

- Душить легче всего, - сказал Ткаченко. - Нельзя всех. Не все крысы.

- Обманутые? - зло спросил один из приехавших работников. - Я ще пулю очеретовскую не повыковыривал... - Он взялся за шею, подвигал пальцами твердый желвак под кожей. - Доктора не берутся, кажуть, там артерия...

Помолчали. А потом продолжили разговор о деле. Ткаченко взял себе за правило - принимать всех посетителей вместе, если, конечно, не было каких-то сугубо индивидуальных вопросов. Обычно такой коллективный прием приносил большую пользу. Люди делились опытом в открытую, рассказывали интересное для всех, о чем-то спорили. Так и сегодня, говорили все о том, как лучше строить и налаживать жизнь... Народ в селах соскучился по труду, доброй работе, молодежь стремится на учебу, и, что самое небывалое, просят приехать лекторов, актеров, началась жадная подписка на газеты.

Ткаченко стоял у окошка, вслушиваясь в равномерный гул главной улицы: скрип телег и мерзлый перестук колес, гудки машин, недалекий пересвист мальчишек, идущих из школы домой. Улица изменилась к зиме, словно расширилась: яворы отряхнули шумливую одежду листвы; прикочевали к городскому теплу воробьи, усыпавшие гирляндами щупленьких комочков ежистые, растопыренные прутья ветвей; весело играли под солнцем вертуны; стекала слеза растопленного инея по черепице.

- Чайку не хотите ли, хлопцы? - спросил было Ткаченко и тут же замахал руками, чтобы потушить грянувший хохот. - Чи с ума посходили? Чего ты заливаешься, Остапчук?

- Да я не заливаюсь, товарищ Чаенко... прошу простить... Ткаченко. Пора переводить жидкий баланс на что-либо более мужчинское. К примеру, на витамин "ре", то есть на чистый ректификат довоенного качества.

- Э, нет, Остапчук, меня не спровоцируешь! - Отшутившись от продолжавшего сыпать присказками председателя райисполкома, Ткаченко пересчитал посетителей, распорядился, и вскоре на столе появился поднос, уставленный чашками, чайник и наколотый щипчиками сахар. Затем помощник секретаря расщедрился и принес сушки.

За чаем обсудили все дела, заставившие каждого из них покинуть свои села, немного поспорили и разошлись, полностью удовлетворенные приемом, лаской. На прощание каждый из них крепко пожимал руку секретарю.

Оставшись один, Ткаченко вздохнул, но это не был вздох облегчения.

Время близилось к обеду, именно к этому часу приглашал к себе генерал Дудник, и, поскольку, шутя, обещал "двухразовое питание", можно было догадаться, что свидание обещало затянуться.

"Не вздумайте ехать ко мне в одиночку, - требовательно заявил Дудник. - Сопровождение будет у вас с минуты на минуту, а то на дорогах пошаливают кудеяры".

Дудник задержался в фольварке "Черная лань". К "Черной лани" проселком было около тридцати километров, большая часть лесом. Потому и пришлось отправляться туда в сопровождении присланного генералом "доджика" с мотострелками.

Дудник встретил гостя радушно. На генерале была домашняя теплая куртка из клетчатой ткани и белые бурки. Шея его была перевязана шарфом с махрами на концах, а от свежевыбритых щек пахло одеколоном. Генерал прикладывал руку к груди и в предчувствии приступа кашля пил теплое молоко из глиняного кувшинчика.

- На меня удивленно не глядите! Осенью и весной из ангин не вылезаю. В детстве гланды не вырезал, а теперь вот созрел для мучений. Прошу мыть руки и к столу.

- Надо закалять горло, Семен Титович, - посоветовал Ткаченко. - А вы, как видно, парите, потому легко и простуживаетесь... У меня был танкист-водитель, так тот бензином спасался, считал, что полоскание бензином - самый радикальный способ против ангины.

- Ради профилактики, возможно. Только не путайте времена и нравы. Война не позволяла болеть. Хвороба происходит не от напряжения, а от вялости организма, расслабленности, добавим еще одно слово инертности... - Генерал отдавал должное борщу и хорошему куску вареной говядины с любимой приправой - острым хреном. - Вот и теперь, с делами чуть отлегло - и начались болезни.

