Пять синих слив - Наталья Николаевна Молодцева

почти совпадает, как это ни странно, с… Наверное, я затянула свой ответ, потому что внучка перебивает меня новым вопросом:

– Баб, а что там, где космос кончается?

Мне опять напрягаться над серьезным ответом? А вода, а песочек, а солнце… И вообще, я слабо представляю себе бесконечность мира. И я честно говорю:

– Не знаю.

И в ответ слышу:

– А я думаю, там – Бог.

И все-таки не тогда, не в ее неполных пять лет, я услышала от нее самую удивившую меня вещь. Сказочная тетрадка свидетельствует: 29 мая 2002 года мы гуляли с Лизой по той же тропке на Селиваниху, только она, тропка, была не осенняя, а весенняя. Внучка то идет, то бежит вприпрыжку (берегитесь, коленки!), смотрит по сторонам, запрокидывает лицо в ярко-синее майское небо. И вот:

– Бабушка, хочу на небо!

Ох уж эти бабушки… В каждом вопросе им чудится скрытый смысл, каждое желание жизнь научила их воспринимать с опаской. На небо она захотела… в каком это смысле? Стараюсь ответом все-таки привязать ее к земле:

– Вот вырастешь большая, сядешь на самолетик…

– Нет, – решительно, как всегда, отвергает мое предположение внучка. И продолжает: – Есть лестница, пойдешь по ее ступенькам – раз, два, раз, два – и придешь на небо.

Немного помолчала и – с еще большей убежденностью:

– Есть такая лестница.

Откуда?! Откуда ей известно про лестницу на Небо? И про ее ступеньки? Она что – читала Библию, она что – знакома с трудами Иоанна Лествичника? Нет, конечно. И она не знает, не может пока знать, сколько всего в себе надо повернуть вспять, изменить и преодолеть, чтобы стало получаться вот это: с одной ступеньки на другую, с одной на другую, и все выше, выше…

Или знает? Не умом, а каким-то внутренним, именно детским чутьем, наитием, потому что взрослому это уже недоступно, взрослые это чутье, это наитие во многом уже утратили, полагаясь больше на разум. И только некоторые из них, избранные, умеющие быть как дети, имеют смелость сказать: «Истину ищут не головой…» А услужливая память подсказывает еще и такие строки: «И сердце разума блесну не хочет чествовать святыней…»

Значит – сердце? Оно путеводитель по тем, ведущим на Небо, ступеням?

…Однажды мне пришлось встать раным-рано. Внучки моей тогда еще и на свете не было. А было лето, солнышко выпрастывалось из туманной утренней дымки. Дело, которое подняло меня, заставило отправиться в путь. Я шла, впитывая в себя и свежий, еще ничем и никем не замутненный, воздух, и медовый солнечный свет, и эту едва уловимую небесную дымку, и было так хорошо, так покойно и радостно, что в голове сама собой вдруг родилась строчка:

Раннее утро. Опять – сотворение мира…

Сотворение мира, стало понятно мне, происходит каждый Божий день.

Теперь, когда у меня есть внучка, я думаю: наверное, сотворение мира происходит не только каждое утро, но и с рождением каждого нового человека на земле. Иначе – откуда он ВСЕ об этом мире знает?

Ты скоро приедешь ко мне, моя теперь уже действительно большая внучка. Сердце мое трепещет от предвкушения этой встречи.

Но что же мы будем делать с тобой с вещами, о которых успели забыть?..

Купи себе Париж

…И еще у меня теперь есть свой маленький Париж. Раньше я открывала глаза, и – ничего, только обои в мелкий цветочек. А теперь, просыпаясь, сразу попадаю в простор утренней, еще не многолюдной, улицы (не нашей, не нашей, наши покрыты надоевшим асфальтом, а эта – вымощена камушками, которым – сколько столетий, и кто только по ним ни ходил?!), а в конце улицы – знакомый силуэт Эйфелевой башни. Без Эйфелевой башни – какой же Париж?

В моем Париже всегда одна и та же погода – мелкий дождичек сыпет с неяркого, хмурого неба, но он совершенно не портит настроения, наоборот – умиротворяет, внушает мысли о постоянстве и стабильности человеческого быта и бытия, проявляющихся в том числе и в этом: неизменной сменяемости времен года. Сейчас дождь и осенняя хмарь, но потом будет зима с белым снегом, а потом с небес польет уже другой – веселый, весенний дождик, обещающий роскошные прелести лета. И будет так – внушает картина – долго-долго…

Свой Париж я купила совсем недорого – всего за триста сорок рэ. Почему так дешево? Ну, это же не Ренуар, не Клод Моне. Однако очень на них похоже. В основе изображения – impression – впечатление… Потому, видно, и задело. И подвигло на незапланированную покупку. Потому что вообще-то до сих пор я не позволяла себе приобретать ненужные вещи. Пальто к зиме – нужно. Стол, шкаф, диван – как без них? Нет, можно, конечно, спать на раскладушке, но не в нашем же с тобой возрасте. В нашем возрасте нужно размещать свое тело свободно и вольно, чтобы оно сумело (успело) за ночь отдохнуть.

В нашем возрасте вообще надо следить за режимом, питанием, здоровьем. Это немного скучно, но – надо. Впрочем, не так уж и скучно: с некоторых пор мне стало нравиться, например, рано вставать. Вернее – просыпаться. А вставать – зачем с этим спешить? С тех пор, как на мелких цветочках обоев появился кусочек Парижа, мои утренние мысли стали более оптимистичными (ну, об этом я тебе уже сказала), а еще (и об этом говорить даже немного стыдно) более эгоистичными. Да-да, дорогая моя подруга – вот до чего я дожила-докатилась. Раньше я (да и ты тоже) была убеждена, что жизнь надо приносить в жертву детям. Нет, не в жертву. Просто ты их родила, ты их вскормила и вырастила, и они тебе – дороже всего на свете. Дороже даже человека, который тоже участвовал во всем этом: чтобы родить, чтобы вскормить, вырастить и отпустить в самостоятельную жизнь.

Вот… Тут-то трагедия и началась. И у меня, и у тебя тоже. Мы их так не хотели отпускать! Мы боялись, что без нас им будет хуже! Ах, как мы этого боялись!

И дождались… Дождались такого, что, кажется, в самом страшном сне не могло присниться. Помнишь, ты написала мне (мы тогда еще писали друг другу нормальные письма на нормальной бумаге): «Кажется, все им отдавали: время, силы, здоровье. Себе пальто кое-какое, им – самое дорогое и модное. Себе помаду за восемьдесят копеек, им – польскую косметику. А они выросли и… Однажды приехали в гости: разодетые в пух и прах, по последней, естественно, моде,