Воспитание поколений - Александр Ивич

И наконец, подготовленный всеми рассказами о прошлом, читатель легко понимает механизм современных часов.

Почти всякий эпизод этой книги характеризует культурный уровень, запас знаний эпохи. И потому каждая глава, а в конечном счете и вся книга оказывается шире, значительнее своей прямой темы. Это не только история часов, но и показанная на конкретном материале история цивилизации, созданной трудом человечества, история технического прогресса.

Так же широко раскрыта тема и в книгах об освещении, о письменности. Читатель узнаёт, как учились люди измерять время, побеждать тьму, как рождалась и совершенствовалась письменность. В то же время он видит, с каким трудом завоёвывало человечество каждую новую ступень культуры, как из простых наблюдений рождались теоретические выводы и становились фундаментом для новых достижений материальной культуры (от теории маятника — к часам, от изучения свойств электрического тока — к лампочке и т. п.).

Н. А. Добролюбов, рецензируя «Всеобщую древнюю историю в рассказах для детей», указывал на главнейшие недостатки книги: «Во-первых — отсутствие всякого взгляда на ход исторических событий; во-вторых — неуменье выбрать факты, для детей интересные и полезные; в-третьих — сбивчивость изложения вообще и, в-четвёртых — неуменье говорить с детьми».

Здесь совершенно ясно изложены требования, которые предъявлял Добролюбов к научной книге для детей, в частности исторической, и они нисколько не устарели.

Первое условие — отчётливость взгляда автора на исторические события — очень редко соблюдалось в научно-популярной литературе прошлого. Оно требует творческого подхода к популяризации, предполагает наличие ясного мировоззрения. Задача популяризатора, в понимании Добролюбова, не ограничивается тем, чтобы дать читателю-подростку запас более или менее полезных сведений. История должна помочь ему разобраться в современности, в ходе развития человечества, книга должна быть проникнута прогрессивной идеей.

Той же точки зрения придерживается и Н. Г. Чернышевский: «Да, нужно только умеючи приняться за дело, и с детьми можно говорить и об истории, и о нравственных науках, и о литературе, так что они будут не только узнавать мертвые факты, но и понимать смысл, связь их».

Разумеется, компилятивные книжки не могли удовлетворить этому требованию — они как раз и преподносили детям мёртвые факты. Не могли ему удовлетворить и книжки, реакционные по направлению. Они давали искажённое представление об исторических фактах. Недаром Белинский упрекал известную детскую писательницу А. Ишимову в том, что в своей «Истории России в рассказах для детей» она не даёт чувствовать никакой разницы между царствованием Анны Иоанновны и Петра I или Елизаветы Петровны и Екатерины II, словно одно царствование ничем не отличается от другого.

Это единство взглядов революционно-демократической критики на задачи научной, в частности исторической, книги для детей естественно: во всех приведённых нами высказываниях речь идёт, в сущности, о воспитательном и пропагандистском значении популярной книги, о её значении для выработки прогрессивных взглядов и материалистического мировоззрения юного читателя.

Удовлетворяют ли книги М. Ильина по истории техники первому условию Добролюбова, — есть ли в них взгляд на ход исторических событий, иначе говоря, есть ли в них идея, организующая и освещающая материал?

Да, эта идея есть. М. Ильин показывает детям, что вся наша цивилизация создана трудом. И наблюдения над природой, и создание всё усложняющихся механизмов и теоретические выводы из технических изобретений — всё это результат многогранного и непрерывного труда человечества. Именно под этим углом зрения отобран и организован материал книг, о которых мы говорим.

Герой первых книг М. Ильина — человечество, его труд, создающий цивилизацию. В пропаганде творческого труда — воспитательное значение его книг по истории техники.

Два следующих условия Добролюбова — отбор фактов, интересных и полезных для детей, ясность изложения — в большей мере зависят от первого: идея, точка зрения писателя влияют на выбор фактов и на характер изложения. Но одного наличия идеи, разумеется, мало — ни ясность текста, ни хороший отбор материала невозможны без литературного дарования и больших, разнообразных знаний.

Очень трудны поиски уменьшительных зеркал — деталей и конкретных фактов, в которых отразились бы принципиально важные, значительные явления.

