Слово президента - Том Клэнси

Генералы были гостеприимными хозяевами. К нему приставили полковника, который выполнял каждое его желание. Два сержанта разносили закуски и напитки. Накануне Бадрейн наблюдал по телевидению за церемонией похорон. Следовало ожидать, что одна из американских телевизионных компаний будет передавать ее на весь мир. Иракцы, как и большинство народов этого региона, отличаются пылкостью, особенно когда их заставляют собираться огромными толпами и предупреждают, как нужно себя вести. Они легко поддаются влиянию властных людей, выполняют все их указания, и Бадрейн знал, что для них не особенно и важно, кто эти люди. К тому же, кто знает, насколько искренни проявляемые ими чувства? Осведомители тайной полиции по-прежнему шныряли в толпе и следили за теми, кто не выражали достаточного восторга или печали. Служба безопасности, не сумевшая сохранить жизнь президента, не бездействовала, и все знали об этом. Так что можно предположить, что далеко не все эмоции, которые он видел на экране, не вся бурная скорбь иракцев были искренними. Бадрейн усмехнулся. Иракцы походили на женщину, притворно выражающую несказанное наслаждение, чтобы польстить мужчине. Вопрос заключался в том, заметят ли разницу сидящие здесь мужчины, так часто получающие удовольствие, не обращая внимания на поведение женщины?

Генералы приезжали по одному, опасаясь сепаратного обсуждения проблемы, которая занимала их всех. Изящный резной буфет, полный бутылок и бокалов, был открыт, и для генералов не существовало запретов ислама. Бадрейн не обращал на это внимания. Перед ним стоял стакан водки, вкус к ней он приобрел двадцать лет назад в Москве, которая была тогда столицей громадного государства.

Они были на удивление спокойны для столь могущественных людей, особенно если принять во внимание, что прибыли с поминок человека, которого никогда не любили. Генералы пили главным образом шотландское виски и опять же главным образом следили друг за другом. На экране все еще включенного телевизора шла передача местной телестанции, повторявшей в записи церемонию похорон, и диктор восхвалял непревзойденные достоинства погибшего лидера. Генералы смотрели и слушали, однако лица их выражали не столько печаль, сколько страх. Их мир рухнул. Генералов не трогали ни вопли граждан, собравшихся на площади, ни слова диктора. Они знали правду.

Наконец прибыл последний. Это был директор службы безопасности, встречавший Бадрейна на аэродроме. Он выглядел щеголевато — успел заехать в свою штаб-квартиру. Все головы обернулись к нему, и он ответил, даже не ожидая вопроса.

— Все спокойно, друзья.

Пока. Об этом тоже можно было не говорить вслух. Бадрейн мог бы взять слово и обратиться к собравшимся, но решил на этот раз промолчать. Он умел говорить и знал силу убеждения. Однако на этот раз убедительнее всего будет молчание. Бадрейн просто смотрел на них, зная, что его взгляд намного красноречивее всяких слов.

— Мне это не нравится, — произнес наконец один из генералов. После его слов не изменилось ни одно лицо. И неудивительно. Это не нравилось никому. Тот, кто произнес короткую фразу, всего лишь выразил мысли всех присутствующих, продемонстрировав тем самым, что он слабее других.

— Откуда мы знаем, что можем положиться на вашего повелителя? — спросил командующий национальной гвардией.

— Он поклялся на Коране. — Бадрейн поставил стакан на стол. — Если хотите, можете послать к нему делегацию, членов которой выберете сами. В этом случае я останусь заложником. Но тогда нужно действовать быстро, не теряя времени.

Это они понимали и без него. То, чего они боялись больше всего, могло произойти как до их отъезда, так и после. Снова воцарилась тишина. Теперь генералы не притрагивались к своим бокалам. Бадрейн без труда читал их мысли. Все они хотели, чтобы кто-то другой принял решение, и они согласятся с этим решением или усомнятся в нем, и в течение этой дискуссии будет выработана общая позиция, которую, наверно, займут все, хотя два или три генерала предложат альтернативное решение. Это зависело от того, кто из них первым положит на весы свою жизнь и взвесит ее, глядя в неопределенное будущее. Наконец заговорил один из генералов.

— Я поздно женился, — произнес командующий военно-воздушными силами. В молодости и до тридцати пяти лет он был летчиком-истребителем — правда, больше времени проводил на земле, чем в воздухе. — У меня маленькие дети. — Он сделал паузу и посмотрел по сторонам. — Думаю, вы все знаете, что произойдет с нашими семьями в случае.., неблагоприятного развития событий.

