Судьбы и фурии - Грофф Лорен

На кухне ее ждала частная сыщица. Над мойкой горел свет, улицу затягивал коричневый октябрьский полумрак.

– Я позволила себе войти, – сказала сыщица. – Примерно… минуту назад.

На ней было узкое черное платье и макияж. Она выглядела, как немка, – элегантная и некрасивая. В ушах у нее были сережки в форме восьмерок, и они без конца вращались, когда она двигала головой.

– Ха, – сказала Матильда.

Она сняла кроссовки, носки и мокрую футболку, вытерла волосы полотенцем Бог.

– Не думала, что ты знаешь, где я живу.

Сыщица небрежно взмахнула рукой.

– Я хорошо знаю свою работу. Надеюсь, ты не против, что я налила себе вина. Когда ты узнаешь, что я разведала о твоем старом друге, Чолли Ватсоне, ты тоже захочешь выпить. – Она даже рассмеялась от удовольствия.

Матильда взглянула на конверт, который тот держала в руке, и они вышли на каменную веранду, где влажное солнце лилось с холодных холмов небес. Какое-то время они молча стояли там, разглядывая пейзаж, пока Матильда не начала дрожать.

– Я тебя расстроила, – сказала сыщица.

– Просто это мое личное пространство, – очень спокойно сказала Матильда. – И я никого в него не пускаю. Твое проникновение было больше похоже на насилие.

– Прости, – сказала сыщица. – Не знаю, о чем я думала… Мне показалось, между нами что-то промелькнуло такое. Иногда я оказываюсь слишком сильной…

– Ты? Правда? – спросила Матильда, смягчившись и отпив из бокала.

Сыщица улыбнулась, ее зубы сверкнули.

– Через пару минут ты уже не будешь так на меня злиться. Я раскопала кое-что очень интересное. Пока что скажем так: твой приятель завел очень много друзей. И всех – в одно и то же время.

Она жестом указала на конверт, который передала Матильде, и отвернулась.

Матильда вытащила фотографии. Странно было видеть кого-то, кого она знала так давно, замешанным в подобном. После того как она просмотрела четыре снимка, поняла, что ее трясет, и дело было вовсе не в холоде.

Когда она просмотрела все, сказала:

– Превосходная работа. Это настоящая мерзость.

– И дорогая, – сказала сыщица. – Ты дала мне слово, что за деньгами дело не постоит.

– Да, так и есть, – подтвердила Матильда.

Сыщица подошла ближе и дотронулась до нее.

– Знаешь, твой дом меня удивил. Он просто идеален. Каждая деталь в нем. Но он такой крошечный для того, у кого было так много. В нем столько света и поверхностей, и эти белые стены. Он потрясает.

– Мне нравится моностекольность, – сказала Матильда, подразумевая под этим, конечно, нечто большее. Ее руки были скрещены, в одной – вино, в другой – фотографии, но сыщицу это не остановило.

Она обняла рукой спинку ее стула и поцеловала Матильду. Ее рот был нежным и ищущим, но когда Матильда, вместо того чтобы поцеловать ее в ответ, просто улыбнулась, девушка тут же отстранилась и вернулась на свой стул, а после сказала:

– Ох, окей, прости. Я должна была попытаться.

– Тебе не за что извиняться, – сказала Матильда, сжимая ее руку. – Просто не пугай меня так.

ЕСЛИ НАНИЗАТЬ все вечеринки, на которых побывали Лотто и Матильда, точно бусины на нитку, то можно получить их брак в миниатюре.

Она улыбнулась мужу, глядя вниз, на пляж, где мужчины играли модельками гоночных машин. Лотто напоминал красное дерево среди сосен. Его прореженные волосы сияли на солнце, смех волнами разносился по округе. Музыка, долетавшая с верхних этажей, казалась потусторонней, женщины попивали мохито на тенистой веранде, наблюдали за мужчинами и переговаривались. На улице была морозная зима, и все носили вещи с начесом и старались делать вид, что их это не тревожит.

Вечеринка должна была вот-вот подойти к концу, но ни Лотто, ни Матильда этого еще не знали.

