Рука Москвы - Леонид Шебаршин

Л. Ш. Ответ даст не очень отдаленное будущее. Надеюсь, что время не будет ко мне слишком жестоким и оставит в памяти ощущение окрыленности от удачно сделанного дела — такое бывало. А колющие воспоминания о промахах, собственной глупости (такое тоже бывало) смягчатся или совсем покинут меня. Если почитать мемуарную литературу, то так оно, видимо, со всеми и бывает.

А. П. Что ж, Леонид Владимирович, расстанемся на этом. Каждый по-своему станет служить государству.

(«Россия», 1991, 6-10 сент., № 35)

— Как отнеслись сотрудники КГБ, и в частности разведчики, к попытке государственного переворота?

— Сегодня постфактум, оценка совершенно ясна: возмущение, глубокое огорчение, беспокойство, непонимание, недоумение, как могло это произойти. Каким образом человек, который убеждал нас действовать строго в рамках закона — и я не уверен, что это была ложь, маска, — сам отступил от него.

— Закон и разведка — понятия все же несовместимые…

— Не совсем верно. Действительно, разведка — это организация, которая действует вне закона, руководствуясь определенными моральными нормами… Вся ее деятельность — нарушение чьих-нибудь законов. Но речь-то ведь идет о советских законах!

Крючков никогда ни намеком, ни жестом не давал понять, что бывают такие ситуации, когда надо обходить законы. Его усилиями был принят Закон об органах государственной безопасности. Мы все тогда обрадовались, потому что раньше непонятно было, на чем же в правовом смысле строилась деятельность КГБ. Мы верили, что закон для нас — святыня. И вот руководитель КГБ оказывается в числе зачинщиков заговора.

— После начала путча были ли у вас контакты с Крючковым?

— Да. Рано утром 19-го я включаю приемник и слушаю: создан ГКЧП… А в семь позвонили и сообщили, что председатель собирает совещание в девять тридцать. Поразила несвязная речь Крючкова. Вообще-то Крючков никогда не был блестящим оратором, но когда его поджимает ситуация, может говорить экспромтом, логично, делать неожиданные, свежие выводы и заключения.

Ту же его речь было просто трудно понять. И уборка урожая там была, и то, что русские бегут из республик, что страна находится в бедственном положении, добыча нефти катастрофически падает. Все это надо каким-то образом приводить в порядок. А закончил выступление опять тезисом о важности уборки урожая. Сказал также, что войска будут осуществлять демонстративное патрулирование только в Москве. Пообещал, что пойдем к рынку, но не к «дикому», а Союзный Договор надо обсуждать, но не спешить с его подписанием.

Все это говорилось сбивчиво, не было возможности что-то обсудить, задать вопросы. Прибитые, разошлись по своим местам. Вот здесь, в этом кабинете, и просидел безвылазно трое суток. Информацию получал только по телефону, в основном от приятелей.

— Когда у вас появился контакт с Белым домом?

— 19-го мне позвонил оттуда Сергей Вадимович Степашин, спросил, как все это остановить. Что делать? Надо обязательно поговорить с Крючковым. А где его найти? Стал его искать, мне сказали, что он у Янаева. Через три минуты связался с ним, дал телефон в Белом доме и сказал, что ему необходимо остановить всю эту запущенную машину.

— А что делали в эти дни ваши сотрудники?

— Находились на своих рабочих местах и пытались заниматься текущими делами. Мы дали в наши заграничные точки успокаивающие телеграммы: краткая информация о событиях, взаимодействуйте с послами, сохраняйте бдительность, и никаких указаний об активных действиях.

Мы не объявили происшедшее противозаконным, ситуация была совершенно неясной. Да ведь я и не пенсионер, который может выйти на улицу и кричать «за» или «против». В худшем случае ему дадут по затылку и он пойдет домой заливать чем-нибудь свое горе. Я отвечаю за большой коллектив, причем весьма специфический. Поэтому и занял такую осторожную позицию. Сейчас, после многочисленных разговоров с нашими загранработниками, считаю, что наши телеграммы в основном были правильными. Все поняли: здесь что-то нечисто и надо сначала разобраться в ситуации.

— Было ли роздано оружие?

— Нет.

— Уничтожались ли документы?

— Нет.

— Вернемся к путчу, к его главным фигурам. Некоторые мои коллеги, рассказывая о путчистах, называют их законченными глупцами. Так ли это? На что они все же надеялись?

— Ответить на этот вопрос мне трудно, честно вам скажу. Я считаю, что, во всяком случае, Крючков ни в коем случае не может быть отнесен к разряду глупцов. Он — умный, практичный, целеустремленный. Но каким образом он совершил эту преступную глупость, для меня загадка. Со временем, когда начнется процесс, возможно, станет ясна его логика.

