Белые яблоки - Джонатан Кэрролл

Но мужчина не принял его телепатического сигнала и продолжал стоять. Этрих заметил только, что он был очень высок, лица его он разглядеть не мог: в зале царил полумрак. Между тем нетерпеливый зритель направился в сторону сцены.

В подобных ситуациях актер комедийного жанра либо игнорирует происходящее, либо комментирует в свойственной ему манере. Этрих, который испытывал ни с чем не сравнимое чувство овладения залом, наполнявшее его энергией и какой-то веселой, бесшабашной удалью, выбрал второй путь.

– Нет, вы только посмотрите на этого господина, который решил уйти из зала, не дослушав меня. Побьюсь об заклад, что он…

Но прежде чем Этрих успел закончить фразу, чернокожий мужчина в элегантном костюме подошел вплотную к сцене. И поднял голову. И Этрих его тотчас же узнал – это был не кто иной, как Тиллман Ривз, его сосед по палате в больнице, где он умер.

– Привет, Винсент.

– Тилл! Ты-то здесь какими судьбами?

Из задних рядов раздался недовольный голос:

– Эй, погромче! Нам тут ни слова не слышно!

– Нам надо поговорить, Винсент.

– Здесь? Сейчас? – Этрих обвел глазами зал. Что за странная идея пришла в голову Тиллману?

– Это всего лишь сон, Винсент. И, как и в любом сновидении, ты можешь делать все, что пожелаешь.

– Знаю, но ведь у меня концерт, Тилл…

– А вдобавок ты еще и собрался умереть, друг мой, и это, согласись, куда более важно. Может, поговорим об этом прямо сейчас?

– Громче! Вас совсем не слышно!

Тиллман протянул Этриху руку, чтобы помочь сойти со сцены, и провел к своему столику. Он не дал ему закончить выступление! Этрих чувствовал себя как ученик, которого прямо с урока вызвали в кабинет директора. Но публика осталась к этому безучастна. На сцену выскочил конферансье и предложил проводить Винсента Этриха аплодисментами. Послышались принужденные хлопки. Винсент знал, что, если бы он завершил свою программу как подобает, его провожал бы настоящий шквал оваций.

Поскольку все это происходило во сне, то следом за ним на подмостки вышел Ричард Кросс, его заклятый враг начиная с пятого класса школы. Этот Кросс, разумеется, давно превратился в высокого солидного господина, но шутки, которыми он стал потчевать зал, – все сплошь о сексе, – даже пятикласснику показались бы пошлыми. Но этой аудитории они пришлись по вкусу. Зал отзывался взрывами хохота едва ли не на каждую его фразу. Этрих, к великой своей досаде, вынужден был признать, что глупые остроты Ричарда имеют здесь куда больший успех, чем его.

– Ты в курсе, что с тобой случилось, Винсент?

Сидя за столиком Тиллмана и внимательно глядя на него, Этрих ревниво прислушивался к болтовне Кросса. Он ловил каждое его слово.

– Винсент!

Он зажмурился, тряхнул головой и силой заставил себя переключить внимание на Ривза.

– Да, Тилл.

– Помнишь, что с тобой стряслось?

– Ты имеешь в виду аварию?

Лицо Ривза утратило напряженное выражение.

– Да. Помнишь ее?

Немного помедлив, Этрих кивнул:

– Я проезжал перекресток, и тут какая-то машина меня зацепила.

– Здорово. Выходит, ты все помнишь.

– Разве такое забудешь? Они ведь хотели меня убить.

Тилл помотал головой:

– Нет, они другого добивались. Они хотели, чтобы тебя здорово покалечило, хотели вогнать тебя в кому.

Этрих равнодушно пожал плечами и охватил ладонями колено, сцепив пальцы.

– Знаешь, я нисколько не жалею, что так вышло. Здесь совсем неплохо.

Когда он еще был жив, ему не раз приходилось слышать, что после смерти, оглядываясь на прожитую жизнь, люди вдруг осознавали, какой она была пустой и бездарной. Они понимали, что напрасно цеплялись за нее изо всех сил. Она вовсе того не стоила. И вот теперь настал его черед убедиться в справедливости этой истины. Жизнь и в самом деле оказалась глупой, пустой и никчемной штукой. К их столику подошла смазливая официантка и, хотя они ничего не заказывали, поставила перед каждым бокал с его любимым напитком. Они одновременно подняли их в безмолвном приветствии и сделали по глотку. Вкус оказался божественным.

Тиллман поставил свой бокал на столик.

– Кома – замечательное место. Для тех, кто никак не может решить, жить ему или умереть, лучшего пространства не сыскать.

Этрих продолжал потягивать свой напиток.

– Все, кто впадает в кому, оказываются в кабаре, так, что ли?

– Нет, каждый волен выбрать местечко по своему вкусу – острова в океане, гамак на дворе, над которым тихим вечером роятся светлячки… Каждый попадает туда, где ему спокойно и уютно, где мысли обретают ясность.

Тут зал взорвался таким неистовым хохотом, что Этрих и Ривз невольно вздрогнули. Видимо, актер на сцене сказал что-то необыкновенно смешное. Этрих бросил в его сторону кислый взгляд:

– Тогда почему я очутился здесь, где выступает этот придурок Ричард Кросс?

– Не знаю, Винсент. Ты себя об этом спроси. Скажи, ты уже решил, что будешь делать?

– Нет.

– Подумай. Предпочитаешь снова умереть? – Тиллман крутил в длинных тонких пальцах ножку бокала.

– Я как-то не успел об этом подумать. – Этриха внезапно озарила догадка, и он пытливо взглянул на Ривза. – Ведь я наверняка снова в больнице. И поэтому ты здесь. Помню, в последнюю нашу встречу ты говорил, что они тебя никуда не выпускают. Значит, я умираю в нашей больнице, да?

– А где же еще находиться тем, кто впал в кому, Винсент?

К их столику подошла Коко и села на свободный стул. На ней было роскошное серебристое платье до пят, которое очень ей шло.

– С ума сойти, Коко, ты потрясающе выглядишь!

Она перегнулась через стол и поцеловала его в щеку:

– Спасибо. Мы с тобой видимся в последний раз, Винсент, и я решила принарядиться по такому случаю.

Зрители принялись энергично аплодировать, а Ричард Кросс, отвесив им глубокий поклон, вприпрыжку двинулся за кулисы. На ходу он помахивал обеими руками, поднятыми над головой. Под потолком вспыхнул свет, начался антракт. Зал тотчас же наполнился гулом голосов.

– У тебя, похоже, девять жизней, Коко.

– Так и было – в том измерении. Но сейчас мы в другом, и это наша последняя с тобой встреча. – Она схватила его за руки, крепко сжала пальцами ладони и тотчас же их выпустила.

После чего оба – Коко и Тиллман – уставились на него, словно рассчитывали, что он непременно скажет нечто важное. Но сказать ему было нечего. Он не собирался расставаться с этим чудесным сном. Ему нравилось выступать на сцене, он не сомневался, что, еще немного попрактиковавшись, станет великим комиком. Где-то в его сознании мелькали мысли об Изабелле и Энжи, но они были каким-то смутными, неотчетливыми. Словно воспоминания о чужих городах, которые ему когда-то довелось посетить.