Записки капитана флота - Василий Головнин

Весть сию скоро подтвердил запиской ко мне господин Мур, известив, будто он слышал от одного из стражей, что все наши вещи, бывшие в Эддо, возвращены в Матсмай и делаются приготовления к возвращению нашему в Россию. И так опять мы из бездны отчаяния поднялись до некоторой степени надежды. Утешаясь ею, хотя и с примесью горя, происходившего от недоверчивости к японцам, встретили мы новый, 1813 год.

В течение января месяца получили мы несколько писем от Теске в ответ на наши, в коих между прочим он говорит откровенно, что решение нашего дела еще сомнительно, ибо правительство их так много имеет причин быть предубежденным против нас, что малое число доказательств, служащих в нашу пользу, недостаточно поколебать прежнего мнения. При сем Теске весьма кстати ссылается на японскую пословицу: «Веером тумана не разгонишь» (во всех землях народные пословицы берутся от предметов, их окружающих: японские берега подвержены частым туманам, и все жители Японии обоего пола и всякого возраста в летнее время веера из рук не выпускают).

Из таких замечаний лучшего нашего доброжелателя мы могли уже судить, что доброго конца нашему делу ожидать нельзя, а притом и стражи наши начали уже явно говорить, что Аррао-Тадзимано-ками отрешен от должности матсмайского губернатора и скоро другой будет на место его назначен. К сему горестному для нас происшествию присовокупилось еще и другое, не менее нас поразившее.

В начале февраля вдруг отобрали от господина Мура все письма, писанные к нему от Теске (а я и господин Хлебников успели писанные им к нам письма сжечь), и сменили одного из бывших при нас работников, с которым младший брат Теске прислал последнее письмо к господину Муру и который был так неосторожен, что вручил оное ему при караульном. Сей донес своему начальству, и вдруг сделалась суматоха: с солдатами, составлявшими при нас внутреннюю стражу, стали посылать в караул сержанта или унтер-офицера, из коих некоторые весьма строго начинали было с нами обходиться, но как мы пожаловались, то им приказали лучше обращаться.

Мы более сожалели о добром нашем друге Теске, чтобы переписка его с нами не была причиной его погибели, ибо в некоторых его письмах он очень смело говорил о своем правлении. Например, он называет своих соотечественников в Кунашире «глупые японцы», а в другом месте говорит: «Поступки русских великодушны, но наши начальники не умеют понять этого»; привезенного же японца Городзия за дурной отзыв о русских называет собакою и проч. Хотя караульные и Кумаджеро уверяли нас, что ему ничего не будет, но мы им не слишком верили.

Наконец в половине февраля Кумаджеро сказал нам за тайну, что дело наше решено, но в чем состоит решение сие до прибытия нового губернатора, который уже назначен (имя сего губернатора было Хаттори-Бингоно-ками), никто объявить нам не смеет под опасением жестокого наказания, однако он может нас уверить, что худого ничего в решении японского правительства для нас нет. Известие сие привело нас в крайнее недоумение, ибо мы постигнуть не могли, в чем могло бы состоять такое решение, которое ни добра, ни зла нам не делало, а потому с чрезвычайным нетерпением, страхом и надеждой стали мы ожидать прибытия нового губернатора.

11 марта господин Хлебников впал в чрезвычайную задумчивость и сделался болен; несколько дней сряду он не пил и не ел, да и сон его оставил. Расстроенное воображение представляло ему непонятные ужасы. В продолжение времени при разных обстоятельствах здоровье его хотя и поправилось, но не прежде совсем избавился он от болезни, как по приезде уже на шлюп.

Прибытие вновь назначенного губернатора и с ним Теске. – Объявление нам, что японцы хотят войти в переговоры с Россиею. – Поступки г-на Мура. – Странная болезнь г-на Хлебникова. – Прибытие к нам ученого и переводчика голландского языка для отобрания от нас разных сведений, до русского языка и до наук касающихся. – Ласки и снисхождение к нам японцев. – Внимание их к состоянию г-на Мура и Хлебникова: первого из них переводят к нам. – Показание о России привезенных на «Диане» японцев, и особенно одного, по имени Леонзаймо, или Городзия. – Прибытие «Дианы» к Кунаширу. – Отправление туда значащего японского чиновника и с ним одного матроса и Алексея. – Сношение и переписка с г-ном Рикордом. – Отбытие «Дианы», возвращение японского чиновника и наших людей. – Новости о России, ими привезенные. – Ласковые с нами поступки японцев. – Формальное объявление, что по прибытии «Дианы» нас освободят. – Перемещение наше в хорошо прибранный дом.

18 марта прибыл новый губернатор, и с ним между прочими чиновниками приехали друг наш Теске, ученый из японской академии по имени Адати-Саннай и переводчик голландского языка Баба-Сюдзоро. Теске показал нам и в сем случае свою дружбу: не успел сойти он на берег и кончить дела по службе, как тотчас, не заходя к своему отцу и семейству, прямо пришел к нам, принес гостинцев (он и прежде из столицы не забывал при своих письмах посылать к нам иногда конфеты и прочее) и утешил нас известием, что новый губернатор имеет повеление снестись с русскими кораблями, почему тотчас разошлются во все порты повеления не палить уже при появлении оных у японских берегов. Благодетеля нашего Аррао-Тадзимано-ками он выставил в глазах наших еще почтеннее и великодушнее, нежели как прежде мы об нем думали. Он сказал нам, что японское правительство отнюдь не хотело иметь с Россией никаких объяснений, считая по прежним происшествиям и по объявлению Леонзайма, что со стороны правительства нашего, кроме коварства, обмана и насилия, ожидать ничего нельзя другого.

Но Аррао-Тадзимано-ками, допрашивая Леонзайма вместе с нынешним губернатором, заставил его запутаться и признаться, что мнение свое, будто Россия желает вредить Японии и что Хвостов действовал по воле нашего правительства, он говорил наугад. Против других доводов членов японского правления он также сделал достаточные опровержения и доказал им, что они не должны судить о законах и обыкновениях других народов по своим собственным, а потом склонил их снестись по предметам существующих обстоятельств с пограничным российским начальством.

Но как правительство их хотело требовать, чтоб объяснение по сему делу русские корабли привезли в Нагасаки, то он и на это сделал опровержение, представив оному, что русские, получив такой отзыв японцев, конечно, сочтут оный за обман и коварство, ибо как им вообразить, чтоб японцы поступали искренно и честно, требуя, чтобы они шли столь далеко за таким делом, которое можно решить гораздо ближе и скорее в какой-нибудь гавани Курильских островов? Когда же правительство отозвалось ему, что без нарушения законов своих оно не может согласиться добровольно на приход русских кораблей в другой какой-либо порт, кроме Нагасаки, то Аррао-Тадзимано-ками дал им следующий достопамятный ответ: «Солнце, луна и звезды, творение рук Божиих, в течении своем непостоянны и подвержены переменам, а японцы хотят, чтобы их законы, составленные слабыми смертными, были вечны и непременны; такое желание есть желание смешное и безрассудное».