Ребекка с фермы Солнечный Ручей - Кейт УИГГИН

Лицо  Маленького  Пророка  пылало,  клетчатая  рубашка  поднималась   и  опускалась на груди так, словно он дышал с  трудом.  Он  ничего  не  сказал,  только кивнул в знак согласия.

- Так вот, - продолжил мистер Кейм, - удалось тебе не дать ей ни  разу  запутаться в веревке?

- Она ни разу  н-не  з-запуталась,  -  ответил  Илайша,.  заикаясь  от  волнения, но немного осмелел и поднял глаза  от  пальцев  своих  босых  ног,  которыми прилежно разгребал траву.

- Пока все хорошо. Теперь  о  том,  чтобы  не  бояться.  Ты,  кажется,  уверен, что получишь корову, так что, я полагаю, ты ее ни капли  не  боялся,  так? Честное слово?

- Я... я... только совсем чуточку. Я...

- Подожди минутку. Конечно, ты не говорил, что боишься, и  не  подавал  вида, что боишься, и никто не знал, боишься ты или нет, но уговор у нас  был  не такой. Корова должна была стать твоей, если ты сумеешь месяц водить ее на  пастбище и не будешь при этом бояться? Теперь признайся честно, ты боялся?

Последовала долгая пауза, а за ней тихое "да".

- Как ты разговариваешь со старшими?

- Я хотел сказать: да, сэр.

- Как часто это было? Если ты пугался не слишком часто,  то  я,  может  быть, прощу тебя, хотя ты и маменькин сынок и даже  от  кошки  убежишь.  Это  было... два раза?

- Да. - Голос Маленького Пророка звучал теперь очень  тихо,  и  в  нем  ясно слышались слезы.

- Что?

- Да, сэр.

- Может быть, это было четыре раза?

- Д-да, сэр. - Рубашка на груди Илайши вздымалась все сильнее.

- Да ты жалкий трус! Сколько раз это было? Ну, говори же!

Пальцы босых ног снова принялись разгребать землю, из-под опущенных век  выскользнула первая слеза, а затем...

- Немножко... почти каждый день, и  можете  оставить  себе  корову,  -  плачущим голосом выговорил Маленький Пророк и, резко повернувшись, убежал за  сарай, где, нырнув в зеленые  глубины  грядки  пижмы,  предался  недостойным  мужчины слезам.

Мистер Кейм, неожиданно оставшись один, несколько смущенно  хохотнул  и  направился в дом, а Ребекка и Тирза, тихонько  прокравшись  вокруг  скотного  двора Кеймов, чинно и благовоспитанно вошли в ворота дома священника.

Ребекка  передала  миссис  Бакстер  все,  что  смогла   припомнить,   о  содержании разговора Кэссиуса Кейма и Илайши Симпсона, и отзывчивой пасторше  захотелось найти и утешить Маленького Пророка, рыдающего в грядках с клеймом  труса на лбу и, что гораздо хуже, со страхом  в  душе,  что  он  это  клеймо  заслужил.

Ребекку едва удалось отговорить от намерения немедленно  отправиться  к  мистеру Кейму и открыто выступить в поддержку Илайши,  так  как  она  всегда  становилась  запальчивой,  отчаянной  и  дерзкой,  когда  слабому   существу  угрожали или оно было несправедливо обижено.

Миссис Бакстер признавала, что, в известном  смысле,  мистер  Кейм  был  верен своему слову и уговору с Илайшей, но вместе с тем отмечала, что  столь  жестокой и невыгодной сделки не бывало со времен Шейлока[77], -  и  тем  более  ужасно, что она была заключена с ребенком.

Ребекка поспешила домой, даже не вспомнив о своем  поручении,  пока  не  добралась до дверей кирпичного дома, где заявила теткам с  обычной  для  нее  образностью, что уж лучше будет есть пресный хлеб до конца своих  дней,  чем  отведает дрожжевого хлеба мистера Кейма. Она подавилась бы этим хлебом, будь  он даже хорошо поднявшимся и пропеченным!

- Все это превосходно, Бекки, -  ответила  ей  тетя  Миранда,  умевшая  доказать бесплодность любых возвышенных идей, - но не забывай,  что  в  этом  доме есть  еще  два  едока,  и  ты  могла  бы  предоставить  им  возможность  подавиться, если им этого хочется! 

IV

В конце концов миссис Бакстер узнала от миссис Кейм - через которую все  сведения непременно просачивались наружу, если только выждать, - что  мистер  Кейм презирает трусов  и,  считая  Илайшу  "маменькиным  сынком",  старается  "научить" его храбрости.

Теперь Ромашку водил на пастбище Билл Питерс, батрак, хотя всякий  раз,  когда мистер Кейм был в отъезде, что случалось довольно часто,  Илайша,  как  замечала миссис Бакстер, занимал место батрака. Она часто  присоединялась  к  мальчику во время этих полных тревог и опасностей вылазок,  и  с  одинаковым  ужасом в душе они вдвоем пытались приручить рыжую корову и дать ей некоторое  понятие о послушании.