Хорошо найденная деталь заменяет длинные описания и в то же время возбуждает фантазию, запоминается, помогает читателю сделать выводы из прочитанного, самому перейти от детали к обобщению.

Вот это искусство отбора и сопоставления деталей, проявившееся уже в первых книгах М. Ильина, — одна из важнейших черт его писательской индивидуальности.

Мы для того и привели здесь содержание нескольких глав книги «Который час?», чтобы дать представление о том, как М. Ильин отбирает и освещает исторический материал.

Итак, конкретные детали, эпизоды, исторические анекдоты вместо описаний и рассуждений. Не для иллюстрации рассуждения, а вместо него! Но ведь это же метод художника — изображение большого, общего в частном и конкретном. И в то же время это труд учёного, отбирающего материал так, чтобы тема была выражена достаточно полно, с совершенной научной достоверностью.

Такое соединение методов художника, действующего «главным образом на воображение и сердце читателя», и метода учёного, который ставит «главной своей целью сообщить уму читателя различные познания» (обе формулировки принадлежат Чернышевскому), и рождает особого рода литературу — научно-художественную.

Белинский в статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года» писал: «Хотят видеть в искусстве своего рода умственный Китай, резко отделённый точными границами от всего, что не искусство в строгом смысле слова. А между тем эти пограничные линии существуют больше предположительно, нежели действительно; по крайней мере их не укажешь пальцем, как на карте границы государства. Искусство, по мере приближения к той или другой своей границе, постепенно теряет нечто от своей сущности и принимает в себя от сущности того, с чем граничит, так что вместо разграничивающей черты является область, примиряющая обе стороны».

Так, на границе искусства и политики возникла художественная публицистика, а на границе искусства и науки явилась область, их объединяющая: литература научно-художественная.

Белинский понимал это так ясно, что даже пользовался термином «учёно-художественная» литература. Сожалея, что Пушкин не завершил работы над историей Петра, он писал: «… преждевременная смерть вырвала волшебное перо из творческих рук и надолго лишила Россию надежды иметь учёно-художественную (курсив мой. — А. И.) историю…» Петра.

Белинский тут утверждает возможность органического соединения литературы учёной и художественной. В то же время он говорит о редкости подобных книг, о необходимости крупного дарования для работы над ними.

Когда Горький писал о возможности стереть границу между научной и художественной книгой, он опирался на ещё небольшой количественно, но принципиально важный опыт, накопленный мировой и советской литературой.

В самом деле, соотношение между учёной и изящной литературой, указанное Чернышевским, меняется, например, в книгах Ильина, Паустовского, Житкова: они в равной степени обращены к рассудку и к воображению читателя, к его уму и сердцу. Вот один из важнейших признаков научно-художественной литературы.

Уже в первых своих произведениях М. Ильин находит очень разнообразные средства выразительности, которые дают ему возможность закрепить научный или технический материал в сознании читателя и в то же время вызвать к нему эмоциональное отношение, живой интерес, не затухающий с последней страницей книги.

Исторический факт, эпизод часто выполняет в его книгах ту же роль, что и образ: в частном, конкретном показывает общее, принципиальное. Но, давая представление о какой-либо вещи, определяя её, Ильин обращается и к образу в прямом смысле этого слова, обращается к сравнению. Его требования к образной характеристике очень высоки: она должна быть совершенно точной, не искажающей строго научного представления о вещи или явлении, должна быть короткой и неожиданной. Такая характеристика обладает большой ударной силой, прочно врезается в сознание.

«Главное свойство пружины — упрямство». Это сказано совершенно точно. Одним словом, взятым не из научного, а из бытового словаря, определено именно то свойство пружины, которое позволяет использовать её как двигатель. Простой, но впечатляющий образ упрямой пружины остается в памяти.

«Не шуба греет человека, а человек шубу». Эта характеристика, в сущности, не образ, а деловое определение. Но по воздействию на читателя она равнозначна образу. Афористичность определения заставляет запомнить его и пробуждает острый интерес к следующим страницам книги, к разъяснению — да может ли это быть, что человек греет свою шубу? Определение воздействует на эмоции читателя своей неожиданностью и забавностью.