Unknown - popovy

Я бы все сделал по-другому.

Я бы никогда не дал ей повода уйти.

Я вынужден остановить машину, водители объезжают меня, сигналя. Мне наплевать. Я ни на что не способен. Мысль о том, чтобы так скоро, даже не попрощавшись, потерять ее, изнурительна.

Я остаюсь там, стоя в неположенном месте, пытаясь дышать, голова лежит на руле. Я остаюсь сидеть так, пока не нахожу мужество продолжить путь и посмотреть в лицо правде, какая бы она не была.

Я нахожу место для машины на углу здания моей квартиры и направляюсь наверх. Жду около двери и прислушиваюсь, надеясь услышать внутри какое-то движение, которое немедленно положит конец моим страданиям, по крайней мере, уменьшит их. Если она все ещё здесь, у меня все ещё есть шанс сделать все правильно.

Я быстро отпираю дверь и вхожу. Лионель бежит ко мне, прося почесать его за ухом. Я приседаю вниз, рассеянно глажу его, прислушиваясь к любым звукам.

Там. На кухне. Закрывается дверь холодильника.

Надежда поёт где-то глубоко внутри меня.

Я направляюсь прямо туда и вижу ее, стоящую со стаканом сока в руке. Она смотрит на меня, будто ждала меня, волосы безжизненные и свисают вокруг лица. Глаза красные и припухшие, и я могу почувствовать каждую унцию боли, исходящую от нее как ядовитые солнечные лучи.

— Я думал, ты ушла, — выдаю я, бросая сумку на пол.

Она мгновение смотрит на меня, лицо искажается.

— Я пыталась.

Облизываю губы, не в силах сказать правильную вещь. Все, что я могу сказать это:

— Кайла, прости, — слова выходят резким шёпотом.

Она поднимает подбородок, пытаясь удержать его от дрожи, и все, чего я хочу, это броситься через комнату и обнять ее, пообещать что все будет хорошо.

Но я остаюсь стоять на месте. Потому что знаю, обнимать ее прямо сейчас было бы безнадёжно.

— За что ты извиняешься? — резко спрашивает она.

— За то, что произошло?

— И что произошло? Ты помнишь?

Чувство вины одной ногой медленно нажимает на мои лёгкие. Я качаю головой.

— Нет.

Ее лицо искажается.

— Тогда почему ты извиняешься?

— Потому что, — выкрикиваю я. — Потому что знаю, что напился и знаю, что был в плохом настроении и сделал что-то очень, очень неправильное. Я не знаю что, но...я чувствую это. Я чувствую, что ты столкнулась с этим. Это торчит во мне словно ножи, и я не могу избавиться от них. — Я прерываюсь, пытаясь дышать. — Знаю, я причинил тебе боль. И ты не знаешь, как я сожалею об этом. Обо всём том неправильном, что сделал.

— Но ты даже не знаешь что именно, — задыхаясь, говорит она, словно не веря. Взгляд ее глаз - ещё один удар в живот. — Ты даже не знаешь, что сделал, что сказал. Ты не знаешь, каким человеком ты становишься.

— Я догадываюсь.

Она горько улыбается.

— О нет, не думаю что ты, твою мать, догадываешься. Ты не тот мужчина, который стоит здесь. Ты не ты. Ты кто-то, кого я ненавижу.

Ненавижу.

— Ты гребаный дьявол, вот все что я знаю. Имею в виду. Ужасный. Смотришь на меня так, словно не узнаешь, говоришь со мной будто я кто-то другой и неважно, что я говорю, как убеждаю тебя в чём-то, ничегошеньки не работает. Словно я перестаю для тебя существовать. Как я могу справиться с этим тобой? Как ты можешь пообещать, что я не увижу снова эту твою сторону?

Я хочу пообещать. В своём отчаянии, я хочу пообещать ей все. Но знаю, что не могу. Потому что, если я дам обещание, и это произойдёт снова, другого шанса у меня не будет.

— Послушай, лапочка, пожалуйста. Я собираюсь сделать все, что в моих силах, чтобы удостовериться, что подобное не случиться снова.

— Ты сказал, что дни твоей зависимости позади. Но это не так. И ты это знаешь.

Но дело в том, что до этого момента я не знал этого. Годами я находил слишком много оправданий, слишком много отговорок. До тех пор, пока я продолжал строить карьеру, пока не жил на улицах, пока, казалось, нормально ладил со всеми, это не был откат назад. Я больше не был похож на наркомана. Я не был бессилен и не становился рабом чего-то вне моего контроля. Я не был Лакланом Локхартом.

Иногда на то, чтобы осознать правду, уходят года. Иногда для этого нужна лишь секунда.

Вот она моя правда и она не медлит: я всегда буду Лакланом Локхартом.

И я всегда буду вести кровавую битву.

— Ты разобьёшь мне сердце, — шепчет она, слезы текут по лицу, и она практически сердито вытирает их.

— Нет, — говорю я, качая головой. Иду к ней, отчаянно хватая за плечи, — нет, нет, нет.