Это был ланч по случаю покупки Чолли и Даникой дома в Хэмптонс. Участок десять тысяч квадратных метров, дворецкий, шеф-повар и садовник. Матильда думала, что это глупо, и считала своих друзей идиотами. После того как Антуанетта скончалась, они с Лотто могли бы купить несколько таких домов. Но, несмотря на это, сидя позже в машине, они с Лотто смеялись над друзьями и их идиотской тратой денег. То, как он сам жил, до того как его отец отбросил коньки, не значило ровным счетом ничего, это можно было назвать разве что ярким проявлением гордыни.

Матильда до сих пор самостоятельно убирала и загородный дом, и квартиру, выносила мусор, чинила туалет, драила окна и оплачивала счета. Готовила и мыла посуду, а на ланч ела то, что оставалось с вчерашнего ужина.

Если отобрать у человека его скромные физические потребности, он превратится в призрак.

Эти женщины вокруг нее были такими призраками. Кожа туго обтягивала их лица. Они отламывали по три кусочка от той великолепной еды, которую приготовил для них шеф-повар, и утверждали, что сыты. Позванивали своими платиновыми украшениями с бриллиантами. Настоящий абсцесс личности.

Но среди них была одна, с которой Матильда была незнакома и которая выглядела, слава богу, совершенно нормальной. Веснушчатая брюнетка без макияжа. Ей платье было милым, но не светским. На лице у нее застыло ироничное выражение. Матильда направилась к ней и негромко сказала:

– Если я услышу еще хоть одно слово о пилатесе, сойду с ума.

Женщина тихо рассмеялась:

– Зато с его помощью мы все сможем стать отличными досками в великом тонущем корабле под названием Америка.

Они поговорили о книгах, о романе якобы для подростков, который больше напоминал инструкцию по знакомству людей, о романе, кропотливо собранном из фотографий уличных граффити. Женщины сошлись во мнении, что новый вегетарианский ресторанчик в Трайбеке, о котором так много и страстно говорят в последнее время, действительно неплох, хотя, говорят, что меню, почти целиком основанное на корешках подсолнуха, разочаровывает идентичностью блюд.

– Если они хотят продержаться на плаву, их посетителям нужен шок. Арти-шок, например, – сказала Матильда.

– Наверное, их пугает слово «арт», – улыбнулась ее новая знакомая.

Они понемногу отдалялись от остальных, пока наконец не оказались вдвоем на ступеньках.

– Простите, – сказала Матильда. – Не уверена, что знаю ваше имя.

Женщина втянула воздух, вздохнула и пожала Матильде руку.

– Фиби Дельмар, – сказала она.

– Фиби Дельмар, – повторила Матильда. – Ох, вот так-так. Тот самый критик?

– Именно так.

– А я – Матильда Саттервайт. Мой муж – Ланселот Саттервайт. Драматург. Вон он. Тот крепыш, который смеется громче всех и чьи пьесы вы потрошите вот уже пятнадцать лет.

– Я знаю. Профессиональный риск и все такое, – сказала Фиби Дельмар. – Обычно я уничтожаю вечеринки как вредная тетка. Меня привел мой парень. Я не знала, что вы будете здесь, и никогда не стала бы портить вам веселье своим присутствием, – грустно сказала она.

– Я всегда думала, что прибью вас, когда увижу, – сказала Матильда.

– Спасибо, что не сделали этого, – отозвалась Фиби.

– Я еще не приняла окончательного решения на этот счет, – буркнула Матильда.

Фиби коснулась ее плеча.

– Я никогда не хотела намеренно причинить кому-то боль. Это моя работа. Я отношусь к вашему мужу очень серьезно. Я хочу, чтобы он стал лучше, чем есть. – Ее голос звучал честно и любезно.

– Ой, ради бога, – сказала Матильда. – Вы говорите так, словно он болен.

– Так и есть. И его болезнь – великий американский артистизм, – сказала Фиби. – И не просто великий, он еще больше и еще громче. Это борьба за первенство, за лучшее место. Вам не кажется, что именно эта болезнь толкает мужчин заниматься искусством в нашей стране? Скажите мне, почему Лотто написал пьесу о войне? Потому что любая работа о войне – всегда работа об эмоциях, и она всегда выиграет, даже если существуют другие работы, более приятные, талантливые и интересные. Именно работам о войне всегда достаются призы. Но голос вашего мужа становится наиболее сильным тогда, когда он говорит тихо и четко.

Она взглянула в лицо Матильды и невольно отступила, сказав «Ой».