Три женщины одного мужчины - Татьяна Булатова

– Давай я им сама позвоню, – не раз предлагала Марта Петровна, уверенная, что подберет ключик к любому мужскому сердцу.

– Не надо, – отказывался Евгений Николаевич. – Значит, некогда.

– Или не хотят, – обижалась за Вильского Марта.

– Или не хотят, – послушно повторял за ней Евгений Николаевич. – Да какая мне разница, Машка. Хотят или не хотят! Завидуют!

– Чему-у-у-у? – кокетничала Марта Петровна, в глубине души убежденная в том, что завидовать есть чему.

– Молодая… Красивая… – Вильский был невероятно щедр на комплименты и почти не кривил душой, потому что перед его глазами стояли постаревшие жены школьных друзей – Нина и Зоя.

– Скажешь тоже! – изображала смущение Марта и кокетливо поправляла волосы короткими пальчиками с острыми расписными ноготками.

В отличие от дочерей Евгения Николаевича ее дети приняли материнского избранника в целом доброжелательно. Немного ревновал Маратик, но это так естественно, уверяла Вильского Марта: «Он же мальчик!» Зато Лейла искренно радовалась за мать и по-женски заботливо интересовалась, не нужно ли чего? Может быть, денег?

– Не бери, – запретил Марте Петровне Евгений Николаевич.

– Ну, почему-у-у, котенок? – сюсюкала Марта. – Чуть-чуть… На шубку. Доченька знает, что мамочке нужна шу-у-убка. У мамочки в этом году юбилей.

– Будет тебе шубка, – пообещал Вильский и сдержал слово.

– Этой шубу купил! – шепотом сообщила Вере Кира Павловна. – Норковую. Соседка сказала, тыщ сто. Не меньше.

– Откуда ты знаешь? – не поверила бабке Вера.

– Вчера были. Эта хвалилась. Мол, спасибо, Кира Павловна, хорошего сына воспитали. Не жадного.

– А ты? – поежилась Вера.

– Пожалуйста, говорю. Если что, просите, не стесняйтесь.

Следом за разобиженной в пух и прах старухой звонила Вероника, младшая дочь Евгения Николаевича, и рыдала в голос:

– Представляешь?! ОН КУПИЛ ЕЙ ШУБУ!!!

– И что? – Вера пыталась дистанцироваться от происходящего, хотя чувства впечатлительной Нютьки были ей понятны: у самой все внутри бушевало от обиды за мать.

– Как что?! Он же не купил шубу маме!

– Бабушке? – Вера специально уводила сестру в сторону.

– Какой, на хрен, бабушке? Зачем этой моднице шуба? Нашей маме!

– Тогда у него не было такой возможности… – вступалась за отца Вера.

– Ну, ведь он не купил шубу мне! Тебе! – орала Вероника, забыв, что с таким же успехом ее отец не купил шубу и своей второй жене Любе.

– А должен?

– Должен!

– Никто никому ничего не должен, – притормаживала Нютьку Вера. – У него своя жизнь. И он имеет полное право распоряжаться своими деньгами так, как считает нужным.

– Ты считаешь, это справедливо? – разом успокаивалась Вероника.

– Нет. Но это не мое дело. – Вере не хотелось обсуждать отца. – И не твое. Если ему так нравится, ради бога.

– Правильно мама говорит, – попыталась уколоть сестру Нютька, – ты такая же холодная и скрытная, как и он.

– Тебе это как-то мешает? – Вера еле сдерживалась, чтобы не нахамить сестре. Просто не хотелось ссориться.

– Подожди! – пригрозила ей Вероника. – Он на эту дуру крашеную все деньги спустит! Сам без штанов останется! И еще к матери вернется: «Прости меня, Желтая. Я был не прав».

«Господи, до сих пор надеется», – вздохнула Вера и отбрила младшую сестру:

– Повторяю: это не мое дело. Я чужие деньги не считаю. Без штанов он не останется, это не в его духе. Быстрее мы с тобой по миру пойдем. И к твоей маме он никогда не вернется! – последнюю фразу Вера произнесла практически по слогам.

Эффект не заставил себя ждать: Вероника захлюпала и в сердцах положила трубку. «Дура», – подумала Вера и почувствовала, что в истории их семьи начался новый период холодной войны.

– Пылесос купил! – докладывала Кира Павловна, в отсутствие сына изучавшая содержимое стоявших в его комнате коробок.

– Ну и что? – Вера не хотела военных действий, поэтому делала все, чтобы Кира Павловна излишне не воспламенялась.

– Как ну и что? – искренне удивлялась на том конце провода воинствующая бабка. – Этой, значит, купил. А мне не купил. А живет у меня, к этой не съезжает. Видно, не пускают, – злобно хихикала Кира Павловна и начинала новый этап расследований, закончив который снова звонила внучке и с горечью сообщала: – Два купил.

– Чего два? – не сразу понимала, о чем идет речь, Вера.

– Пылесоса, – грустила Кира Павловна.

– Ну вот, – радовалась отцовской смекалке Вера, – а ты говорила: «У меня живет, а той покупает». Тебе тоже покупает.

– Не знаю. – Кире Павловне никак не хотелось признавать факт сыновней щедрости и заботы. – Может, это не мне?!

– А кому?

– Ну, тебе, может? – предполагала бабка.

– У меня есть пылесос, – тут же лишала ее надежды внучка.

– Ну, Нютьке тогда…

– У Нютьки тоже…

– А мог бы! – выворачивалась, как уж, Кира Павловна.

– Мог бы что? – Верино терпение, похоже, заканчивалось.

– Мог бы взять и купить вам по пылесосу. – Наконец-то мать Вильского находила повод для недовольства сыном.

– Да зачем мне два пылесоса?! – срывалась Вера и в сердцах бросала трубку.

– Никому еще два пылесоса не помешали, – в построении обвинения Кира Павловна была так непреклонна, что даже не сразу соображала, почему из трубки до нее доносятся короткие гудки. – Нервная какая! – говорила о внучке и возвращала трубку на место, торопясь продолжить ревизию в комнате Евгения Николаевича.

Как Вера ни устранялась от событий, разворачивавшихся в квартире Киры Павловны, осколки разорвавшихся снарядов все равно долетали к ней, на другой конец города, оставляя в душе разные по глубине воронки. Дальнобойные орудия бабки, младшей сестры и воспрявшей духом матери стреляли без перерыва на обед – прицельно и точно.

«Купил», «подарил», «отвез», «привез», «ночевал», «ночевала», «стыда нет», «старик ведь», «в шестьдесят с хвостом людей смешить», «да что он может-то», «бог все видит», «нет, чтобы внучками заниматься», «о здоровье своем подумать», «кошмар», «ужас», «сказать кому» – все слилось в одну пулеметную очередь, и Вера перестала различать, кто что говорит.

«При чем тут я?» – спрашивала она родственников, но получала в ответ лишь еще одну пулеметную очередь: «А могла бы, между прочим», «Сказала бы», «Пусть узнает хотя бы от тебя», «Ты же у него любимая дочка». «Оставьте меня в покое!» – хотелось заорать Вере во всю ивановскую, но она сдерживалась, сдерживалась и наконец свалилась с сосудистым кризом под ропот ближнего круга в лице мужа и дочери.