Измена (СИ) - Макарова Анна

Однако сил больше нет ни на что. Открыв мне глаза своим поступком, Хьюго на самом деле очень даже помог, ибо данная ситуация с моим ребенком могла затянуться неизвестно на какой срок. Жизнь и так превратилась в бесконечные руины «счастья и благополучия». Несмотря на свою душераздирающую адскую боль, я готова принять, нет, уже приняла собственную жестокую реальность. Если бы не она, то не было бы конца всем противоречивым мыслям и ужасным проступкам, а последствия бы возрастали с каждым разом все сильнее, пагубно отражаясь не только на мне, но и на моих близких людях, которые не заслуживают ничего подобного. Все закончилось бы наверняка слишком плачевно. Растеряв всех своих близких, я лишь приобрела головную боль в виде каждодневных усердий все наладить и бесконечного потока самобичевания. Как говорила моя бабушка Маргарет: «Все, что ни делается — все к лучшему».

Кручусь как белка в колесе, постоянно пропадая за работой, тем самым хоть как-то себя отвлекая. Более и менее разобравшись со всеми документами, стараюсь выложиться на все сто процентов, чтобы продемонстрировать свой профессионализм на предстоящем аукционе. Подобранным лотам сделала самую что ни на есть привлекательную рекламную презентацию, которую безоговорочно утвердил наш заказчик. Поскольку выставка посвящена первым изданиям комиксов и новеллам моего мальчика, моего Джеймса, это тоже безумно заинтересовало. С упоением наблюдала, как он в охотку помогал сортировать коллекции, рассказывая о комиксах различные подробности и интересные факты, что удивило меня не на шутку.

С Джеймсом стали более и менее благополучно налаживаться отношения. Как ни странно, но мой мальчик постоянно проводит время то со мной, то с мужем, как будто поровну делит свое внимание между нами, чтобы не было никому обидно. Джеймс — золотой ребенок. Сегодня его заключительная консультация с врачом, который проверит психическое состояние ребенка.

Мой сын вернулся в команду. Да, все обстоит именно так. По совету мистера Кроуфорда, мы с мужем решили, что так будет проще вернуть его в привычный мир, учитывая то, что речь к нему вернулась полностью. Не сразу, конечно, а только после того, как он заговорил со мной в доме Эммы, буквально спустя пять дней. Но и это огромный, я считаю, прогресс, просто-напросто титанический. Сложно, конечно, ему адаптироваться вновь в спорте, ведь пропущенные тренировки сказались на его физической форме. У мальчишек в команде все строго: пропустил хотя бы день тренировки, считай, не в форме. Однако и это не пугает, поскольку главное — это то, что мой ребенок счастлив, здоров и восстанавливается гигантскими шагами. А это означает лишь одно, что счастлива и я сама…

Указав на одном из лотов присвоенный ему порядковый номер, решаюсь отложить его в комод, чтобы позже продолжить работу. Открываю ящичек, не рассчитав силу, и он с грохотом падает на пол.

— Ну что за косорукая?! — шепчу себе под нос.

Собирая с пола спальни разбросанные документы, замечаю, что под кровать случайно угодила какая-то бумажка. Нашарив ее рукой, достаю пропажу, приближая бумагу на свет, чтобы внимательнее рассмотреть, что на ней.

— Господи!

В руках оказывается фотокарточка, на которой была изображена я, Дэвид и совсем крошечный Джеймс. На снимке ему всего лишь полгодика. Счастливые… Я держу своего мальчика, нежно прижав к груди, а муж, обняв меня крепко за талию сзади, широко улыбается, смотря на камеру счастливыми глазами.

Перевернув снимок обратной стороной, провожу указательным пальцем по дорогой сердцу надписи: «Я безумно люблю вас, Джози. Спасибо за сына! Вы моя семья! Твой Дэвид».

