Демократия (сборник) - Видал Гор

Судья низко опустил голову и прижал подбородок к целлулоидному воротничку, который исчез в дряблых складках шеи. От воли этого человека зависело теперь будущее Клея. Наконец судья произнес одно-единственное слово:

— Джесс?

Клею сначала даже показалось, что судья просто кашлянул. Но сенатор отреагировал моментально. Джесс — это Джесс Момбергер, старший сенатор от их штата, политический вольнодумец, который в той же мере поддерживал президента, в какой Бэрден ему противодействовал, и умудрялся при этом сохранять хорошие отношения с консервативным большинством штата.

— Джесс даст свое благословение, когда придет время.

— В этом округе любят Джесса, — сказал судья таким тоном, словно его это огорчало. Он впервые повернулся к Клею. — Вы знаете, что вам придется бороться с достойным соперником, который добивается этого места и по справедливости должен был бы его получить?

— Да, сэр, я это знаю. И я готов к борьбе.

— Ох уж эти новоиспеченные претенденты, — пробормотал судья, глядя в камин, и сердце Клея упало. — Я не могу вам помочь, — сказал он наконец.

В мозгу Клея мелькнула даже мысль о самоубийстве, но тут сенатор снова завладел разговором.

— Надеюсь, другому кандидату вы тоже не станете помогать?

Судья усмехнулся — отвратительное зрелище, — обнажив неправдоподобно громадные зубы.

— Нет, нет. Я никого не буду поддерживать.

Сенатор хихикнул:

— Старая хитрющая лиса, любую гончую запутает.

Клей в который раз восхитился той легкости, с какой сенатор находил общий язык с провинциальными политическими боссами. Он никогда не угождал, не заискивал, никогда не принимал неверный тон. Работая с Бэрденом бок о бок в Вашингтоне, где тот далеко не всегда отличался политической мудростью, Клей начинал упускать из виду, что его патрон — искуснейший политик их штата.

Судья повернулся к Клею:

— Все будет зависеть от вас.

— Спасибо, судья. — Клей взял безжизненно-вялую руку и с чувством пожал ее.

— Вы должны победить, — умирающим голосом произнес судья. — А теперь мне надо вздремнуть. Я давно пропустил свое время. Да, кстати, — добавил он вдруг, остановившись на полпути к двери. — У вас, кажется, богатая жена?

Пока Клей раздумывал, какой дать ответ, Нилсон пришел к нему на помощь:

— Да, это так.

— Вам это будет стоить двадцать, а может, и тридцать тысяч долларов. Куда больше, чем в доброе старое время, когда начинали мы с Джимом. — Судья был одним из тех немногих, кто называл сенатора по имени.

— Я думаю, Клей достанет денег. — Разговор, как всегда, явно занимал Нилсона.

— Да уж пусть постарается, — буркнул судья. — У нас также принято жертвовать жалованье за первый год службы в пользу партии — своего рода вложение капитала в будущее.

— Конечно, — чересчур быстро согласился Клей.

— Ну что ж, прекрасно, — сказал сенатор, просовывая руку под локоть судьи и провожая его к двери. — Не могу понять, зачем я это делаю. Я вовсе не хочу, чтобы Клей ушел от меня. Поэтому было бы куда разумнее интриговать против него.

Клей не слышал, что ответил судья на это, так как они были уже далеко. Он вытер вспотевшие ладони о брюки.

— Нервничаешь? — Нилсон ничего не упускал из виду.

— Этот судья — упрямый черт.

— Очевидно. У меня, правда, нет опыта общения с этими провинциальными типами. Где же ты возьмешь деньги?

— Что-нибудь да придумаю. — Клей еще не решался сказать, что, поскольку Блэз по-прежнему настроен враждебно, его единственная надежда — Нилсон.

— Судья с нами! — Сенатор появился в комнате, и следом за ним ворвался поток холодного воздуха. Он торжествовал, как будто это была его победа.

— Слава богу! — просиял Клей.

— Знаете, что он сказал в дверях? «Я не причиню ему вреда». Именно такое обещание нам и нужно было.

— Как это вы соглашаетесь отпустить Клея? — вдруг спросил Нилсон. Клей повернулся к нему, почуяв опасность. — Ведь он же ваша правая рука.

