Демократия (сборник) - Видал Гор

— Что вы говорите! — Блэз отсутствующим взглядом смотрел на нее. — Но вы ведь из Вашингтона?

— О да, конечно. Меня зовут Ирен Блок.

Свое имя она произнесла на французский манер, и Питер сразу вспомнил, кто она такая, и понял значение ее появления в Лавровом доме: его мать Фредерика терпеть не могла выскочек и евреев, за исключением разве что Ротшильдов и Варбургов, которые, часто говорила она изумленно, «такие же, как все». Антисемитизм, в атмосфере которого был воспитан Питер, изрядно выдохся в университете под воздействием его друга — преподавателя истории, но вопреки новоприобретенному либерализму он отвергал мысль об Айрин Блок в гостиной Лаврового дома. Нужны же обществу какие-то принципы. Хотя евреи и интересны в интеллектуальном отношении, что-то в них все-таки не то. Они вроде бы и выглядят не так, как все, и ведут себя неподобающе, как миссис Блок, которая заставила поляков взять ее с собой в дом, где ее не хотели видеть.

— Спокойной ночи, миссис Блэк, — оживленно откликнулся Блэз, намеренно искажая ее фамилию. Поляки откланялись, так и не ведая о своей ошибке, и двери Лаврового дома закрылись за ними навсегда.

Перед Блэзом словно из-под земли возникла Инид. Питер заметил тревогу в глазах Клея. Это доказывало его вину.

Инид стояла чуть покачиваясь, со стаканом в руке. Она слишком много выпила, раньше с ней такого не случалось.

— Папа, как ты нашел сегодня Клея?

— Мы поговорили о том о сем, — нейтрально отозвался Блэз.

— Он сказал тебе, что выдвигает свою кандидатуру в конгресс и что ему нужны твои деньги?

— О деньгах разговора не было. — Блэз держался спокойно.

— Еще будет. Не волнуйся.

Клей поднялся.

— Нам пора, Инид. Идем.

— Идем? Я не собираюсь с тобой никуда идти. Я остаюсь здесь. Можно мне остаться, папа?

— Как хочешь, — холодно сказал Блэз. — Но поскольку Клей твой муж…

— Нет уж, увольте. Ты сделал все, чтобы мы были несчастны. — Эта новая линия предвещала весьма содержательную драму. Предчувствуя недоброе, Клей взял ее за руку, но она оттолкнула его.

— Не прикасайся ко мне, сукин сын, — сказала она мужу.

Блэз с ревом вскочил на ноги:

— Ты напилась! Убирайся вон!

Наступила тишина. Гости все слышали. Инид долго смотрела на отца. Затем повернулась к Клею:

— Забери меня домой.

Клей и Инид вышли из комнаты в сопровождении Фредерики. В гостиной возобновился нервный разговор. Отец и сын стояли лицом друг к другу, но глаза Блэза смотрели вслед дочери.

— Как ты думаешь, — сказал наконец Блэз, как будто Питер был не сын, а гость и его нужно было развлекать, — может ли законопроект о ленд-лизе пройти в палате представителей?

Питер изобразил из себя гостя:

— Думаю, что пройдет. Значительным большинством.

— Я, наверное, поддержу законопроект — с соответствующими поправками, конечно, — сказал Блэз, все еще глядя на дверь, в которую вышла его дочь.

Посмотрев на отца, Питер понял, до какой степени Инид нарушила мужское согласие, установившееся между Блэзом и Клеем. Блэз был беспощаден, и если он захочет покарать, то Инид не поможет никто, кроме Клея, который не станет этого делать, и Фредерики, которая не в состоянии ей помочь. Никто не придет ей на помощь, кроме меня, подумал Питер, и взял с ближайшего серебряного блюда мятную конфету. Мята под горькой шоколадной оболочкой обжигала. Блэз сказал, что он сам напишет редакционную статью в поддержку «ПП 1776», но предложит к законопроекту несколько поправок.

— Мы же не хотим, чтобы Франклин разбазарил нашу страну, правда?

— Разумеется, — ответил сын. — Мы этого не хотим.

Бэрден сидел в зале заседаний сената, держа в руке «ПП 1776». Сенаторов выкликали по списку. Голосование законопроекта началось рано. Галереи были переполнены. Прямо над ними сидели Китти и Клей, в ложе прессы величественно красовался Блэз Сэнфорд. Даже самые легкомысленные сенаторы отдавали себе отчет в важности момента. С мрачными лицами, торжественно поднимались они, чтобы сказать «за» или «против», и их голоса гулко отдавались в залитом зеленоватым светом зале.

