Боярышня Евдокия - Юлия Викторовна Меллер

Люди на улице стали останавливаться, смотреть наверх, удивляться, а воздушные шарики поднимались, выстраиваясь в форме галочки. Может, так казалось с Дуниного ракурса, но кто-то счёл это знаком, указывающим на дом Овиных, и тут же начал орать об этом.

Выкрики о знамении удалялись, а на улицу, где стоял дом Овиных подходило всё больше народу. Воины беспокоились, не зная, радоваться этому или ждать беды, оглядывались на своих старших.

А потом кто-то ударил в колокола и весь город встрепенулся, хлынул на площади, чтобы узнать, что случилось. Народ на улице, где стоял дом Овиных, заволновался, не зная, как поступить. То ли остаться, то ли на площадь бежать. Шары поднялись уже высоко и видны были отовсюду.

Матвей Соловей внимательно следил за тем, что делала боярышня и что происходит на улице. Когда за воротами стало не протолкнуться, он нервно поглаживал рукоять оружия, не зная, чего ожидать дальше.

А когда народ вновь заволновался и потёк к площади, то бросил взгляд на замершую на крыльце боярыню Кошкину. Её подопечные встали по бокам от неё и все вместе они чего-то ждали. Заметив его взгляд, боярыня кивнула брату и стукнув посохом, велела:

— Открыть ворота, будем пробиваться к вечевому колоколу!

У Матвея перехватило дыхание, но Кошкина быстрым шагом приблизилась к нему:

— Ну, что медлишь?

Люди боярина Овина окружили её, а сам он в полном воинском облачении вскочил на подведенного коня. Матвей поморщился, понимая, что в толпе боярин не сможет даже развернуться, зато его быстро снимут стрелой, но говорить ничего не стал. Его забота — Кошкина и Доронина с Савиной.

Они вышли вооруженной толпой и пошли вместе со всеми. Какое-то время казалось, что наемники не осмелятся напасть посреди людей, но напали, а народ с криком стал разбегаться. В считанные секунды завязался бой.

— Московскую сказочницу убивают! — заорал боярин Овин и его крик подхватили воины.

— За сказки боярышню убивают!

— Не будет больше сказок! Сказительницу жизни лишают!

Дуня ничего не видела, защищённая со всех сторон воинами. Она могла только слушать и смотреть наверх. Воздушные фонарики парили в небесах, а один вспыхнул и сгорел. На такой высоте они не походили уже ни на какое знамение, но колокольный перезвон продолжал раздаваться теперь со всех сторон

Битва вокруг них разрасталась, но они всё же шли. Казалось, Кошкину ничто не сможет остановить, а девочки держались рядом. До площади с вечевым колоколом идти было близко, но сейчас этот путь показался бесконечным. И всё же дошли!

Боярыня поднялась на подставку и ударила в вечевой колокол. Она била в него, перекрывая звон других колоколов, а воины сражались. Слух о покушении на сказительницу перевернул ситуацию не в пользу наёмников.

Наконец, боярыня остановилась и вышла перед собравшимся народом. Поклонилась и воззвала:

— Требую суда над предавшими господина Великого Новгорода ради корысти…

Глава 29.

— Ты не можешь!

— Может! Боярыня родом из Овиных!

— Говори, над кем суда требуешь!

Кошкина взошла на подиум, который использовали скоморохи для представления. Постояла, оглядывая собравшийся народ и поклонилась. Боярин Овин остановил Дуню с Мотей, хотевших последовать за Евпраксией Елизаровной.

— Только Евпраксия, — коротко бросил он и дал знак своим воинам, чтобы окружили помост.

— Разбой, длящийся годами! — зычно начала Кошкина. — Смущение умов ради собственных корыстных целей. Подкупы, интриги, отравления, людоловство и… — Кошкина замолчала, обвела взглядом собравшихся, прежде чем произнести: — …предательство.

В этот момент на возвышение поднялся Владыка новгородский и встал рядом с боярыней. Она повернулась, склонила голову, дождалась благословения и продолжила, не обращая внимания на перешептывания: «Владыка с нею», «Феофил благословил ея», «Не осуждает…»

— На людском горе и крови зиждется неслыханное богатство Борецких. Его не было, когда был жив Исаак, а вот когда Марфа овдовела, то её поместья неожиданно стали прирастать землями. За счёт чего?

— Так новые земли!

— Их лишь малая часть, а остальной прирост — это якобы проданные ей или обмененные на другое земли, — боярыня сурово обвела всех взглядом и насмешливо бросила: — Сильная дружина совершала торг, а бывшие владельцы исчезали. Не осталось никого, кто мог бы подать жалобу.

— Неправда! То зависть! — зычно выкрикнули из толпы.

— Оговор! — поддержали с другой стороны и по силе голоса можно было уверено сказать, что это профессиональные крикуны.

Народ возбужденно гудел, но ни подтвердить, ни возразить не мог. У них не было земель, на которые Борецкие могли бы позариться, у них не было сведений, насколько Марфа посадница стала богаче за время вдовства. А она баснословно разбогатела, несмотря на постоянные серьёзные траты по содержанию собственной дружины, оплату агитаторов-горлопанов и сейчас по её воле за городом собиралось войско из удалой бедноты (шильников), чтобы выставить их против московского князя.

— Всем вам полюбились сказки боярышни Евдокии, но никому не ведомо, что её пытались убить, а ещё похищали, чтобы продать в рабство.

— Врёшь!

— Да что вы за люди! — закричала Дуня. — Сколько можно закрывать глаза на то, что у вас тут происходит! — она прошмыгнула на подиум, но её оттуда тут же стащили вниз. — Да пустите же меня! Дайте сказать!

— Пусть говорит!

— Она чужая!

— Это сказочница!

— Слово! Дайте ей слово!

— И скажу! — Дуня вновь шустро залезла, встала, отряхнулась и возмущённо начала говорить: — Ножом в меня тыкали, да боярич Гаврила увидел опасность и увел из-под удара. Все в палатах это видели, но боярича дураком выставили, а меня нравной. Это разве нормально? Скажите мне, с чего такая слепота и злоязычие? — Дуня взмахнула руками, призывая к тишине, и пояснила: — Я потом своего убийцу узнала, только никому ничего сказать не успела, как скрали меня.

— Как же ты выбралась?

— А до меня скрали