Эти люди просто не могли не обладать достоверной информацией о ситуации в стране. Видимо, руководители высшего ранга, в том числе и Крючков, оторвались от действительной жизни. Возможно, я не прав, но они не ожидали, что народ выйдет на улицы. По их складу ума, воспитанию, закалке, в силу своего житейского опыта обязательно должны были исключить подобную ситуацию. Несмотря на Прагу, Будапешт, Вильнюс, они думали, что, раз появились танки, введено чрезвычайное положение, — народ на улицах не появится, а если выйдет, то приветствуя установление порядка.

— 21 августа вы провели в ПГУ совещание, на котором сказали, что «впереди у КГБ тяжелые времена». Что вы имели в виду?

— Я говорил о людях, которые работают в КГБ. Это в подавляющем большинстве честные, добросовестные, исключительно порядочные, дисциплинированные люди, не без основания считающие, что приносят пользу Отечеству. Но все, что здесь должно произойти, — вполне заслуженно и оправданно. КГБ в его нынешнем виде создавался в другую эпоху, когда была совсем другая общественно-политическая атмосфера. Совершенно очевидно, что комитет не успевал за преобразованиями, как и всякая бюрократическая структура. Он приобрел собственную инерцию…

— Каковы представления у вас, высшего офицера КГБ, как, в каком виде должна существовать вся эта огромная махина?

— В данный момент ведется реформирование комитета. А каким образом конкретно он будет реорганизован — это покажет очень близкое будущее. Процесс уже начался.

Идет обсуждение вопроса, где оставаться разведке, должны ли сохраниться формальные структурные связи с контрразведкой. У нас в ПГУ давнее прочное мнение, что разведка должна быть отдельной организацией. Мне приходилось даже сдерживать напор снизу за выведение разведки из КГБ, который стал особенно ощутимым где-то с начала прошлого года. Но аргументы, которые я приводил на наших обсуждениях, надо признать, были довольно слабые: проблемы материальной базы, кадровые вопросы, медицинское обслуживание…

В нынешней ситуации, выделившись из КГБ, все эти проблемы придется решать самим. Проблемы очень существенные: надо кормить людей, решать жилищную проблему, кстати, она у нас острейшая. Ведь мы не можем ориентироваться только на Москву в наборе кадров для нашей службы.

Но самое главное было не в этом. Была линия на то, чтобы сохранить комитет, реформировать его очень постепенно. Если бы разведка, а это мощное подразделение в структуре комитета, вдруг заявила, что хочет отделиться, КГБ начал бы разваливаться. Чувство дисциплины, чувство солидарности и неспособность просчитать последствия подобного шага, это я должен сказать честно, не позволяли мне поддержать такое требование.

— Если говорить о самостоятельной разведке, то при какой структуре она должна существовать — при Президенте, при Кабинете министров?

— Мое мнение — надо подчинить разведку напрямую Президенту или Совету безопасности, если эта структура стабильна и просуществует долго.

— Через ваши руки проходит масса информации от заграничных источников. Не могли бы вы сказать, каковы стратегические планы Запада в отношении нашей страны?

— Давайте эту тему обойдем. Если будет возможность поговорить на эту тему позднее — поговорим. У меня есть что сказать по этому поводу. Но момент для этих рассуждений, наверное, сейчас не совсем благоприятный.

Думаю, что отношение западных держав к нашей стране до Октябрьской революции, после нее и сейчас в принципе не изменилось. Наша страна очень велика и в потенциале слишком мощна. Они пытались и будут пытаться делать все для того, чтобы не дать нам возможность реализовать этот потенциал. Цель западных стран — свести положение Советского Союза до удобного, податливого партнера, который играл бы по их правилам.

Замечу лишь, что установления одномерного мирового порядка опасаются многие страны. Когда еще появятся сдержки и противовесы? Это беспокоит не только, скажем, Кубу или Ливию, но и многие другие страны. Руководители некоторых стран проявляют искреннюю обеспокоенность, что развал Советского Союза может приобрести неконтролируемые формы. Эта озабоченность подпитывается многими факторами. Во-первых, наличие в нашей стране ядерного оружия — в чьи руки оно попадет? Во-вторых, атомная энергетика. Тот же вопрос. Перспектива множества чернобылей должна тревожить всех нормальных людей. Мир не хочет вооруженных кровавых междоусобиц на территории Советского Союза. А если развал приобретет неконтролируемый характер, такие конфликты возможны.