Не заметив, что щеки вовсю полыхают огнем, и по ним скатываются непрошеные слезы, прижимаю фотокарточку к груди. Приложив голову к согнутым коленям, сижу неподвижно на полу, слушая, как стрелки часов отбивают один за другим удары, ознаменовав, что прошла минута, а затем еще одна, и еще…

— Мне очень жаль, мам, — испуганно поднимаю голову, увидев своего мальчика, переминающегося с ноги на ногу, который стоит в дверном проеме нашей… моей спальни. — Прости меня, пожалуйста. Я не хотел, чтобы ты плакала из-за меня, — малыш, опуская голову к низу, присаживается рядом со мной на пол, грустно смотря куда-то в пол. — Это вышло случайно. Я не хотел говорить тебе, что хочу быть только с папой. Просто я подумал, что он будет совсем один, а у тебя есть Хьюго. Он мне нравится, но я не хотел бросать папу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Мой драгоценный мальчик, — сгребаю сына в охапку, прижимая к себе его маленькое тельце. — Ты бы сделал все правильно. Каждый из нас вправе защищать того, кого любит. Но я не с Хьюго, я только с тобой, слышишь? Прости меня, мой дорогой, — целую его в лоб, носик, глазки, обхватив ладонями личико ребенка. — Я знаю, что сделала тебе больно, сынок. Твоей маме нет ни оправдания, ни прощения. Но сейчас я бы променяла все на свете ради тебя. Вернулась бы в тот день… в день футбольного матча и прожила его заново. Я знаю, что ваша команда одержала поражение, но, милый, запомни. Не бывает счастья без потерь. Сегодня вы проиграли, а завтра… Обязательно выиграете. Ты ведь мой лучший на свете капитан.

— Я все равно люблю тебя, мамочка, — Джеймс ласково целует меня в щеку, обнимая за шею своими крохотными, по-детски нежными ручками. — А ты любишь меня? Или ты теперь любишь только Хьюго?

— Джеймс, посмотри на меня, — удерживаю пальцами его подбородок, заставив смотреть мне прямо в глаза. — Я хочу, чтобы ты знал. Я люблю тебя больше всех на свете. Ни Хьюго, ни даже твой папа не встанут никогда между нами, слышишь? Я люблю тебя больше всего на свете, больше жизни. И знай, мой хороший, что твой папа и я… Даже если мы не будем жить вместе, то все равно оба всегда… всегда будем любить тебя, независимо от обстоятельств. Мы всегда будем рядом с тобой. Ты наш единственный мальчик, самый любимый. Хорошо?

— Хорошо, мамочка. Я тоже вас люблю, но… — приближается к моему уху и шепчет. — Тебя я люблю немножко больше. Это по секрету только.

— Я сохраню его, мой зайчик, — усмехаюсь, снова захватив в стальные объятия ребенка, чувствуя себя сейчас самой счастливой на свете…

Спустившись, в кромешной тишине присоединяюсь к Дэвиду, который молча сидит и уплетает свой завтрак, что плавно перешел уже в обед, не поднимая на меня своих глаз. Омлет с овощами и сыром, если честно, встает поперек горла из-за тишины… угнетающей тишины. Лучше бы он орал, язвил, еще что-нибудь в этом роде, но только не оглушающее молчание. Как долго все восстанавливается? И восстанавливается ли вообще? Как же все-таки легко и быстро разрушить свой мир, а собрать воедино… практически невозможно.

— Дэвид, — замолкаю в ожидании, чтобы обратить тем самым на себя его внимание. — Не молчи, пожалуйста. Расскажи мне, что тебя беспокоит. Я не могу уже так! Проблемы на работе? Или… дело все же во мне? — если честно, то мне и в голову раньше не приходило, что у мужа могут быть проблемы, связанные с работой, а учитывая ситуацию с Хьюго… О, Боже!.. Дэвид, — смотрю на него, нервно сглатывая. — Что ты сделал? С ним… — руки снова, как у умалишенной, начинают дрожать, покрываясь мурашками.

— А что мне тебе сказать? Давай уж лучше ты мне расскажи… что ты делала! — звонко кладет столовые приборы на стол, поправляя галстук, который, по всей видимости, начал душить его. — Если тебе так интересно, то с Хьюго я ничего не делал, Джозефин. Хотя скрывать не буду, мысли подобные часто посещали меня и до сих пор приходят в голову, но не беспокойся за своего любовника. Я не собираюсь портить ничью жизнь. Раз уж мы заговорили об этом… Именно об этом. Из всего, что мы на сегодня имеем, то я тоже хочу поинтересоваться… Я вот не могу понять одного.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Чего? — шепотом спрашиваю, мысленно благодаря кареглазого за его врожденную сдержанность и уникальный характер, не наделенный ни каплей мстительности, ненависти и злобы. Дэвид не такой, как большинство мужчин, как большинство людей в принципе, поэтому в данный момент мне и стыдно, и неприятно за себя одновременно. Но, увы, я не могу не спросить…