Желтая долина, или Поющие в терновнике 4 - Пола Сторидж

– Мы и так слишком долго испытывали ваше терпение. Вы еще не оправились после болезни, миссис Хартгейм, мы пойдем… Кстати, завтра нам приходить на репетицию?

Она кивнула.

– Конечно же! Завтра и начнем… Что вы просили – «Конец – делу венец»?

После ухода студентов Джастина физически почувствовала какое-то странное, болезненное ощущение пустоты. Будто бы ее сразу же поместили в вакуум. Она, устало посмотрев на Лиона, произнесла:

– Ну что – с завтрашнего дня начинается прежняя жизнь…

Видимо, Джастина имела в виду не только то, что с завтрашнего дня ей надо будет понемногу входить в прежнее русло, но и то, что теперь и в их доме все пойдет точно таким образом, как было до появления в доме напротив мистера Бэкстера…

– Конец – делу венец, – прошептала она, обращаясь скорее не к Лиону, а к самой себе… – Конец – делу венец…

Однако поставить последнюю точку, «увенчать дело» ей так и не удалось…

Да, на следующий день она отправилась в колледж Святой Магдалены. И вновь знакомая дорога по брусчатой мостовой, и вновь как когда-то Джастина сорвала кленовую веточку и принялась выстукивать ею незамысловатый ритм по чугунной решетке ограды.

Знакомое здание, серой громадой наплывающее из глубины квартала. Старинная дверь со стертой от многочисленных прикосновений дверной ручкой в виде львиной лапы, каменные ступеньки.

– Доброе утро, миссис Хартгейм…

– Здравствуйте, миссис Хартгейм…

– Как вы себя чувствуете, миссис Хартгейм? Она привычно вешает плащ на вешалку в углу, оборачивается, приветливо смотрит на студентов. У них сочувственные, понимающие лица. «О, как я вам благодарна!» – хочет крикнуть она, но вместо этого сдержанно улыбается и отвечает:

– Здравствуйте, здравствуйте… Спасибо, я уже совсем поправилась.

И вновь репетиция. Удивительно, что студенты так быстро выучили текст – наверное, они давно уже решили, какую пьесу будут ставить на этот раз, и потому подготовились загодя.

И вновь, как и несколько месяцев назад, во времена тех памятных репетиций «Юлия Цезаря», в репликах героев пьесы Джастине слышится какой-то тайный, скрытый смысл, который может быть отнесен прежде всего к ней самой…

Теперь уже моя задета честь,И власть моя ей на защиту встанет.– Возьми Елену за руку – ты слышишь,Гордец, мальчишка, дерзкий, недостойныйТакого дара! Ты посмел презретьЕе и с ней – мое благоволенье.Кто тяжелее – взвешиваешь ты.Но знай, положим мы свое величьеНа чашу, где она – и как пушинка,Взлетишь ты к перекладине весовИль ты забыл, что честь твоя взрастетЛишь там, где мы решим ее посеять?Смири гордыню, повинуйся нам.Тебе на благо наши повеленья.Но подчинись судьбе, как указуетТебе твой долг…

Она, сидя во втором ряду и положив на колени томик Шекспира, шепчет вслед за актером:

– Но подчинись судьбе… Подчинись судьбе… И тут же, словно очнувшись от наваждения, прерывает репетицию:

– Стоп, стоп, стоп!

Студенты останавливаются.

– Не надо так мрачно выговаривать каждое слово… Не надо так серьезно относиться к репликам! Это все-таки комедия!

Теперь студенты не перечили Джастине – более того, после той репетиции она поняла, что между нею и молодыми людьми вновь восстановились теплые дружеские отношения, как когда-то…

Теперь репетиции проходили не только по утрам но и по вечерам. В один из таких вечеров Джастина, весело беседуя с Роджером Солом, шла по направлению к своему дому. Роджер, улыбнувшись, предложил:

– Может быть, зайдем в кафе, миссис Хартгейм?

Та, прекрасно помня, как в прошлый раз они посетили одно из любимых кафе Роджера, вспомнив нехитрую беседу о лошадях, улыбнулась.

– Хорошо.

Как раз напротив светилась неоновая вывеска небольшого кафе – Роджер толкнул дверь, Джастина последовала за ним. Они уселись за столик.

– Ну, о чем мы будем с вами говорить? – спросила миссис Хартгейм, пряча улыбку, – надеюсь, не о лошадях, как в прошлый раз?

Роджер заметно обиделся.

– А чем вас не устраивают лошади? Ведь они – мое хобби!

– Отчего же – разве я сказала нечто такое, что могло бы вас обидеть?

Неожиданно для Роджера она перешла на «вы», давая понять, что несмотря на обстановку, не позволит фамильярничать с собой.

Однако он был настолько задет замечанием Джастины, что не придал этому обстоятельству должного внимания и сразу же запальчиво воскликнул:

– Но ведь лошади – это так прекрасно!

– Но непрактично, – в тон ему заметила Джастина… – Я никак не могу понять, каково предназначение этого животного в наш рациональный век автомобилей, космической связи и компьютеров?

Роджер как-то странно посмотрел на свою спутницу.

Та продолжала:

– Так какой же в лошади прок?

– А какой прок, скажем… – он внимательно осмотрел свой костюм; взгляд его упал на собственный цветастый галстук. – Скажем, в моем галстуке? Ответьте мне, миссис Хартгейм…

Джастина пожала плечами.

– Ну, не знаю… Так принято – чтобы мужчины носили галстуки.

Роджер Сол победно улыбнулся.

– Если вдуматься как следует – то абсолютно никакого. Это не одежда в общепринятом смысле, он не защищает ни от холода, ни от жары, ни от пыли… Зачем же тогда носить его?

Она попыталась сказать что-то, но теперь инициативу разговора перехватил Сол – видимо, сделанное вскользь замечание о бесполезности лошади в «наш рациональный век» задело его за живое.

– Множество людей – взять, например, того же Фредди, моего приятеля, экс-Юлия Цезаря в спектакле – собирают картины… Хороших мастеров, старой школы – вы ведь прекрасно знаете художественный вкус Фредди и надеюсь, не будете оспаривать его. Какой смысл в этом?

Джастина, не задумываясь, ответила:

– Он вкладывает деньги в произведения искусства. Ты ведь сам это говорил.

Роджер с улыбкой согласился со своей собеседницей.

– Да. Все верно. Но ведь он может вкладывать деньги и в другие вещи. Например, в акции подземного тоннеля под Ла-Маншем, в нефтяные скважины, в аэрокосмическую промышленность, с торговлю. И все это будет приносить куда большую прибыль, чем старинные гравюры!

Миссис Хартгейм не уловила мысли собеседника, но, тем не менее, согласилась:

– Ну да.

– Тогда почему же он выбрал именно произведения искусства?

Джастина ответила честно:

– Не знаю…

Улыбнувшись Джастине – это вышло неожиданно, потому что тема разговора была очень серьезной, Роджер сказал:

– Вы ведь сами только что произнесли это слово… Ключевое, кстати.

Немного подумав, Джастина спросила неуверенно: