Тринадцатый император. Дилогия (Авторская версия) - Никита Сомов

Дело в том, что из-за малочисленности русского населения в Царстве Польском управление Привисленским краем было по большей части в руках самих поляков. Именно это и стало одной из причин нынешнего мятежа. Русское присутствие было представлено преимущественно военным контингентом и губернскими гражданскими чинами, а органы власти и полиция на уездном уровне были почти полностью укомплектованы местными кадрами. Теперь же использовать польскую бюрократию, запятнавшуюся попустительством восстанию и связями с мятежниками, было более невозможно (ибо это означало отдать весь западный край во враждебные руки), и потому нужно было полностью менять всю систему управления краем, насыщать властную вертикаль русскими кадрами и опираться на сочувствующее нам польское крестьянство.

Именно этим целям и должно было служить перераспределение шляхетских земель бывшего Царства Польского. Восстание давало возможность решить эту проблему — то, что в обычных условиях потребовало бы нарушения гражданского порядка, теперь было совершенно законным, поскольку мятежники подлежали наказанию, в том числе и в виде конфискации или принудительной продажи их земельных владений. Но важно было проследить, чтобы эти меры привели к качественному изменению состава землевладельцев и появлению многочисленного класса русских помещиков на месте нынешней шляхты.

Все эти планы я считал осуществимыми. По осторожным забросам идеи распродажи конфискованных земель мятежников в среду русской аристократии, очень и очень многие готовы были польститься на дешевизну польских имений. Таким образом, в результате аукционов мы должны были получить «живые» деньги, значительное количество русского лояльного дворянства в Польше и перешедшие в мое владение земли в центре России.

Но все эти меры были лишь довеском к тому громадному замыслу, что я собирался реализовать. Однако в последние дни мысль виделась особенно ярко, освещая своим светом все, что я делал. Именно поэтому я сидел, не отрываясь от записей уже второй день, по крупицам, по буквам, по строчкам собирая то, что я хотел сделать Национальной идеей.

В мое время о Национальной идее судили все, кому не лень. Ее поиски, по прилагаемым усилиям и тщетности результата, могли сравниться только с ловлей легендарной Синей птицы и трудом древнегреческого «атлета» Сизифа. Причина этого была в том, что в словосочетание «национальная идея» вкладывалось все, что приходило в голову, начиная от заботы о правах меньшинств и вступления в Евросоюз до воспитания патриотизма и расстрела олигархов. В гаражах, курилках и на форумах рубились орды поцреотов с полчищами либерастов, но так и не могли прийти к единому мнению — что есть Национальная идея. Не скажу, что я года три назад чем-то отличался от них. Однако время, проведенное на шатающемся имперском троне, как ни странно, здорово вправляет мозги.

Национальной идеи в природных условиях не существует. Любая нация при ближайшем рассмотрении тут же распадается на несколько крупных и десятки мелких социальных групп, каждая из которых имеет свою идею, часто прямо противоположную соседской. Даже не идею — скорее некое рыхлое, часто вербально не оформленное желание исправить действительность согласно своим убеждениям. Вот именно эти «желания» и принимаются часто за проявление Национальной идеи, толкая ее искателей на ошибки. Либо берется какая-то одна идея и возводится в абсолют, что моментально приводит к ее противопоставлению всем остальным и ведет к расколу в обществе. Либо производится попытка бездумно совместить все мелкие идеи в одну общую, создавая нечто аморфно-бесполезное, вроде крыловской рако-птице-щуки, не способной сдвинуть воз-государство с места.

На самом деле Национальная идея — это не столько идея или идеология, сколько механизм преобразования побудительных сил и чаяний нации (народа) в устойчивое развитие государства. Какие выводы мы можем сделать из этого определения?

Первое — то, что национальная идея жизнеспособна только при условии существования в обществе сильных побудительных сил, вызванных неосуществленными желаниями. Выдумывать Национальную идею для апатичного, равнодушного общества — все равно что строить плотину на болоте.

И второе: если Национальная идея — механизм, в качестве ресурса использующий чаяния народа и нации, то вполне разумно распорядиться им с максимальной эффективностью. Для этого нужно во всем спектре общественного сознания выделить то желание, которое в наибольшей степени является общим.

Взять хотя бы знаменитую «американскую мечту». Даже сейчас, по прошествии пары столетий с ее возникновения, она не утратила свою актуальность и по-прежнему выполняет заложенную в нее функцию: формирует американскую нацию. Исторически Штаты были основаны беженцами, ищущими лучшей жизни и ее квинтэссенции — богатства. Именно это желание, которое объединяло и объединяет до сих пор жителей США, они смогли формализовать и использовать. Их Национальную идею можно описать всего одним коротким предложениями: «В Америке разбогатеть может каждый!» Так же просто, как и принцип лотереи, так же притягательно, так же беспроигрышно.

Этот лозунг, внедренный в массовое сознание, создал условия, когда люди во всем мире воспринимают поездку в Америку как свой выигрышный лотерейный билет. Не важно, что абсолютное большинство в лучшем случае будет работать не разгибая спины год за годом. Не важно, что на каждого счастливчика, которому удалось сорвать куш и действительно разбогатеть, приходятся многие сотни и тысячи тех, кто положил все свои силы и здоровье на алтарь мечты и остался ни с чем. Государство в любом случае в выигрыше. Скажете, нечестно? Но Идея оправдывает себя, она работает — это главное.

И я все больше убеждался, что России позарез нужна столь же удобная и в то же время правильная, направляющая общественную энергию в нужное русло, концепция. Фактически это было жизненной необходимостью: Российская империя XIX века представляла собой гигантский, живо бурлящий идеями котел, на котором вот-вот сорвет крышку. В лучшем случае эта чудовищная по своей мощи, кипучая энергия простым паром уходила в небо. В худшем — находила свой выход в декабристах, народовольцах, большевиках. Общество безо всякой системы бурлило и кипело мыслями, делилось ими, отстаивало свои соображения и выдвигало новые. Либералы боролись с консерваторами, западники со славянофилами, и не было конца этому списку. Я хотел дать выход этому страстному желанию участвовать в жизни страны, направить ее в нужное русло, поддерживая все то, что было выгоднее мне, и выбрасывая в аутсайдеры то, что было ненужным.

Что же являлось главной, объединяющей идеей Российской империи? На мой взгляд, практически все общественные чаяния сводились к одной простой формулировке: «восстановление справедливости». Конечно, каждая из социальных и этнических групп понимала эту самую справедливость по-разному. Для крестьянства это давно желаемые «земля и воля» — возможность трудиться на земле без притеснений и гнета помещиков. Именно это истовое желание, так и не нашедшее реализации в царской России, взнуздали в 1917 большевики и, пользуясь его силой, взяли власть.

Дворяне, наоборот, справедливость видели в восстановлении своих прав по отношению к крепостным, отнятым у них реформой 1861 года, а также в упрочнении своих свобод и привилегий. Это, кстати, и делало возможным их союз с мощными оппозиционными этническими группами, такими, как финская, польская, литовская аристократия, которые, разделяя все требования русского дворянства, требовали вдобавок к ним еще и независимости.

Несмотря на все различие во взглядах, стремление к справедливости, безусловно, являлось главным посылом, с которым общество обращалось к государству. Именно это желание устроить свою жизнь по справедливости могло стать новым фундаментом и источником позитивных преобразований, на котором должна возродиться стремительно дряхлеющая Российская империя.

Но недостаточно просто сформулировать Национальную идею, нужно создать структуры, которые бы ее реализовывали. В России основой такой структуры должны были стать земства. Я изначально придавал им чрезвычайное значение и отстаивал всеми своими, весьма не маленькими, надо сказать, силами, временами подключая тяжелую артиллерию в лице дяди Константина. В частности, совместно с ним мы отбили все попытки урезать земства в правах или финансово, а также передать главенство в нем дворянству. Единственной уступкой с моей стороны стал временный отказ от всесословности волостного земства ввиду действительно повальной безграмотности крестьянства, которое бы составило в нем большинство.

Земство должно было заложить фундамент процветания империи, стать основой общественной жизни государства, связующим звеном между чаяниями простого люда и интересами верховной власти и социальным лифтом, дающим любому талантливому и деятельному индивиду возможность приложить свои силы и знания к управлению страной и получить за это достойную награду.