Это достойное вступление, подумал Бадрейн. Они не трусы в конце концов, а солдаты.

Клятва Дарейи на Коране не возымела убедительного действия. Прошло немало времени с тех пор, как каждый из них побывал в мечети, разве только если требовалось сфотографироваться в притворной молитве Аллаху, и хотя отношение к этому их врага было совсем иным, вера в религиозные убеждения противника начинается в собственном сердце.

— Полагаю, речь идет не о финансах, — сказал Бадрейн и для того, чтобы убедиться, что дело обстоит именно таким образом, и чтобы дать им возможность самим обдумать эту возможность. Несколько генералов повернули головы и посмотрели на него с выражением, похожим на насмешку, и это было ответом на его вопрос. Несмотря на то что официальные иракские вклады в иностранных банках были давно заморожены, существовало множество других, которых эта мера не коснулась. Национальность вкладчика, в конце концов, мало интересует руководителей банков, причем с ростом размеров вклада этот интерес постоянно уменьшается. Бадрейн знал, что каждый из этих генералов мог распоряжаться состоянием в твердой валюте, измеряемым девятью цифрами — скорее всего в долларах или фунтах стерлингов, — и сейчас не время интересоваться источником этих богатств.

Следующий вопрос заключался в том, куда они могут перебраться и могут ли попасть туда, не подвергаясь риску? Бадрейн читал эти мысли на их лицах, но в данный момент был бессилен что-либо предпринять. Ирония положения, которую мог оценить лишь он один, заключалась в том, что их врагу, которого они смертельно боялись и в клятву которого не верили, больше всего хотелось унять их тревогу и сдержать данное им слово. Однако Али знал, что он поразительно терпеливый человек. В противном случае аятолла не оказался бы там, где находится сейчас.

— Вы полностью уверены в этом?

— Ситуация является почти идеальной, — ответил собеседник Дарейи и объяснил причину.

Даже столь религиозному человеку, как аятолла, свято верившему в волю Аллаха, совпадение событий казалось слишком уж благоприятным, и тем не менее оно было именно таким — или таким казалось.

— Итак?

— Начинаем действовать в соответствии с планом.

— Отлично. — На самом деле он придерживался иной точки зрения. Дарейи предпочел бы решать не все проблемы сразу, а сконцентрировать свое внимание на трех, развивающихся поочередно, но это не всегда возможно. К тому же не исключено, что создавшееся положение — это знак свыше. В любом случае у него не было выбора. Странно, что он чувствовал себя в плену событий, которые сам привел в действие.

Самым трудным оказалось урегулировать проблему со Всемирной организацией здравоохранения. Это удалось сделать лишь потому, что до сих пор все развивалось столь благоприятно. Бенедикт Мкуза, пациент «Зеро», был мертв, а его тело кремировано. Группа из пятнадцати экспертов ВОЗ обшарила окрестности деревни, в которой жил мальчик, и ничего пока не обнаружила. Критическое время еще не истекло — у заирской Эбола нормальный инкубационный период от четырех до десяти суток, хотя были зарегистрированы аномальные случаи, когда он составлял от двух до девятнадцати дней — но другой такой случай произошел у него на глазах. Оказалось, что юный Мкуза имел склонность к натуралистике и проводил много времени в джунглях, так что сейчас в тропическом лесу работала поисковая партия, которая вылавливала грызунов, летучих мышей и обезьян, в очередной раз пытаясь найти «носителя» смертоносного вируса. Члены экспедиции очень надеялись, что на этот раз им улыбнется удача. Пациента «Зеро» доставили прямо в больницу благодаря видному общественному положению семьи. Его родители, богатые и образованные люди, доверили лечение мальчика специалистам, не пытаясь вылечить его самостоятельно, и этим, по-видимому, спасли себя, хотя даже сейчас ждали конца инкубационного периода с ужасом, который даже превосходил горе по умершему сыну. Ежедневно у них брали пробы крови, однако тесты могли оказаться ошибочными, как неосторожно сообщил им один равнодушный врач. Независимо от этого специалисты ВОЗ надеялись, что эта вспышка лихорадки Эбола ограничится двумя жертвами, и поэтому согласились рассмотреть предложение доктора Моуди.