- Вы думаете, отлегло?

- Пошло по ниспадающей кривой, Павел Иванович. Закончим чревоугодничество, перейдем в гостиную, и я предъявлю вам наши наметки для согласования. - Генерал расположился поудобней в кресле, развязал шарф, закурил, выпуская плотные колечки дыма, таявшие только под самым потолком. - Моя дочурка обожает... стоит мне закурить, просит: папа, сделай колечки!

- У вас и дочка есть?

- И не одна. Про старшего сына я вам рассказывал. А вот дочки... трое их у меня, Павел Иванович. Выйду в отставку, буду с ними в куклы играть...

- К тому времени, Семен Титович, придется не с дочками, а с внучками играть в куклы... - Ткаченко понимал, что генерал пригласил его не только для этого милого разговора, и потому немножко нервничал, отвечал невпопад, поглядывая на часы.

Поведение гостя было замечено хозяином.

- Я пригласил вас, конечно, не только для того, чтобы отобедать с вами. - Генерал улыбнулся. - Хотя и это не мешает позволить себе изредка. Время сейчас, Павел Иванович, наступает решительное - начинаем ликвидацию остатков куреня Очерета...

- Вот оно что! - Ткаченко поудобней расположился в низком кресле, подождал, пока вестовой зажег в камине дрова, плеснув на них керосином, и закончил, когда солдат вышел из комнаты: - Как же это будет?

Дудник пристроился слева от Ткаченко, так что занявшийся в камине огонь освещал правую сторону его лица, высвечивая и оттеняя морщинки и затаившиеся в уголках губ скорбные складки. Впервые Ткаченко заметил, как все же постарел Дудник. Ткаченко подумал о том, что вот приходится им сокращать отпущенные в жизни лимиты, изнашивать себя: ведь ничто не проходит безнаказанно - ни тревожные ночи, ни утомительные заседательские бдения, ни ожидание звонков от начальства.

Генерал объяснял действия по очистке территории от оуновцев, раскрывал, как говорится, свои карты, не тая горьких потерь, а иногда и ошибок. Рассказывал о самом настоятельном требовании руководства: немедленной ликвидации остатков банд.

- Мы ликвидируем курень Очерета без шума. Будем сжимать его в кольцо техникой. Постараемся избежать человеческих жертв.

- Надо сохранить села, не дать банде разгуляться напоследок, заметил Ткаченко.

- Помогайте!

- Каким путем?

- Как говорится, продолжайте в том же духе. Лишайте их благоприятной почвы. Сначала население боялось бандеровцев, потом стало нейтральным. Теперь же оно должно активно включиться в борьбу.

- Включается.

- Знаем. Получаю сводки. Винтовки не зря выдали. - Генерал подложил в камин еще полешек. Огонь осветил теперь все его лицо, пожалуй, обычное лицо человека, если бы не те следы, которые оставляет время на людях, вынужденных подчинять своей воле сотни, тысячи людей. - Бугай, заменивший Очерета, ввел жесточайшую дисциплину, объявил террор. Население базовых сел теперь, не надеясь на пощаду, встречает бандитов оружием, и курень лишен возможности, как это было раньше, рассосаться по этим селам на зиму. Бугай не идет на риск и держит курень в кулаке. Итак, для бандеровцев начинается белая и голодная тропа - время брать их в железный бубличек...

- В бубличек? - Ткаченко наблюдал, как сильное пламя взялось кровянить черные поленья, а блики, трепетавшие на стонах и части потолка, чем-то напоминали тени летучих мышей. Камин был сложен давным-давно, кто его знает, может быть, еще во времена гетмана Вишневецкого, дом был старинный. Вон на том крюке, замазанном краской, вероятно, висела хрустальная люстра, а в эти двери с латунными ручками и резьбой по мореному дубу входила паненка или некий ясновельможный пан. Потом в эти места прикочевала и отпетая братия современных гуннов; остались следы пулевых пробоин в потолке, стреляли в ныне закрашенную грубой малярной кистью обнаженную наяду.