Слабость Виктории Бергман (сборник) - Эрик Сунд

И не смогла вспомнить.

София провела руками по плечам.

София Цеттерлунд, подумала она. Попробовала имя на вкус. Ее поразила мысль, что ее кто-то создал. И руки ее на самом деле принадлежат другому человеку.

Все началось с Виктории.

Меня придумал другой человек, подумала София. Другая я. От этой мысли закружилась голова и стало трудно дышать.

Где найти общую точку? Какую потребность Виктории сможет удовлетворить София? Надо найти эту точку, но для этого надо перестать бояться мыслей Виктории. Осмелиться открыто взглянуть ей в глаза. Принять то, изгнанию чего из своей жизни она посвятила эту самую жизнь.

Для начала следует найти ту точку во времени, когда ее воспоминания сделались только ее воспоминаниями и перестали быть воспоминаниями Виктории.

Она подумала о фотографии, сделанной “поляроидом”. Ей лет десять, она одета в отвратительную красно-белую одежду, стоит на пляже. Разумеется, она этого не помнит. То время, те обстоятельства принадлежат Виктории.

София погладила себя по руке. Светлые шрамы принадлежат Виктории. Она резала руки бритвой и осколками стекла позади дома тетушки Эльсы в Дала-Флуда.

Когда появилась София? Была ли она во времена Сигтуны? Когда они колесили по Европе с Ханной и Йессикой? София путалась в воспоминаниях и понимала, что они становятся нелогичными, а структуру обретают только в университетское время, когда ей уже исполнилось двадцать.

София Цеттерлунд поступила в университет и пять лет прожила в студенческой квартирке в Упсале, после чего перебралась в Стокгольм. Практика в больнице Накки. Два года в судебной психиатрии в Худдинге. Потом она встретила Лассе и открыла частную практику.

Что еще? Сьерра-Леоне, естественно.

Собственная жизнь вдруг показалась Софии печально короткой, и она понимала: причина тому – один-единственный человек. Ее отец, Бенгт Бергман, украл у нее первую половину жизни, а вторую половину заставил ее страдать, сделав заложницей рутины. Работа, деньги, амбиции, быть хорошей девочкой и где-то на периферии – неловкие попытки личной жизни. Держать собственные воспоминания подальше от себя, а для этого – с головой погрузиться в повседневность.

В двадцать лет София оказалась достаточно сильной, чтобы забрать жизнь Виктории себе, оставить ее за спиной и начать свою собственную.

Вероятно, она обрела опору задолго до этого.

В университете остался только один человек – София Цеттерлунд. София вытеснила Викторию так же, как отцовские посягательства. Она выбросила Викторию из своей жизни – и в то же время утратила контроль над ней.

Ресторан “Цинкенс Круг”

Три имени. Трое мужчин.

Сначала – Карл Лундстрём и Вигго Дюрер. Двое людей, между судьбами которых странным образом усматривается некая связь. Но в то же время, думала Жанетт, это не так уж странно. Оба – члены одного и того же фонда, встречались на собраниях и обедах. Попав в беду, Лундстрём связался с единственным известным ему адвокатом. С Вигго Дюрером. Так все и работает. Рука руку моет.

Список тех, кто финансировал неизвестный Жанетт фонд Sihtunum i Diaspora, включал также Бенгта Бергмана.

Отца пропавшей Виктории Бергман.

Жанетт почувствовала, как сжимается пространство. – Как ты это нашла? – Жанетт отложила блокнот и посмотрела на сидящую напротив девушку.

– Ничего сложного, – улыбнулась Ульрика. – Просто погуглила.

Наверное, я плохой полицейский, подумала Жанетт и спросила:

– Flashback? Насколько ему можно доверять?

Ульрика рассмеялась:

– Вообще там довольно много чепухи, но и правда попадается. По большей части – сплетни про опозорившихся знаменитостей. Про них там пишут, а вечерние газеты перепечатывают и ссылаются на сайт. Иногда задумываешься, не сами ли журналисты распускают эти слухи.

Жанетт подумала, что девушка права.

– А что это за организация? Sihtunum i Diaspora?

Ульрика схватила вилку и принялась ковырять в тарелке с жареной картошкой.

– Какой-то фонд или вроде того. Я про него не так много нашла…

Что-то там должно быть, подумала Жанетт. Отправлю на это дело Хуртига.

Она смотрела на истощенную фигуру девушки. Взгляд пустой, словно она смотрит сквозь тарелку, вилка вяло чертит полоски в лужице соуса.

Девушке нужна помощь.

– Послушай… ты не думала о терапии?

Ульрика коротко взглянула на Жанетт и пожала плечами: – Терапия? Это вряд ли.