- Если бы только она не смотрела на нас так страшно, мы могли бы с ней  отлично поладить, правда? - лепетал Пророк, то забегая вперед,  то  отставая  от своей спутницы. - Ведь  она  замечательная  корова!  Дает  двадцать  одну  кварту молока в день, и мистер Кейм говорит, что в этом молоке сливок больше  половины!

Жена священника соглашалась со всем этим и думала о том,  что  если  бы  Ромашка бросила привычку неожиданно  разворачиваться  на  дороге  для  того,  чтобы пугающе завращать глазами и  приподнять  увенчанную  белыми  волосками  бровь, то  действительно  могла  бы  быть  приятной  спутницей.  Однако  при  существовавшем уровне развития этой коровы ее общество не было  бы  желанным  даже в том случае, если бы она давала шестьдесят одну кварту молока в  день.  Более того, когда выяснилось, что  Ромашка  никогда  не  проделывает  ничего  подобного с Биллом Питерсом, миссис Бакстер пришла к выводу,  что,  пожалуй,  коровы более сообразительные существа, чем она предполагала  раньше.  У  нее  вызывало  негодование  то,  что  Ромашка  так  нагло  пользуется   слабостью  маленького мальчика и робкой женщины.

Однажды вечером, когда Ромашка вела  себя  особенно  вызывающе,  миссис  Бакстер обратилась к Пророку, который в это время изо всех сил сопротивлялся  попыткам Ромашки втянуть его в придорожный ручей, где она любила плескаться:

- Илайша, ты что-нибудь знаешь о превосходстве духа над материей?

Нет, он ничего не знал; к тому же это было не самое  подходящее  время,  чтобы задавать подобные вопросы, так как ему пришлось сесть на дороге, чтобы  обеспечить выигрыш в силе на своем конце веревки.

- Ну ничего, это неважно. Я хочу сказать, что, умереть мы можем только  раз и что это прекрасно - умереть во имя  великого  принципа.  Дай  мне  эту  веревку. В моем теперешнем душевном состоянии я могу тянуть за нее  не  хуже  быка. А ты беги на другую сторону ручья. Возьми вон тот большой  сук,  войди  прямо в воду - ведь ты босиком - и угрожающе  размахивай  своим  оружием,  а  если понадобится, то и пусти его в ход. Я пошла бы  сама,  но  лучше  будет,  если она признает своим хозяином именно тебя, и  к  тому  же  опасность  мне  будет угрожать не меньшая. Она, конечно, может попытаться боднуть  тебя,  но  ты должен продолжать размахивать палкой; умри, размахивая. Пророк, - вот вся  идея! Она также может повернуться и побежать за мной; в этом случае я побегу  от нее, но пусть я умру от этого бега, и тогда священник похоронит  нас  под  нашей любимой медовой яблоней!

Красноречие   очаровательной   спутницы   воодушевило   Пророка.    Оба  одновременно  воспрянули  духом  и   почувствовали   прилив   восхитительной  смелости - смерть казалась чем-то мелким и ничтожным в сравнении  с  победой  над коровой.

Ромашка уже вступила в заводь, но Пророк вбежал в воду следом  за  ней,  грозно размахивая толстым ольховым суком. Она привычно завращала  глазами  -  прием, который с таким  успехом  применяла  все  лето,  -  но  дрогнула  под  праведно суровым взглядом Пророка. Возможно, в тот момент ей стало стыдно за  то, что  она  причинила  столько  страданий  этому  беспомощному  маленькому  существу. Во всяком случае, побуждаемая страхом, удивлением или  раскаянием,  она развернулась и  вышла  обратно  на  дорогу,  не  выразив  ни  гнева,  ни  раздражения и оставив мальчика и  его  спутницу  несколько  разочарованными.  Приготовиться к  мученической  смерти  и  не  получить  даже  царапины!  Они  подумали, что, возможно, переоценивали опасность.

После этого они стали  еще  более  близкими  друзьями  -  молодая  жена  священника и заброшенный маленький мальчик из Акревиля, отосланный  из  дома  по неизвестной ему причине - разве только по той, что дома было мало еды,  а  у Кэша Кейма значительно больше. Кэссиус Кейм был  известен  в  Эджвуде  как  "дядюшка Кэш", отчасти потому,  что  там  любили  фамильярно  сокращать  все  имена, а отчасти потому, что  "дядюшка"  всегда  платил  и  требовал  уплаты  наличными[78].

Позднее лето незаметно перешло в  осень,  и  большой  клен  возле  дома  священника простер пылающий алый сук над  качелями  миссис  Бакстер.  Илайша  оказался хорошим помощником для дядюшки Кэша, когда  пришло  время  собирать  урожай картофеля и яблок. Однако мальчику предстояло вернуться к семье,  как  только кончатся осенние работы в саду и поле.