Это был тяжелый для изоляционистов месяц. Один слишком откровенный сенатор ничем не помог делу, обвинив президента в том, что он «стремился выкорчевать каждого четвертого американского парня». С другой стороны, сторонники вмешательства ничего не выиграли от беспечного заявления Уэнделла Уилки, который, объясняя свой внезапный переход в ряды тех, кто стоял за помощь Англии, назвал свои недавние речи против поджигателей войны — сторонников Нового курса — «предвыборной риторикой».

Тем не менее законопроект, составленный министерством финансов и переданный лидерам большинства на рассмотрение обеих палат, должен был наверняка пройти. Напрасным оказался бешеный вой комитета «Америка прежде всего». Именитые хозяйки салонов злословили о секретном сговоре Рузвельта с англичанами. Католические монахи заявляли, что Гитлер, в конце концов, последний надежный щит против антихриста Сталина. Все было бесполезно. Законопроект должен был пройти.

— Мистер Глэппер.

Приближалась буква «д». Бэрден представил себе на минуту, какое оцепенение охватит всех в зале, если он проголосует «за». Он попадет в заголовки газет, но проиграет предстоящие выборы, хотя, как он подозревал, в душе жители его штата далеко не такие изоляционисты, как их представители в конгрессе. Люди не столь уж твердо стоят за принципы, о которых им не приходится слишком часто задумываться. Европу они недолюбливают из принципа, но достаточно нескольких газетных сообщений об изнасиловании бельгийских монахинь, и они ринутся в бой.

— Мистер Гейз.

Нет, Бэрден не может проголосовать «за». Слишком уж прочна его репутация изоляциониста. И тем не менее он до некоторой степени желал англичанам победы, а Гитлеру — поражения, в отличие от ряда своих коллег, ненавидевших Англию и тайно поддерживавших Гитлера по причинам, никем еще толком не изученным. В крайнем случае Бэрден хотел внести в законопроект поправки, которые ограничивали бы право президента раздавать вооружение и другие материалы. Но его поправка провалилась, и он понял, что не сыграл сколько-нибудь значительной роли в этих великих дебатах. Еще год назад он считался консервативным преемником президента и его обхаживали все. Теперь он был одним из девяноста шести сенаторов. Почувствовав вдруг необходимость утешения, он посмотрел вверх на Китти, которая помахала ему рукой.

Никуда не уйти от того, что в тот момент, когда ему следовало бы повести за собой сенат, он этого не сделал. Конечно, этого не сделал и никто другой. Накануне передачи законопроекта на обсуждение он отправился в Белый дом с группой лидеров конгресса. За время этого совещания никто ни разу не спросил его мнения. За исключением сенатора Баркли, выступившего по поводу политической стратегии, все были молчаливо послушны — и он в том числе.

В конце этой встречи Бэрден пожал широкую ладонь президента и сказал:

— Я отменно провел время в Чикаго.

Президент посмотрел на него ничего не выражающим взглядом.

Бэрден не удержался и повернул винт еще на один оборот:

— Мистер Уоллес — отличный выбор с вашей стороны, он не очень популярен, быть может, но я уверен — именно его вы с самого начала имели в виду.

Президента спас сенатор от Техаса, который заставил его торжественно поклясться, что линкор «Техас» никогда не будет отдан англичанам. Президент поклялся.

Конечно, в Чикаго президент обвел его вокруг пальца. Когда унялась первая боль, он даже восхитился искусством, с каким это было проделано. Во время их частной встречи в Белом доме президент держался дружелюбно, говорил явно откровенно, абсолютно доверительно. В пространных выражениях он заявил, что, учитывая влиятельность и своенравность консервативного крыла партии, кандидатом в вице-президенты почти наверняка должен быть консерватор. Президент назвал несколько возможных кандидатур, первым из них был Бэрден, и он немедленно угодил в ту самую ловушку, какие с непревзойденным мастерством умел ставить другим: наобещать всяческих благ, предоставлять которые вы и не помышляли, с тем чтобы их предполагаемый получатель пребывал в беззаботности и сохранял оптимистическое расположение духа. Покидая Белый дом, уверенный, что будет избран кандидатом в вице-президенты, Бэрден свернул свою кампанию за выдвижение кандидатом в президенты. Если бы он этого не сделал, он мог бы серьезно повредить президенту во время съезда, драматизировав конфликт между левыми и правыми, но он бездействовал, чего и добивался президент. Вспомнив тот день в отеле «Блэкстоун», когда он услышал новость по радио, он почувствовал, как у него поднимается давление и ему становится трудно дышать. К счастью, в этот момент клерк выкликнул его имя, и Бэрден, крикнув «против», облегченно вздохнул и получил в виде вознаграждения за непримиримость вспышку аплодисментов с галереи. Малое признание лучше никакого.