Книга Дины - Вассму Хербьёрг

Андерс уже не был похож на человечка в барометре матушки Карен. Он был похож на херувима с факелом, которых изображают на закладках для книг.

— Ты ничего не слышал? — спросила Дина через некоторое время.

— Что тебя интересует?

— Может, кто-нибудь подозревает, что у меня был совсем другой недуг? — жестко спросила она.

Нижняя губа Андерса изогнулась в улыбке.

— Нет. Никто. Я же им все объяснил.

— А если дело все-таки дойдет до суда? — прошептала Дина, тяжело глядя ему в глаза.

— То я подтвержу это под присягой, — твердо сказал он. Она вдруг резко села. Наклонилась вперед и обеими руками схватила его голову. Крепко прижала к себе. Она держала ее как в тисках и сверлила его глазами.

На мгновение все вокруг них заколебалось, задрожало. Второй раз Дина и Андерс заключили между собой договор. Они понимали друг друга.

И тут же все кончилось.

В прихожей он надел сапоги и вышел в сумерки.

Сегодня его нижняя губа казалась мягкой. Он сбрил бороду, отросшую за время долгой поездки. Незагорелая часть лица пылала.

Идя через двор, Андерс держался необычно прямо.

ГЛАВА 12

Рука прилежных будет господствовать, а ленивая будет под данью.

Книга Притчей Соломоновых, 12.24

Прошел октябрь, и на березах не осталось ни листочка. Первый снег унесло в море, второй прочно лег на землю, и мороз нашел свою бочку с водой, что стояла у поварни. Печи топили с утра до вечера, пока люди не расходились спать. Охоты в том году не было, и брусника замерзла на своих кустиках.

Но Дина наконец начала ходить.

Матушка Карен получила письмо от Юхана. Это была сплошная жалоба. Ему не нравилось в Хельгеланде. Пасторская усадьба находилась в ужасном состоянии. Крыша текла, у него не было самого необходимого. У служанок ничего не допросишься, если не платить им золотом. А паства скупа, и помощи от нее никакой. Не могла бы матушка Карен прислать ему денег, хоть немного, в добавление к той ренте, что он получает ежегодно из материнского наследства? Тогда бы он приобрел себе облачение для службы и постельное белье.

Матушка Карен пошла к Дине и скорбным голосом прочитала ей вслух это письмо. Она зябко потирала руки и сидела у белой кафельной печки, не снимая шаль.

— У тебя поредели волосы, — сказала Дина и тоже села.

Матушка Карен смутилась и поправила волосы на макушке.

Языки пламени вырывались в открытую дверцу печки в вечной погоне за поживой.

— Не повезло ему с этим приходом, — грустно сказала матушка Карен и умоляюще взглянула на Дину.

— Я не сомневалась, что так будет, — сказала Дина. — А теперь он хочет получить немного и из твоих денег?

Дина искоса поглядела на матушку Карен.

— У меня уже ничего не осталось, — смущенно призналась матушка Карен. — Я почти все отправила ему, пока он учился. Жить в Копенгагене так дорого… Немыслимо дорого… — Она покачивалась из стороны в сторону и вздыхала. — Знания — это верный друг, но приобретается эта дружба дорогой ценой, — прибавила она.

— Может, Юхан хотел бы получить свою долю наследства? — добродушно спросила Дина.

— Я думаю, это было бы лучше всего. — Матушка Карен обрадовалась, что Дина сама заговорила о деле и избавила ее от необходимости просить деньги для Юхана.

— Я поговорю с ленсманом, попрошу его подсчитать сумму и заверить все у свидетелей.

— Разве такие формальности необходимы?

— Конечно. Когда речь идет о наследстве, следует соблюдать все формальности, матушка Карен. В Рейнснесе есть и другие наследники.

Матушка Карен быстро взглянула на нее и неуверенно пробормотала:

— Я думала… может, это была бы… просто небольшая помощь, которая не зачтется…

Дина ответила ей острым взглядом, загнавшим матушку Карен в угол.

— Ты хочешь, чтобы Вениамин отдал свою часть наследства старшему брату, получившему пасторский сан? — тихо спросила она, делая ударение на каждом слове.

Матушка Карен склонила голову. Седой пучок на затылке уставился в потолок. Над ушами дрожали серебряные локоны. Она теребила крестик, висевший на шее.

