Книга Дины - Вассму Хербьёрг

Матросы мимо каюты ходили на цыпочках. Грубые шутки и радость, которая охватила их при приближении к родным краям, поугасли. Матросы прикидывали, как им доставить хозяйку на берег.

Андерс помог Дине сесть, чтобы она могла взглянуть на мир через иллюминатор.

Начиналось торжество плодоносной осени. Дина же потеряла свой плод.

В одном месте они увидели морской пакгауз на сваях и причал.

— Это лавка и причал торговца Кристенсена, — объяснил Андерс. — Хитрый мужик! Послал на международную выставку в Париже мешок озимого ячменя и написал на бумажке: «Озимый ячмень, родился на 68° северной широты»!

Дина слабо улыбнулась.

Когда они проходили мимо Сандторга, Андерс хотел сойти на берег и привезти к Дине доктора. Она воспротивилась:

— Он потом разнесет повсюду, что со мной было!

— А если ты умрешь, Дина? Если снова начнется кровотечение?

— Значит, судьба.

— Как ты можешь так говорить! Ничего он не расскажет, не должен, все-таки доктор, его долг — молчать. Я так понимаю.

— Долг не долг, а только люди болтают обо всем.

— Ты сурова, Дина! Неужели ты не думаешь о своем здоровье? Не боишься смерти?

— Сейчас глупо говорить об этом, Андерс…

Он долго смотрел на нее. Надеялся, что она изменит свое решение. Но она даже глаз не открыла. Тогда он вышел и затворил за собой дверь.

Дина немного оживилась, когда проходили Вогс-фьорд.

Она уже не лежала, а сидела. Но на щеках у нее еще горели лихорадочные пятна. И глаза были похожи на мутное стекло.

Заросшие березами холмы были окаймлены выбеленными солнцем берегами. Островки и вершины беспечно проплывали мимо. Мелкие волны плескались о борт шхуны.

Раза два Дина снова впадала в забытье. И тут же над ней с пронзительным криком склонялась голова Ертрюд, пар клубился и душил Дину. Она старалась не спать.

Я Дина. Я вижу все прожилки в распустившихся листьях березы. Но теперь осень. Олине собирает мою кровь и разливает ее по бутылкам. Она заливает их горячим сургучом и говорит, что поставит на зиму в погреб. У зеленых бутылок тяжелый и сытый вид. Служанкам не снести больше одной бутылки за раз.

Команда пребывала в добром расположении духа. Погода благоприятствовала их возвращению домой. Каждый думал о своем. Море было покрыто мелкой рябью, а небо словно забрызгано сливками. Сливки держались возле вершин и не мешали солнечным лучам попадать на землю. Берега заливов и мысов заросли лесом. Зелень сверкала после дождя. Страндстедет лениво покачивался вокруг мыса Ларснессет, и церковь казалась добрым белым великаном, возвышавшимся среди всей этой зелени и сини.

Наконец они обогнули последний мыс и увидели Рейнснес, над флагштоком с достоинством реял флаг. Кто-то на берегу увидел, что они вошли во фьорд.

Андерс хотел помочь Дине расчесать волосы. Но им пришлось отказаться от этой затеи. Они просто спрятали их под шляпу.

Матросы предлагали отнести Дину на берег на скамейке. Но она отказалась.

Увидев, как она вышла из каюты, обняв Андерса за шею, они поняли, что она действительно серьезно больна. Такой Дину еще не видел никто.

Она была похожа на морскую птицу, которую освободили после долгого пребывания в сетях. Шляпа съехала набок. Слишком большая и хрупкая, она не вынесла унижения, когда ее хозяйку, словно мешок, перетащили в лодку, чтобы доставить на берег.

Было видно, что Дина из последних сил пытается сохранить достоинство. Но ей это плохо удавалось. Мужчины отвернулись, чтобы не смущать ее понапрасну.

Андерс помог ей перебраться через скользкие и липкие от водорослей камни. На мгновение Дина остановилась среди удивленных, онемевших людей. Она стояла как коза, увидевшая на склоне среди камней три зеленых стебелька. Потом двинулась дальше.

Матушка Карен помахала ей рукой со скамейки в саду. Стине смотрела на солнце. Смуглая рука Вениамина спряталась в складках ее юбки. Андерс был рядом. Но Фома не вышел из конюшни.

Матросы сошли на берег. Их приветствовали радостные возгласы. Но все было как бы немного приглушено. Глаза людей не отрывались от Дины.