— Да, — кричит она, избегая моего взгляда. Вблизи ее разочарование наводит ужас. — Да. Если это продолжиться, да. Ты разрушишь меня. Или я первая себя сломаю.

— Пожалуйста, — прошу я ее, темнота в груди душит меня. — Мы можем справиться с этим. Я обещаю тебе, обещаю, мы сможем.

— Нет, — говорит она, быстро качая головой, губы сжаты. — Мы не сможем. Мы недостаточно сильны. Я недостаточно сильная.

— Нет, ты такая, — говорю я ей. — Кайла, Ты самый сильный человек, которого я знаю. И знаю, я слишком давлю на тебя, лишь прося даже примириться со мной, не говоря уже о переезде сюда, но, пожалуйста. Я люблю тебя. Люблю тебя так сильно, что не могу ясно мыслить, и это разрушает меня. Ты разрушаешь меня для всего остального, и может, ты и не видишь, но нет ничего другого, что я хочу больше, чем оказаться у твоих ног.

Я падаю на колени, обнимая ее ноги.

— Я не могу потерять тебя. Не уходи от меня. Не оставляй меня. Я, наконец, нашёл тебя. Тебя. Я не хочу прожить остаток жизни без тебя рядом. Не думаю, что смогу.

Она неподвижно стоит в моих руках, и я рыдаю на ее бедре, держась за неё так сильно, потому что чувствую, если не отпущу ее, она никогда не сможет уйти. Я опустошённый, раненый мужчина в ногах женщины, которую люблю и молю остаться.

Когда ее руки находят мои волосы и нежно касаются кожи на моей голове, я практически плачу от облегчения. Ее прикосновение, ее любовь успокаивают меня, словно повязка на ране, и я растворяюсь рядом с ней.

— Прошу тебя, — бормочу я у ее ног. — Я никогда не был серьёзней, чем сейчас. Я сделаю все что угодно.

— Реабилитационный центр, — шепчет она. — Или консультации. Что-то, Лаклан, тебе нужно что-то подобное и оно должно быть больше, чем я могу тебе дать.

— Да, — говорю я, хотя даже сама идея о возвращении в реабилитационный центр из-за алкоголя, спустя более десяти лет после того, как я был там из-за метамфетамина, кажется неловкой и постыдной. Несмотря на это, если я пойду туда, это не станет секретом, весь мир узнает об этом и о том, что я за человек. Но я сделаю это для неё. — Я пойду.

— Ты должен хотеть пойти туда, — говорит она.

Я смотрю на неё вверх, опуская подбородок на ее бедро.

— Я хочу пойти, — говорю ей.

— Но ты не можешь сделать это для меня, — говорит она.

Но я сделал бы это для неё. Я сделаю для неё все, все что угодно.

— Я не хочу быть больше таким, — признаюсь я, голос глухой от боли. — Не хочу быть мужчиной, которого ты ненавидишь, лишь мужчиной, которого ты любишь.

Она тяжело вздыхает, и я чувствую, как тяжело у неё на сердце. Я ненавижу, что я сделал это с ней, моей красивой, радостной девочкой.

— Я только не знаю..., — замолкает она. — Эти отношения такие новые и... разве все не должно быть проще?

Я с трудом сглатываю. У меня нет ответа. Потому что, даже если любить её пугает меня, не любить ее, пугает меня больше. Как любовь может быть проста? Как она может быть чем-то, кроме как абсолютно ужасающей?

— Любить тебя легко, — говорю я спустя мгновение, — это единственное, что я знаю.

Она смотрит на меня сверху вниз, брови смягчаются, несмотря на то, что я могу видеть битву в глубине глаз. Я не завоевал ее снова, ещё не полностью.

— Мне надо в ванную, — шепчет она мне, и я отпускаю ее ноги, поднимаясь. Она посылает мне маленькую улыбку, пока я нависаю над ней, и уходит.

Я вытаскиваю стул и сажусь, голова на руках, в ожидании явного признака того, что все будет хорошо. Но нет ведь никаких признаков, да?

Все что я знаю, вещи должны измениться. Насколько бы не было больно и страшно, я изменюсь. Я взгляну правде в глаза, справлюсь со всем до тех пор, пока она будет оставаться со мной. Мысль о ее уходе это большая чёрная дыра умиления в груди, не обещающая ничего, кроме пустоты.

На столе, напугав меня, звонит ее телефон, и я смотрю на него. Ей не часто звонят, и сейчас это Тошио, ее брат. Обычно я бы позволил ему продолжать звонить, но в ее эмоциональном состоянии, ей, возможно, надо поговорить с ним, кто знает, может быть, она уже звонила ему, желая поехать домой.

Я отвечаю.

— Алло. Это Лаклан.

Пауза. Затем.

—Лаклан. Кайла там?

Что-то в его голосе заставляет меня занервничать.

— Она в ванной, должна вот-вот выйти. Повесишь на телефоне?

— Конечно, — говорит он так тихо, что я едва его слышу.

Я встаю и несу телефон в ванную, стучу в дверь.

— Кайла? — спрашиваю я, она открывает дверь, выходя в коридор. Я показываю ей телефон.