Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин

Наибольшие трудности представил Гельсингфорс. В нем не было достаточно большего помещения, чтобы произвести единовременную подписку; а главное — весь план мог сделаться преждевременно известным русской власти. Из затруднения комитет вышел, прибегнув к содействию дам образованного общества. Город разделили на участки и дамы, переходя из дома в дом, отобрали подписи. Их оказалось здесь 34 тыс.

5 марта состоялись единовременно сходки по общинам во всей Финляндии, а 12 (1) марта листы вернулись в Гельсингфорс.

К назначенному сроку агенты успели собрать 524.931 подпись. Агитаторы ликовали, видя в своем успехе «блистательное доказательство политической чуткости и зрелости финских мужей и жен», а в адресе подлинное выражение мыслей «всего финского народа».

Беспристрастная история такого мнения разделить, конечно, не может. К описанию финляндцев надо сделать весьма существенные поправки и оговорки, чтобы получилась верная картина февральских дней.

«Мысль всенародного адреса возникла внезапно из глубины общественного сознания», писали финляндцы для сведения Западной Европы... «Нам не удалось установить, кому первому пришла мысль о том, чтобы весь финский парод сам обратился к Государю — Великому Князю», писал автор книги «Ur Finlands nyaste historia» (т. I, стр. 117). Темное для финляндского историка начало дела по массовому адресу разъясняется письмом шведоманского видного деятеля к своему политическому единомышленнику. Это письмо, в числе других документов, было отобрано у одного агитатора, при его высылке из края. Письмо устанавливает, что план всенародного выражения мнения Финляндии разработан был до подробностей еще в 1892 — 1893 гг. Его тогда же применили к делу, но результаты оказались столь ничтожными, что о затее почти забыли. При новых обстоятельствах план получил иное развитие.

Вот это письмо, помеченное 26 января 1892 года: «Здесь, в более тесном кружке лиц с нашей стороны, по совещании с некоторыми младофенноманами, возникла мысль об организации массового адреса с разных частей страны, как сельских общин, так и городов, в каковом адресе жители страны, с выражением сожаления об этом проекте генерал-губернатора (гр. Гейдена), сошлются на все заверения, о сохранении святости наших основных законов и мн. др., будут ходатайствовать о том, чтобы они были оставлены ненарушимыми и в настоящее время не делались бы даже предметом проекта изменений; вместе с тем представят, что в тех частях, где формальное изменение признается необходимым, такое может последовать только при содействии земских чинов и на базисе существующего — не на основании какого-либо нового законопроекта, каким бы образом последний не возник и мн. др.».

«Редакцию можно предположить зависящей от многих точек зрения, но во всяком случае ее следует выдержать столь трезвой, деловитой и свободной от излишних слов, чтобы, когда, по всей вероятности, в конце концов адрес рушится, вследствие отказов властей представить его (например, министра статс-секретаря), он тогда мог бы быть напечатан в заграничных газетах. Чтобы дело не заглохло в самом начале, оно ведется тайно; по когда оно будет выведено на сцену, то может выступить, сообразно обстоятельствам, более или менее демонстративным способом. Если адрес и не дойдет до Высочайшей Власти, то молва о нем все-таки дойдет. Мы, таким образом, приготовляемся к вмешательству полиции и подлежащих губернаторов, но этого следует в начале избегнуть».

Самый трудный фактор— неизвестность о грозящем насилии, господствующая к сожалению во всей стране, а потом жалкое положение в столице» (Гельсингфорсе).

Чтобы подготовить территорию в провинции, приняты следующие меры: 1) Редактор Э. отправился в некоторые места в окрестностях Выборга и Кексгольма и мн. др., чтобы подготовить общественное мнение. 2) И. К. отправился сегодня с той же целью в Таммерфорс и Або.

Пока все должно держаться абсолютно в тайне, по за несколько дней до собрания здесь, было бы желательно, чтобы состоялось в Ловизе (в окрестностях которой жил адресат) собрание, слух о котором поспел бы сюда» к назначенному времени.

Проект адреса вырабатывается комиссией и будет предложен собранию. В один и тот же день будут потом созваны собрания в городах для подписания, а в сельских коммунах он будет предложен удобными, договоренными уполномоченными — эвентуально священниками после оконченного Богослужения для подписи простонародью.

Во всяком случае даже и в том, если ни один из принятых адресов не будет фактически представлен Высочайшей Власти, станет, однако, общеизвестным делом, что многие сотни общин в стране присоединились к этому протесту. А что дело потом будет доведено до всеобщего сведения по всей Европе, ясно».

Имея перед собой с одной стороны приведенный документ, а с другой — описанный ход развития дела по всенародному адресу 1899 г., необходимо признать, что из архива был вынесен старый план и осуществлен агитацией с замечательной точностью.

Мы отнюдь не отвергаем затем, что в некоторых местностях происходили сцены, подобные описанной в приходе Педерсэр, что на дальнем севере некоторые крестьяне, движимые искренним побуждением излить свои чувства и желания перед Монархом, мчались на лыжах от одного жилья к другому, в уверенности, что исполняют общее дело любимой ими родины. Но при всем том мы утверждаем, что сознательно адрес подписали местная интеллигенция, чины гражданского управления, полиции и суда и т. п., но главный контингент, — т. е. многотысячная масса крестьян, — конечно, не знала его содержания и не понимала его назначения.

Историк Финляндии, описывая события февраля 1899 г., говорит, что составление циркуляра и особой «рготетогии» признано было организационным комитетом необходимым, в виду того, что «во многих местах нельзя было рассчитывать на лиц, которые без продолжительной подготовки в состоянии были пояснить народу в чем собственно заключалось дело). Этим пояснением необходимости рготетогии историк Финляндии дает достаточную оценку того общественного мнения края, которое выразилось в массовом адресе. В адресе вылились, таким образом, думы и желания организационного комитета. Народ привлечен был к делу главным образом энергией и умелыми приемами распорядителей. Действующим лицом была подвижная группа гельсингфорсцев, а народ явился преимущественно статистами в прекрасно проведенном представлении.

Кроме того установлено, что организаторы затеи прибегали и к явному и тайному обману, к угрозам и даже насилию. Под адресом политико-юридического содержания подписался главными образом простой люд, а иногда даже несовершеннолетние и школьники, которые, конечно, не могли разобраться в его тексте. Пасторы с церковных кафедр, учителя в учебных заведениях, губернаторы, помещики, фабриканты и др. — каждый в подведомственных им круге и учреждениях — разными приемами воздействовали на подчиненных, на неопытных и материально от них зависевших чинов, рабочих, арендаторов, торпарей и служащих. «Народ зазывался в кирки, — писал один очевидец (1