Чужая дуэль - Игорь Астахов

Моментально прикинув, что до встречи с ними остались считанные минуты, я, не выходя из транса, кинулся к остальным. Бесцеремонно пихнув похрапывающего Селиверстова, в ответ на удивленный взгляд Брагина прошептал, прижав палец к губам:

— Придержи кобеля. К нам гости.

— Где? Какие еще гости? Что вообще происходит? — спросонок заголосил, было, околоточный, но тут же поперхнулся, получив от меня чувствительный тычок локтем в бок.

— Сколько? — беззвучно, одними губами спросил Брагин, вынимая угрожающего вида длинноствольный револьвер сорок пятого калибра.

Выставив два пальца, я показал ими на завал из обвалившихся со стены прелых досок, сузивших тоннель до половины. Он согласно кивнул и, подхватив добермана за наборный ошейник, затаился в засаде. Очухавшегося, наконец, околоточного я подтолкнул к противоположной стене, где в глубокой нише догнивали остатки непонятного механизма. Сам же, плотно сжав вспотевшими от волнения пальцами рукоятку «Гасселя», не скрываясь, шагнул в середину коридора.

Таинственные пришельцы не заставили себя ждать. Тоннель наполнился странным шарканьем, словно по нему брели изнеможенные путники, уже не способные оторвать ног от земли и чернильная тьма уплотнились в два размытых силуэта. И чем дольше я всматривался в них, до рези напрягая глаза, тем больше леденел, с суеверным ужасом ощущая, как начинают шевелиться волосы на моей голове.

Казалось, уж не осталось на этом свете того, что могло бы меня шокировать. Однако от открывшейся картины я мгновенно облился холодным потом. Несуразно переваливаясь, и косолапо загребая влажную жижу, прямо на нас мерно шагал без вести сгинувший бандитский главарь Буханевич. А за компанию с ним, неловко спотыкаясь, плелся покойный полковник Подосинский.

Но Боже, в каком же они были виде! Трактирщик, едва прикрытый густо испятнанным запекшейся кровью драным исподним, сквозь прорехи в котором выглядывало землисто-серое, усеянное фиолетовыми трупными пятнами тело, выкатив бельма незрячих глаз, слепо шарил перед собой руками.

Еще ужаснее выглядел некогда могущественный заместитель директора департамента сыскной полиции. Безобразно толстый при жизни, после смерти он раздулся до немыслимых размеров. Парадный мундир с иконостасом потускневших, облупившихся орденов полз на нем по швам, раскрывая грубо заштопанный шов, рассекающий бочкообразную грудь и громадный обвисший живот от подключичной впадины до самого паха. Сквозь редкие крестообразные стежки, готовые лопнуть при каждом шаге сотрясающегося как желе монстра, толчками выплескивала невыносимо смердящая пенная жижа.

Страшнее же всего было то, что в отличие от Буханевича, у которого сохранилось, пусть с трудом, но узнаваемое лицо, на голом, желтовато-розовом черепе Подосинкого совсем не осталось плоти. Несмотря на это, он, сухо щелкая челюстями, активно вертел головой, будто был способен видеть пустыми глазницами.

В тщетной попытке пересилить предательски накатившую слабость, я до хруста стиснул зубы и дрожащей от дикого напряжения рукой попытался поднять налившийся неподъемной тяжестью револьвер, с холодным отчаянием понимая, что не успеваю. И тут мои оголенные нервы обжег полный смертной тоски собачий вой, а сзади полыхнули яркие лучи фонарей.

От неминуемой гибели меня спас вовремя оживший инстинкт самосохранения, сумевший за мгновение до оглушительного грохота выстрелов заставить непокорное тело опрокинуться на спину. А окончательно я пришел в себя, когда над самым лицом засвистели пули, большей частью летящие мимо цели и крошащие дерево стен.

Мои ополоумевшие спутники умудрились сжечь начинку барабанов менее чем за четверть минуты. Однако настигший оживших мертвецов раскаленный свинец, нанес им урона не больше, чем комариные укусы обычному человеку. Проще говоря, чудовища его попросту не заметили, продолжая наступать, как ни в чем не бывало.

Отчетливо представив, как Селиверстов с Брагиным, в спешке роняя патроны, судорожно перезаряжаются и чтобы вновь не попасть под их огонь, я шустро перекатился к стене, лишь по чистой случайности не угодив под удар слоновьей ноги подобравшегося вплотную Подосинского.

Чиркнувшая по волосам уродливо вздутая ступня, обутая в пресловутую белую тапку, едва не снесла мне полчерепа, заставляя изо всех сил вжаться лицом в раскисшую глину. Не дожидаясь, пока неуклюжий покойник развернется для новой атаки, а у меня не осталось не малейших сомнений в его намерениях, я, вкладывая в удар всю душу, влепил подошву своего сапога в голень полковника под самой коленкой.

Отчетливо хрустнувшая кость переломилась пополам, насквозь протыкая покрытую истлевшей штаниной прелую, грязно-зеленую шкуру. Из рваной раны фонтаном выбило бурую гниль, а мертвец с утробным уханьем медленно завалился на бок.

Но я рано обрадовался. Стоило мне, приподнявшись на колено и растерев рукавом по лицу жирную грязь, на миг обернуться, как неповоротливо ворочавшийся в мутной луже, насочившейся из-под изъеденной черной плесенью обшивки стены Подосинский, вдруг неуловимо выстрелил пудовым кулачищем. Чудовищной силы удар унес меня в глубь тоннеля, словно невесомую пушинку.

Несмотря на сработавшую защиту комбинезона и боевой стресс, каждая снесенная спиной крепь отдавалась невыносимым резонансом внутренних органов, когда, казалось, оторвавшееся сердце, раз за разом проваливается в лопнувший пополам желудок. На счастье сознание я не потерял, и когда погасли последние искры в глазах, с вялым удивлением обнаружил упорно ползущего вперед полковника, которому оставалось лишь протянуть руки чтобы меня сгрести.

Каким-то чудом мне удалось не упустить револьвер, и когда я, наконец, сообразил, что указательный палец уже инстинктивно выбрал свободный ход спускового крючка, то дальше медлить не стал. Выпущенные в упор четыре пули разнесли череп дьявольской твари в пыль. И только тогда, конвульсивно дрогнув, ослабли сине-зеленые распухшие пальцы, успевшие стальной хваткой стиснуть мою лодыжку.

Еще до конца не веря в удачу, я с непритворным облегчением выдохнул и, продолжая с опаской коситься на неподвижно застывшую тушу, прохрипел в сторону спутников:

— В голову, в голову стреляйте! Иначе не осилить!

— Вот удивил! — тут же насмешливо откликнулся Брагин звенящим от напряжения голосом. — Наш-то упырь давным-давно с дырявой черепушкой отдыхает. Это ты там, на потеху публике кулачные бои устраиваешь. А мы долго ни чикались. С ходу ему башку разнесли.

Необычное многословие, как правило, сдержанного Брагина, из которого было обычно не вытянуть и двух слов подряд, откровенно меня испугало. Истово молясь, чтобы мои приятели после побоища с ожившими покойниками окончательно не съехали с катушек, я с трудом поднялся на трясущиеся в коленях, разъезжающиеся по мокрой глине ноги.