Русское язычество. Мифология славян - Николай Иванович Костомаров

По над морем глибоким,

Стоить явир высокий,

А з пид того явора

Вийшла вдова молода.

В народной поэзии мы встречаем также яворовый лист. В одной угорской песне поется, что солдат томится в неволе, и песня начинается словами: «Широк лист на дубе, а еще шире на яворе». Дуб здесь — символ молодца, а явор — несчастия, горести, сообразно содержанию песни.

Широкий лист на дубини,

А ще ширший на явори.

Сидить жовнир у неволи

Сидить, сидить, тяжко здише,

Та й до тата листи пише.

В одной галицкой песне говорится: «Пошла б я к кринице за водою, да криница не чиста: нападало в криницу листьев с явора. Сделайте, молодцы, калиновый мостик, вычистите из криницы яворовые листья».

Ой, пила бим та й водицю, водиця нечиста:

Нападало у кирничку яворового листа;

Ой, уробить лединчики, мосток калиновий,

Вичистити из кирнички листок яворовий!

Зная уже символизацию криницы и калины, а также и калинового мостика, смысл этой песни, по-видимому, загадочный, делается понятен: женщина хочет разогнать свою грусть и просит молодцов пособить ей.

Вещи из явора также имеют печальное символическое значение: девица, томясь сердечным недугом и не находя себе ни в чем покоя, говорит, что она хочет брать воду, но вода не берется, и ее яворовый коромысел сгибается в дугу.

Ой, у бору воду беру — вода не береться,

Яворовий коромисел у дужечку гнеться.

В свадебных песнях новобрачная, с грустью разлучаясь с родителями и родительскою хатою, называет свои сени яворовыми.

Синечки мои яворови,

Будете неметени:

Ненька старенька, а сестра маленька,

Я пиду вид батенька.

Об этом дереве в песнях есть мифические истории: то явор с другими деревьями вырастает из могилы и как бы из тела лица, похищенного насильственною смертью, то живая личность, гнетомая тяжелым горем, превращается в явор. Одна песня, говоря об убитом козаке, заставляет вырастать явор из его ног:

Куди впали били ноги,

Там виросли два явора, —

а другая, галицкая, песня рассказывает, что два явора выросли из ног убитой и погребенной девицы.

Де Настини били ноги,

Там виросли два явори.

Но гораздо полнее и связнее представляется история двух супругов, погибших жертвою злой свекрови.

Оженила мати сина молодого,

Та взяла невистку та не до любови,

Не билее личко, не чорнии брови,

Та не знала мати, як розлучати —

Послала сина до виська служити,

Нелюбу невистку до стадечка пасти.

«Та послужи, синку, та два годочки,

А на третий до мене в гостиночку прийдеш».

Як прийшов же син у саму недилю,

Нелюба невистка в самий понедилок.

Посадила сина та за стольчиком,

Нелюбу невистку за скамницею;

Чествовала сина и вином и медом,

Нелюбу невистку та отрутою.

«Випьемо, жинко, по половинци,

Щоб нас поховали в одний домовинци,

Та випьемо, жинко, по цилий чарци,

Щоб нас поховали обох в одний ямци».

Як умер же син та у недилю,

Нелюба невистка та у понедилок.

Поховали сина та пид церквою,

Нелюбу невистку пид дзвиницею.

Вирис на синови зелений явир,

На невистонци била тополя.

Стали их могили та присуватися,

Став явир до тополи та прихилятися.

Вийшла тоди мати сина поминати,

Нелюбу невистку та проклинати…

«Либонь же ви, дитки, вирненько любились,

Що ваши вершечки до купки схилились!»

Последняя, возненавидев свою невестку, хотела отравить ее, но сын выпил яду вместе с женою. И похоронили сына под церковью, а невестку под колокольнею. На могиле сына вырос явор, а на могиле невестки — белый тополь. Мать приходит поминать сына и проклинать невестку и видит, что их могилы стали придвигаться одна к другой, а явор стал склоняться к тополю. И мать сказала: «Верно, дети, вы крепко любили друг друга, когда верхушки ваши склонились одна к другой». Галицкий вариант этой песни вместо тополя ставит на могиле невестки березу.

На серед села седила вдова.

Ой, мала жь вона сина Василя,

Ой, мала жь вона, до школи дала,

Зо школи взяла, в вийсько виддала,

В вийско виддала, на вийну пислала…

Чекае рочок — не йде синочок,

Чекае другий — не йде син любий;

На третий рочок иде синочок,

Синочок иде, невистку веде.

Ой, вийшла мати з новой хати,

Ой, взяла ж вона сина витати.

Винесла вона дви склянци вина,

А третя бутилька сама тротина.

До синонька пье червоним вином,

Невистци дае саму тротину.

Син вина не пив, пид коня вильяв,

А тротиноньку по половинци;

Невистка пье, та й омливае,

А син ся дивит, з коня ся хиляе.

«Знала сь нас мати, як чаровати,

Знай же нас, мати, вкупци сховати!» —

А мати сина не послухала,

Як сама хтила, так их сховала:

Сина Василя пид оконцями,

А невисточку пид воротцями;

На сину Василю соненько сходить,

По невистонци увесь мир бродить;

На синонькови явир зелененький,

На невистоньци била березонька.

Береза росте, розростаеся,

Лист до листонька привертаеся,

А явир росте, розростаеся,

Лист вид листонька видвертаеся.

А вариант Гродненской губернии — липу:

Мати сина оженила,

Да нивистку ни злюбила.

Дала сину каплун исти,

А нивистци чимирици;

Син ж тое зознав,

Своюй милой исти ни дав:

«Иижмо, мила, пирод мое,

А потом будем исти твое,

Помрем разом обое». —

Помер син в нидилю,

А нивистка в понидилок.

Кладуть сина в церкви,

А нивистку на цвинтари.

На синови вирос зилён явор,

На нивистци била липа.

Явор стину пробивае,

З липки листок доцягае,

Лист з листком злипаеться,

В матки скипаеться.

Глубокая древность этой песенной легенды доказывается общностью