Жест сенатора, как всегда, доставил Клею эстетическое наслаждение. У большинства такой жест выглядел бы как непроизвольное телодвижение, судорожное подергивание или тик, но жесты сенатора, при всей их отработанности, были отменно красноречивы. Теперь он демонстрировал это свое искусство. Голова чуть склоняется набок — душевное уныние; руки опускаются вниз ладонями наружу — смирение; затем все тело медленно погружается в стоящее у камина кресло — покорность судьбе, неотвратимо приближающей человека к золотому концу долгой жизни.

— Они все уходят — рано или поздно.

Слова были излишни. Клей любил старика — именно так, как требовалось от него по долгу службы.

— Но вы бы могли ему воспрепятствовать. — Нилсон подмигнул Клею, чтобы показать, будто он шутит, но это лишь доказывало обратное.

— Никогда!

Вместе с этим словом в комнату снова ворвался поток ледяного воздуха.

— Здравствуйте, Клей, не знала, что вы здесь. — Диана уже шагнула назад, готовая обратиться в бегство. Но бежать решил Клей, которому никак не улыбалась эта встреча.

— Я уже ухожу.

— Нет, ты останешься! — прервал Билли Торн. Он был пьян.

— Билли, нам лучше подняться к себе. У них совещание.

— Заговор против народа, сенатор? — Клея всегда поражала способность Билли брать неверный тон. Трудно было удержаться от неприязни к этому человеку. Сенатор вздрогнул, и это не укрылось ни от кого, кроме Билли.

— Ну что вы, мой дорогой Торн, я же избран народом.

Сенатор иначе как Торном не называл своего зятя. Клей просто не понимал, как он вообще разговаривает с ним. Накануне рождества Диана ушла с работы и вышла замуж за Билли. А на другой день после рождества Билли объявили, что он уволен из министерства торговли. Никто не знал почему. Бедные молодожены жили теперь на мансарде.

— Вашингтон полон людей, которые занимают выборные должности и являются убежденными врагами народа. Подумайте о том, сколько членов конгресса представляют не народ, а нефть! Грандиозные гейзеры клокочущей доисторической нефти, собственность людей с каменными лицами, которые обожествляют прибыль. Как поживаете, мистер Нилсон?

Клея приводила в трепет самоубийственная смелость Торна.

— Пытаюсь надеть на свое каменное лицо благородную маску, — сказал Нилсон. — Диана, поцелуй старика по случаю Нового года.

— Вы хороший! — Диана нежно обняла Нилсона. — Мы были на новогодней вечеринке. Я не знала, что уже так поздно. Нам пора, Билли.

Но Билли не мог остановиться:

— Сенатор, я побился об заклад в Белом доме, что, выступая против законопроекта о ленд-лизе, вы скажете: «Пусть англичане сами таскают свои каштаны из огня».

— Мою манеру выражаться так легко предсказать? — спокойно спросил сенатор. Он был мастер отвечать на выкрики из зала.

— В каком-то смысле — да. — Билли налил себе виски. Все наблюдали за ним с ужасом, с каким публика следит за движениями акробата, выступающего без предохранительной сетки. — Вы, конечно, будете голосовать против законопроекта?

— Не знал, что такой законопроект существует. — Сенатор сделал невинные глаза.

— Еще как существует. Мы… они работают над ним сейчас в Белом доме.

Против своей воли Клей злорадно усмехнулся этой ошибке в выборе местоимения. Билли был тесно связан со сторонниками Нового курса, но с кем именно и каковы были эти отношения, никто не знал, что и придавало ему авторитет в вашингтонских салонах. Разделаться с ним как с лжецом было бы и слишком легко, и опасно: на каждом приеме неизбежно появлялся Гарри Гопкинс, брал Билли под руку, и оба уходили в уголок на тайное совещание. Полагали, что Билли помогает составлять речи для президента. В настоящий момент он претендовал на внимание к себе в качестве редактора «Американской мысли». Красивенький макет журнала вот уже два года ходил по рукам, но из-за отсутствия денег первый номер пока еще не вышел в свет. Билли время от времени впадал в отчаяние; Диана — никогда. Издание «Американской мысли» стало ее мечтой, и она не собиралась с ней расставаться. К несчастью, все возможные денежные родники немедленно пересыхали под палящим зноем непривлекательности Билли. Последней надеждой был мистер Нилсон, но и он совсем недавно отказал им в помощи.