— Нет-нет, этого я совсем не хотела! — вздохнула она.

— А я поняла именно так. Значит, мы просто не поняли друг друга, — равнодушно сказала Дина. — Тогда я попрошу ленсмана заверить в присутствии свидетелей бумагу, что Юхан получил аванс из своей доли наследства в добавление к той сумме, которую он получил раньше.

— Нелегко ему вот так, по частям, получать отцовское наследство, — грустно сказала матушка Карен.

— Всегда трудно, если живешь не по средствам. Особенно впоследствии, — заметила Дина.

— Но, милая Дина, Юхан не такой…

— Именно такой! — отрезала Дина. — Он получал твердую ренту, когда учился на пастора, плюс ты преподнесла ему все свои деньги!

Наступило молчание. У матушки Карен было такое лицо, будто ее ударили. Она протянула к Дине руки. Хотела защититься. Потом опустила руки на колени. Они дрожали, и она крепко сжала их.

— Милая, милая Дина, — хрипло сказала она.

— Милая, милая матушка Карен, — сказала Дина. — Юхану пора совершить что-нибудь значительное, пока он еще жив. Я говорю прямо, хотя и люблю его.

— Но он уже совершил, стал пастором…

— А на мне лежала ответственность за Рейнснес, пока он здесь жил, отдаваясь духовной жизни и чревоугодию! Он даже палец о палец не ударил!

— Ты чересчур сурова, Дина. Я с трудом узнаю тебя.

— И давно я так изменилась?

— Давно. Когда-то ты любила спать до обеда и ничем себя не утруждала.

— С тех пор прошло много жизней!

Матушка Карен вдруг встала со своего кресла и неуверенными шажками подошла к Дине. Склонилась над ней и погладила ее по голове:

— У тебя слишком много забот, милая Дина. На тебе лежит слишком большая ответственность. Это все правда. И никто не понимает этого так, как я. Ведь я знала тебя еще тогда… Тебе надо снова выйти замуж. Нельзя жить одной. Ты еще молодая…

Дина жестко рассмеялась, но не отклонилась.

— Может, у тебя есть на примете подходящий человек? — спросила она, глядя в сторону.

— Этот русский подошел бы тебе, — сказала матушка Карен.

Дина густо покраснела:

— Почему ты так решила?

— Потому, что я видела, как ты бегаешь на бугор с флагштоком и смотришь на море, словно кого-то ждешь. И потому, что этот русский заставил твои глаза сиять ярче елочных свечей в последнее Рождество. А когда он уехал, ты стала такой желчной… Если уж говорить прямо…

Дину начало трясти.

— Да-да, да-да, — приговаривала матушка Карен и непрерывно гладила Дину по голове. — Любовь — это безумие. Так было, и так есть. Она не проходит. Даже если ее испытывают буднями и непогодой. Она причиняет боль. Временами…

Казалось, матушка Карен обращается к самой себе или к кафельной печке. Взгляд ее скользил по комнате, она переступала с ноги на ногу.

Неожиданно Дина обняла ее, посадила к себе на колени и стала покачивать, покачиваясь и сама вместе с ней.

В ее объятиях матушка Карен казалась маленькой девочкой.

Они сидели и качали друг друга. А их тени плясали по стенам, и огонь медленно угасал.

Матушке Карен чудилось, что она снова молода и сидит в шлюпке, которая должна доставить ее на галеас, на котором она с любимым мужем впервые поедет вместе в Германию. Она чувствовала запах моря и просмоленной пакли.

— У моего мужа были такие нежные губы, — мечтательно сказала она, покачиваясь в объятиях Дины. Она закрыла глаза и поболтала ногами. — И такие светлые вьющиеся волосы, — прибавила она, улыбаясь сквозь синие жилки век. Из-за них ее мечты окрасились в красноватый цвет. — Когда я первый раз поехала в Гамбург, я была на втором месяце. Но я никому не сказала о своей беременности, боялась, что мне не разрешат ехать. А на судне признаки беременности приняли за морскую болезнь. — Матушка Карен захлебнулась от воспоминаний и смеха.

Дина уткнулась ей в шею. Обхватила покрепче и продолжала покачивать.

— Рассказывай, матушка Карен! Рассказывай! — попросила она.