Реквием опадающих листьев - Ирина Молчанова

— Ага, иначе он подумает, что у тебя, как и у меня, нет вкуса.

— Точно!

Когда они вышли из дома и устремились по Михайловскому переулку вдоль высокой стены с колючей проволокой, месяц на небе уже побледнел. Светало. Небо из черного стало бледно-синим, воздух увлажнился.

Лайонел смотрел перед собой. Признание брата его шокировало. Не столько сами неправильные чувства, сколько способность обличить их в слова.

Это был не тот Вильям — скромный, жалостливый, испуганный, вечно проигрывающий ему мальчик, которого он знал. За каких-то несколько месяцев тот изменился.

В памяти всплыл один солнечный денек из их далекого прошлого в Англии. Неподалеку от замка собрались его дружки и несколько самых красивых девочек. Им было по четырнадцать. Парни стреляли из лука за поцелуи. Цели девчонки обозначали своими платками.

Мимо проходил Вильям, держа в руках очередного спасенного из капкана зверька — лисенка с пораненной лапой. Парни окликнули его, один из них выхватил у девчонки платок и повязал на шею лисенку.

Вильяму предложили поиграть, тот согласился, положил лиса на траву. А когда узнал, по кому нужно стрелять, выронил лук и сказал: «В такие игры я не играю». Девочки посмеялись над ним. И тогда Лайонел впервые задумался о женском лицемерии. Они все как одна мечтали о романтике вроде его брата, способного на сопереживания и высокие чувства, но оказываясь с кем-то вроде него самого и его дружков, высмеивали свои же мечты. Слабые ничтожества, готовые отказаться от своих убеждений и прогнуться под каждым, у кого не хватает благородства, чтобы дать им право выбора.

Его лучший друг Рэндел схватил лук и прицелился в лиса, а Вильям загородил его собой.

— «Да он не умеет целоваться!» — вынесли приговор парни.

— «Трусишка», — смеялись девочки.

— «Отойди, — крикнул ему Рэндел, — я пристрелю рыжего щенка и покажу тебе, как целуются мужчины!»

Тот уже натянул тетиву, готовый выпустить стрелу. Лайонел опустил лук и бросил брату: «Убирайся!»

Рэндел разозлился, что его остановили, подскочил к Вильяму и плюнул ему в лицо со словами: «Жалкий трус!»

Брат поднял лисенка и ушел.

После игра с глупыми девицами Лайонела перестала интересовать, внутри клокотала ярость на брата — никчемного слабака.

Ближе к вечеру он нашел повод и подрался с Рэнделом. Он избил его чуть ли не до полусмерти, а тот разбил ему губу. Больше они не дружили.

А в день, когда Вильям выпустил на волю вылеченного лиса, Лайонел спустя час вернулся с ним, перевешенным через плечо. Брат плакал, назвал «убийцей». И не разговаривал с ним около двух месяцев.

Лайонел искоса взглянул на Вильяма. Тот смотрел себе под ноги, поддевая носками кроссовки встречающиеся листья, и о чем-то сосредоточенно думал.

После стольких лет трудно было принять, что ангел снизошел до него. Всю жизнь его задевало, что он мог, не меняя себя, добиться любви абсолютно любого существа, кроме брата.

Они повернули на Швецова и двинулись по тротуару вдоль нежилых домов.

— Ты не очень-то веришь, что Лиза бес? — отметил Вильям.

— Много несостыковок, но против сияния от небесного моста не поспоришь.

— Дело только в несостыковках или есть еще что-то? Ты не готов?

— Откровение на откровение? — ухмыльнулся Лайонел. И помолчав, сказал:

— Я не знаю, насколько меня хватит.

— Насколько хватит?

— Как долго я еще не причиню боль той, кого обрек на бессмертие.

— Тяготишься? — осторожно спросил брат.

— Другое слово. Для кого-то любовь — свободный полет, а для меня — борьба с самим собой.

В глазах Вильяма промелькнуло разочарование.

— Но разве эта борьба не делает тебя счастливым?

— Будь как-то иначе, кто бы боролся?

Они зашли во дворик, прошли до крайнего подъезда и поднялись на последний этаж.

Дверь им открыл мужчина средних лет, побритый налысо, весь в татуировках.

— Ювелир? — разочарованно спросил Лайонел.

— Нет, — кивнул тот на открытую дверь комнаты. — Туда.

Братья проследовали куда он указал и остановились перед накрытым столом, за которым сидел седовласый великан. У него были благородные черты лица, пронзительные желтые глаза, татуировки крестов на пальцах. Одетый в тельняшку, он держал в одной руке стопку, а в другой вилку с огурцом. Перед ним стояла тарелка с картошкой, посыпанной зеленью, на блюдце лежала селедка.

Играла музыка, пел мужчина:

«…Номерочек закажу. Я сегодня подружусь с местной дамой, я не жадный, я не жмот, если надо наперед денег дам ей. Мне вино разбавит кровь, и покатится любовь как по нотам, время есть, чего терять, я же вышел погулять за ворота…»[15]

Лайонел чуть потянул шейный платок, подумав, что вместо бриллиантовой булавки и костюма в цену всей этой квартиры его бы сейчас необычайно украсила роба арестанта.

Перед ними был дьявол.

Он опрокинул стопку, занюхал огурцом и, подняв яркие звериные глаза, промолвил:

— А Шуберта у нас нет, мальчик мой.

Белые крепкие зубы перекусили огурец.

— Где Бесс? — сразу перешел к делу Вильям, оглядываясь.

Ювелир ткнул вилкой в стоящую миску с солеными грибами.

Опиши, сынок, а то я и не упомню всех.

— Не помнишь имя той, кто была с тобой ночью?! — взорвался брат.

— Ночь такая длинная, — улыбнулся дьявол.

Лайонел слышал как-то от своего тибетского учителя — Нимы-трак-дэн, что сатана никогда не обращается к людям, даже к своим Отмеченным по именам, считая это ниже своего достоинства. Для него все они были лишь мальчиками и девочками.

— Ты знаешь, о ком я! Оставь ее! — распылялся Вильям.

— Иначе?

Брат растерянно молчал, тогда Лайонел сказал:

— Иначе уже завтра все вампиры мира будут играть в новую модную игру: «Найди человека с меткой и уничтожь!»

Мужчина остался равнодушен, гнев выдавали лишь задрожавшие ноздри.

— Их не уничтожить.

— Мы постараемся, — заверил Лайонел.

Ювелир положил вилку, уставился на Вильяма и хрипловато проговорил:

— Ну что ж, хочешь эту девочку — попробуй забери ее у меня.

— Заберу!

Дьявол пожал плечами и улыбнулся Лайонелу.

— Видишь. Все просто.

— Идем, — сказал брат, — ее здесь нет.

Лайонел был не в силах отвести взгляда от желтых глаз и сделать хоть шаг. А Ювелир, грациозно поднявшись, приблизился к нему. Тот оказался на две головы выше, мощь от него исходила невидимой волной. Дьявол до странного ласково коснулся его щеки шероховатой теплой ладонью.

— Возвращайся домой, мальчик.

Что-то было в этой фразе до боли знакомое. Но что именно?