— Что случилось?

Андерс всем объяснял. Спокойно. Словно заученный урок. Его рука, обнимавшая Дину, дрожала.

Тут же протянулось много рук, которые подхватили ее. Стине. Служанки. От этого Дина вдруг ослабела еще больше. Ноги уже не держали ее. Она упала, и водоросли, покрывавшие камни, тихо вздохнули.

Дина вернулась домой.

Ее уложили в постель под присмотром Стине. Наконец-то мужчины почувствовали свободу.

У Андерса тяжесть свалилась с плеч. Он пережил не один шторм, спасая людей от верной смерти. Но такого плавания у него еще не было.

Он никогда не рассказывал о собственных подвигах, поэтому ему ничего не стоило умолчать и об этом. Он действовал как торговец и шкипер от имени Дины. Ведь она лежала в постели и не могла позаботиться об угощении.

Андерс раздал привезенные подарки. Из Бергена и Трондхейма. Ящики и коробки.

Всех привела в восторг швейная машина Стине. На завитушках чугунного литья была марка «Вилькокс & Гибс», поверхность столика была отделана ореховым деревом. Именно такую машину Стине видела в журнале, она стоила четырнадцать талеров.

Стине не могла опомниться от радости. Она ходила по комнатам и все время всплескивала руками. Лицо у нее пылало, она четыре раза забегала к Дине, чтобы поблагодарить ее за подарок и сказать, что это больше, чем она заслужила.

Комнаты Рейнснеса гудели от веселых голосов. Сверкали и звенели рюмки. Шелестела шелковая бумага, щелкали замки, шуршала одежда.

Бурый сахар и кофе подверглись особому осмотру. Женщины восхищенно примеряли платки и шали с красными розами и длинными кистями, разглаживали их руками. Разглядывали кольца, пристегивали брошки.

Юнга, у которого это было первое плавание, должен был откупиться от девушек, потому что за время поездки у него выросла борода. Он покраснел и хотел убежать, но девушки задержали его и вывернули у него карманы, ища бергенские гостинцы.

Ханна прижимала к себе куклу с грустным белым лицом. На кукле было красное бархатное платье и пальто с капюшоном. Голова, руки и ноги у нее были на шарнирах. Они весело поскрипывали под платьем, когда Ханна двигала ими.

Вениамин получил в подарок пароход, прикрепленный к дощечке. Благодаря умелым рукам Андерса пароход выпустил в гостиной облако пара. Но Вениамин и смотреть не хотел на пароход, который пускала не Дина.

Коробку с бергенским печеньем передавали из рук в руки, пока она не опустела. На дворе из ящика со стружкой достали новый колокол и повесили на ось, где висело точило, чтобы испытать звук.

Вениамин ударил по колоколу, и тот запел. Он ударял снова и снова. Люди улыбались. Матушка Карен в окне была похожа на фарфоровую куклу в кружевах. Она прищурившись смотрела на людей.

— Звук слишком резкий, — скептически сказала Олине про колокол.

Андерс считал, что звук изменится, когда колокол повесят на место, под крышу амбара.

— На деревянной балке он будет звучать лучше, — пообещал Андерс.

Он покосился на Дом Дины. Окно было открыто, и кружевная занавеска колыхалась в воздухе. Край ее зацепился снаружи за неровную доску наличника и рвался изо всех сил, стараясь освободиться.

Андерс вдруг подумал, что будет жалко, если ветер порвет занавеску.

Фома не показывался весь день. Он неделями готовился к возвращению шхуны. Боль его постепенно утихла. Но ему и раньше бывало не по себе, когда шхуна возвращалась после долгого отсутствия.

Когда суда уходили в плавание, в Берген или в Трондхейм, в усадьбе оставалось мало мужчин. Зато после их возвращения мужских рук бывало в избытке.

Фома обычно занимался только хлевом и лошадьми. О делах в усадьбе он рассказывал, лишь когда у него спрашивали об этом. К этому привыкли. Он видел, как Дина шла к себе в дом. Незнакомая. Без лица, без глаз. Поникшая, точно моток шерсти. Железные крючки впились ему в сердце.

Пока люди праздновали возвращение шхуны, Фома держался поближе к Стине, чтобы узнать у нее про Дину. Чем она больна? Правда ли, что ее выворачивало от морской болезни во время шторма в Фолловом море? У нее что-то с желудком?