Феномен - Владимир Геннадьевич Поселягин

я не успеваю. Когда буду приближаться к Крыму, уже рассветёт, а у Манштейна неплохое авиационное прикрытие.

А повезло: я думал, как бы тайком слетать в Крым и прикупить себе домик в Ялте. А тут как провидение – лети в Крым. Ха, и времени достаточно, чтобы тщательно выбрать дом, в котором буду жить после отставки: года три, я так думаю, раньше войну никак не выиграть.

Прихватив планшетку, я покинул кабинет. Сопровождающий меня уже ждал, дальше машина, «стремительная» езда на шестидесяти километрах в час по ночной Москве, тот же аэродром и мой истребитель. Оказалось, когда меня увезли, машину сразу начали готовить: заправили, даже обслужили, а лётчику выдали полётную карту с маршрутом до Крыма, с указанием места дозаправки, потому что на одной заправке мы до пункта назначения не долетим.

Я пообещал быть штурманом (мол, это нетрудно), мы взлетели и направились на юг. Пока было время, я, поглядывая в карту и, отмечая разные ориентиры, размышлял. О себе. Знаете, а я изменился. Я уже давненько заметил, что от того восторженного парнишки, Ростислава Барда, мало что осталось. Война меняет людей, и парни взрослеют быстро, я это знаю, но сейчас говорю не об этом.

Изменило меня хранилище, подаренное портальщиками. Я анализировал разные ситуации, в которые попадал, и разобрался, в чём дело. Как бы это сказать? В общем, я обнаглел и страх потерял – это самое верное наблюдение. А что? Хранилище под рукой, если что, везде выживу, даже на Северном полюсе. Поэтому я и грубил, кому пожелаю, и вёл себя очень некорректно. Я изменился, и это факт. Причём от хранилища я не избавлюсь, это мега-плюшка.

Однако надо что-то делать. В этой жизни, попав в тело Сергеева, я особой наглостью не отличался. Хотя нет, были несколько эпизодов, признаю, но их спустили на тормозах. А вот то, что я стал генералом и командармом, здорово воодушевило меня. И это не гордость или тщеславие, мне действительно интересно этим заниматься. Настолько, что Минск взял.

И в Крым я летел, испытывая азарт. У 51-й отдельной армии было мало танков, всего один неполный полк: десять Т-34 и пять десятков плавающих танков. Похоже, придётся освобождать хранилище и добывать танки на немецких пунктах сбора трофейного оружия и техники. Вот только где оставить моё имущество, чтобы о нём не беспокоиться? Где бы ни оставил, всё равно буду волноваться. Ладно, придумаю что-нибудь.

Летели мы практически по прямой, только на юге взяли чуть в сторону, пролетев мимо Мелитополя. Немцы стояли уже на подходах к городу, но боевые действия сейчас не велись: спали, ночь же. А на дозаправку мы садились в Харькове, нас там ждали, подсветили. Мы ничуть не плутали, поэтому, когда добрались до севастопольского аэродрома, топливо ещё было.

О моём прилёте предупредили, поэтому с земли ракетами подали сигналы, куда заходить, и подсветили полосу. Мы пошли на посадку, и Як-7, двухместный учебный вариант, вполне благополучно сел. Хороший лётчик. Самолёт откатили на стоянку. Что интересно, штаб армии находится в Симферополе, а штаб флота – в Севастополе. Как они взаимодействуют?

Оказалось, я сел на аэродроме, где стоял авиаполк Черноморского флота (не истребительный, а бомбардировочный), точнее то, что от него осталось после налётов на нефтяные промыслы Румынии. Тут же выяснилось, что здесь ждали не меня, а другой самолёт. Ошибочка вышла.

Нужный мне аэродром находился в восемнадцати километрах отсюда. Позвонили туда узнать и выяснили, что меня там действительно ждут. Я пообщался с дежурным командиром по части, который встречал гостей, прилетевших после нас, и он выделил полуторку, доставившую меня в штаб Черноморского флота. Что ж, приступим.

* * *

Услышав шуршание в кустах, я настороженно глянул в ту сторону. Надеюсь, никто не нарушит мой отдых на берегу Волги. Только лагерь разбил, только блесну закинул, подкручивая катушку спиннинга, и тут этот подозрительный шум.

Сегодня было тридцатое июля тысяча девятьсот сорок пятого года. Три месяца как закончилась война. Это произошло двадцать второго апреля, который и стал Днём Победы. Жаль, но я не участвовал в штурме Берлина. Нет, Крым я отстоял, уже через два месяца войска Манштейна и румын были разбиты и бежали, но пуля… У меня есть хранилище с запасами, однако лечить и восстанавливать себя я не могу.

Разрывная пуля попала мне в колено левой ноги. Очнулся я в военно-морском госпитале в Севастополе. Колена у меня, по сути, не было, собирали по кускам. Нога укоротилась, и почти два года я провёл в госпиталях, в том числе и в Москве, и в санаториях. А дом в Ялте так и не купил: дела закрутили, не до этого было.

Летом сорок третьего, когда уже погоны ввели, прошёл медкомиссию, признали ограниченно годным. Сам в шоке. Ничего, надел форму, мне дали генерал-полковника и наградили второй Звездой Героя, квартиру получил в Москве и так до конца войны служил в Генштабе. Ходил с палочкой, обувь была специальная (та, что на искалеченную ногу, имела каблук длиннее), но передвигаться я мог.

Когда Германия капитулировала, а наши и союзные войска, участвующие в штурме, праздновали победу, я в тот же день получил добро на выход в отставку, что и сделал. Сталин сдержал своё слово, не забыл.

Что рассказать? Крым я отстоял. Его дважды пытались взять, но оборона была серьёзная, высокоэшелонированная, и даже десанты с моря немцам не помогли. Жуков не стал удерживать Киев, как я держал оборону Минска, войск между немцами и Москвой не было. Вывел он не так и много, но создать новую передовую ему всё же удалось, а там и другие силы перекинули. Немцев задержали, хотя к Москве в декабре они всё равно вышли. Упорные.

Минск продержался до весны. После зимнего наступления под Москвой, когда вражеские дивизии были отброшены и началось наступление на севере, наши из Минска ударили навстречу. В общем, освободили. Более того, пошли дальше на север по Прибалтике и, выйдя к морю, отрезали массу войск, рвавшихся к Новгороду и Ленинграду. Котёл был огромный, почти полтора миллиона солдат и офицеров, и переваривали этих солдат мы почти полгода. Около трёхсот тысяч солдат и офицеров немцы вывезли морем, примерно сто тысяч утонули. Около восьмисот тысяч мы взяли в плен, когда разрезали этот котёл на несколько небольших.

Ну а потом дальнейшее наступление. Здесь Сталинграда, переломного момента в войне, не было, а был Северный котёл – так его называли. Именно после него, как решили вопрос с окружёнными немцами, и началось наступление. Мы бы и раньше