– У меня есть подруга-психолог, работает с молодежью. Я же вижу, ты что-то носишь в себе. По тебе заметно. – Жанетт помолчала. – Сколько ты весишь? Сорок пять кило?

Ульрика снова равнодушно пожала плечами:

– Нет. Сорок восемь.

Ульрика криво улыбнулась, и Жанетт наполнило теплое чувство.

– Не знаю, подойдет ли мне это. Таким дурам, как я, терапией не поможешь.

Ты ошибаешься, подумала Жанетт. Чертовски ошибаешься.

Несмотря на изломанность Ульрики, Жанетт видела в девушке силу. Ульрика сможет укрепить ее – надо только, чтобы кто-то протянул ей руку помощи.

– Психолога зовут София Цеттерлунд. Если хочешь, приходи к ней прямо на следующей неделе.

Она догадывалась, что рискует, но знала Софию достаточно хорошо и понимала: София согласится. Если только Ульрика сама захочет ходить к ней.

– Я дам ей твой номер, согласна?

Ульрика заерзала:

– Ну согласна… Только без фокусов, ладно?

Жанетт рассмеялась:

– Даю честное слово. С Софией можно иметь дело.

Вита Берген

София встала и подошла к зеркалу в прихожей. Улыбнулась своему отражению, увидела зуб, который Виктория сломала в номере копенгагенской гостиницы. Шею, на которую Виктория накинула петлю. Почувствовала, какая жилистая эта шея, какая сильная.

Она расстегнула блузку, руки скользнули под ткань. София ощутила тело зрелой женщины, вспомнила их прикосновения – Лассе, Микаэля и Жанетт.

Руки мягко касались кожи. София закрыла глаза, вслушиваясь в себя. Внутри было пусто. София сняла блузку, увидела себя, стоящую в прихожей. Проследила в зеркале контуры своего тела.

Завершенность тела так очевидна. Там, где кончается кожа, берет начало внешний мир.

Все, что внутри кожи, – это я, подумала София. Я.

Она обняла себя, руки коснулись плеч. Погладила щеки, губы. Закрыла глаза. Тошнота застигла ее врасплох: кислый привкус во рту.

Знакомый и незнакомый одновременно.

София медленно стянула брюки и трусы. Рассмотрела себя в зеркале. Откуда ты взялась, София Цеттерлунд? Когда Виктория передала тебя мне?

София смотрела на свою кожу, читая ее как карту своей жизни и жизни Виктории.

Она ощущала свои ноги, ноющие пятки, кожа на которых никогда не становилась достаточно крепкой, так как ее постоянно покрывали мозоли.

Это пятки Софии.

София провела руками по икрам. Ощутила шрамы, и пришло ощущение острых камешков, коловших кожу. Бенгт брал ее сзади, и его тяжесть вжимала ее колени в гравий дорожки.

Колени Виктории, подумала она.

Бедра. Руки гладят мягкое. Она закрыла глаза, представила, как они выглядят со стороны. Синяк, который она пытается скрыть. Почувствовала, как болят сухожилия с внутренней стороны – так они болели, когда он хватал ее за бедра, а не за лодыжки.

Бедра Виктории.

Она провела руками выше, по спине. Почувствовала неровность, которой раньше не отмечала.

Закрыла глаза, ощутила запах нагретой земли – особый запах красной земли Сьерра-Леоне.

София помнила Сьерра-Леоне, но не помнила шрама на спине, не видела связи, на которую хочет указать ей Виктория. Иногда приходится удовлетворяться символами, подумала она и напомнила себе, как пришла тогда в себя в прикрытой сверху яме, уверенная, что ее похоронят заживо охваченные ненавистью дети-солдаты. София ощутила тяжесть в теле, угрожающую темноту, запах затхлой ткани. Ей тогда удалось выбраться оттуда.

Сейчас это казалось Софии нечеловеческим подвигом, но тогда она не думала, что сделанное ею превосходит людские возможности.

Она оказалась единственной в поселении, кто выжил.

Единственной, кому удалось перекинуть мост между реальностью и фантазией.

прошлое

Когда они собирались на пляж, то спрашивали: на чьем велосипедном багажнике она хочет ехать, его или ее?

Она начинала плакать – ей никого не хотелось обидеть.

– Доедай. – Он раздраженно смотрит на Викторию поверх накрытого к завтраку стола. – Когда оденешься, бросишь в бассейн таблетку хлора. Хочу окунуться после утренней встречи.

На улице уже больше двадцати пяти градусов, и он утирает пот со лба. Она кивает в ответ и начинает ковырять тошнотворную кашу, от которой идет пар. Каждая ложка каши разбухает во рту. Она ненавидит сладковатую корицу, которой он заставляет ее посыпать кашу. Его коллеги из СИДА скоро будут здесь, и он встает из-за стола. Тогда она сможет выкинуть остатки завтрака.