Земля обетованная - Владислав Реймонт

— Он меня дураком считает. Небось поделили деньги с Тушинским. Знаем мы эти штучки!

— Пан Вельт! — объявил рассыльный.

— Проси! Бронек, поди скажи этому болвану: если деньги не найдутся, я упрячу его в тюрьму. Пан Вельт, входите, пожалуйста! — крикнул он, видя, что Мориц разговаривает с Вильчеком.

Мориц поздоровался и, в упор глядя на банкира, решительно сказал:

— Я пришел по вашему звонку. Но у меня к вам тоже есть дело.

— Да? Ну, это мы в два счета уладим, потому что я хочу переговорить с вами по одному весьма щекотливому делу.

— Так вот: фирме Адлер и К0 требуется большая партия шерсти, и они обратились ко мне. Я могу поставить им шерсть, но для этого мне нужны деньги.

— Я вам дам деньги. А прибыль пополам, согласны?

— Конечно. Мы заработаем на этом пятнадцать процентов.

— Сколько вам нужно?

— Тридцать тысяч марок на Лейпциг.

— Хорошо, я вышлю по телеграфу. Когда вы едете?

— Сегодня ночью и через неделю вернусь.

— Решено! — весело воскликнул банкир.

Отодвинувшись от стола и пытливо глядя на Вельта, он закурил сигару. Мориц поправлял пенсне, кусал набалдашник трости и тоже внимательно смотрел на банкира.

— Что с хлопком?

— Половину продали.

— Знаю, знаю! Говорят, вы на этом заработали семьдесят пять процентов. А с остальным что?

— Сами переработаем.

— Как строительство?

— Через месяц подведем фабрику под крышу, через три установим машины, а в октябре пустим в ход.

— Вот это по-лодзински: раз-два и готово! — прибавил тише Гросглик и улыбнулся уголками губ. — Боровецкий — умный человек, но…

Он выжидательно замолчал, иронически улыбаясь, и лицо его окутал сигарный дым.

— «Но»? — с любопытством спросил Мориц.

— Он любит заводить романы с замужними женщинами, а фабриканту это не пристало.

— Делу это не помеха, и потом, он скоро женится. У него есть невеста.

— Невеста — не вексель, а простая расписка. Если по ней в срок не заплатишь, не объявят банкротом. Я очень люблю Боровецкого, так люблю, что, будь он наш, я выдал бы за него свою Мери, но…

— «Но»?.. — повторил опять Мориц, так как наступила продолжительная пауза.

— К моему большому огорчению, я вынужден причинить ему неприятность… И хочу просить вас заступиться за меня перед ним.

— В чем дело? — забеспокоился Мориц.

— Мне пришлось закрыть ему кредит, — с кислой миной прошептал банкир.

Он чмокал губами, грыз сигару, вздыхал, изображая искреннее сожаление, и при этом наблюдал за Морицем, а тот от волнения безуспешно пытался насадить на нос пенсне. Новость поразила его как гром, но он не подал виду и, поглаживая бороду, сухо сказал:

— Найдем в другом месте.

— Конечно, найдете, но я огорчен, что не смогу больше иметь с вами дело.

— Почему? — напрямик спросил Мориц; загадочный тон и физиономия банкира встревожили его.

— У меня нет свободного капитала, и потом, возможны убытки… разные неприятности… — Он увиливал от ответа, темнил, многозначительно умолкал, желая заставить Морица заговорить.

Но Мориц молчал. Он чувствовал: Гросглик действует по чьему-то наущению, но спрашивать не стал, чтобы не показать, как это для него важно.

— Пан Мориц, — расхаживая по кабинету, тихим, доверительным голосом заговорил банкир, — пусть это останется между нами, но я хочу спросить вас, как друг: зачем вы связались с Боровецким? Разве вы сами, без компаньона, не можете основать фабрику?

— У меня нет денег, — буркнул Мориц, продолжая внимательно слушать.

— Ну, это еще не причина! Для такого дельного, порядочного человека, как вы, деньги всегда найдутся. Почему я, к примеру, по первому вашему слову даю вам тридцать тысяч марок? Потому что доверяю вам и знаю: за свое доверие получу десять процентов.

— Семь с половиной, — уточнил педантичный Мориц.

— Я сказал так просто, для примера. С вами каждый согласится иметь дело, и вы быстро встанете на ноги. А связавшись с Боровецким, вы идете на риск. К чему вам это? Он большой специалист по красильной части, но не делец. Ну зачем он повсюду болтает, что надо улучшить качество лодзинской продукции! Это глупые разговоры! Что значит «улучшить качество», что значит «покончить с дешевкой»? Это его слова — причем очень глупые! — повысив голос, со злостью сказал он. — Если бы он придумал, как удешевить производство, расширить рынки сбыта, как повысить процентные ставки, вот это было бы умно! А ему захотелось произвести переворот в промышленности! В Лодзи у него этот номер не пройдет, а шею он себе может свернуть! Если бы это касалось только его, никто слова бы не сказал. Хочешь рисковать — твое дело. Взялся за гуж, не говори, что кишка тонка! И вообще, зачем ему фабрика?!

Кнолль предлагал ему двадцать тысяч годовых. Это хорошие деньги! Я сам, может, не имею столько. Так нет, он отказался. Ему, видите ли, фабрика понадобилась, чтобы «улучшить продукцию», чтобы Шае, Цукеру, Кноллю и вообще всем лодзинским фабрикантам испортить гешефт. Хотите знать, зачем это ему? Чтобы поляки могли говорить: «Вы производите дешевку, мошенничаете, эксплуатируете рабочих, а Боровецкий ведет дело честно, добросовестно и солидно!»

— Зачем загадывать так далеко вперед! — Мориц насмешливо фыркнул.

— Тут нет ничего смешного! Меня чутье никогда не обманывает. Когда Куровский основал фабрику, я предвидел, к чему это приведет, и говорил Глянцману: «Построй такую же! Упустишь время, и он съест тебя!» Он не послушался меня, и что же? Остался безо всего и работает в конторе у Шаи, потому что Куровский принимает на фабрику только поляков. И так поставил дело, что с ним трудно конкурировать, а через год будет брать за свои краски столько, сколько ему заблагорассудится. Это бы еще полбеды, но если одному поляку повезет, сюда нахлынут их целые полчища. Может, вы думаете, Травинский не составляет конкуренции Бляхману и Кесслеру? Он им всю коммерцию портит. Сам прибыли не получает — фабрика каждый год приносит дефицит — и другим мешает: снижает цены на товар, повышает жалованье мастеровым и рабочим. Строит из себя филантропа, а другие за это дорого расплачиваются! Вчера у Кесслера остановилась прядильня. Почему, спрашиваете? Потому что рабочие потребовали, чтобы им платили столько же, сколько у Травинского. Положение безвыходное! Ведь фабрика должна в срок поставлять товар заказчику. И ему пришлось согласиться. Если у Кесслера в этом году прибыль уменьшится на десять процентов, пусть благодарит Травинского. Тьфу! Это свинство, больше чем свинство — непростительная глупость! А тут еще Боровецкий сулится «повысить качество продукции». Ха-ха-ха! Это просто смешно! Но если он преуспеет, года через два объявится какой-нибудь Сосновский, а через четыре — таких филантропов будет уже восемь. Они начнут сбивать цены и через десять лет завладеют Лодзью.

Морица насмешил страх банкира.

— Нечего смеяться! Я не бросаю слов на ветер и знаю, с кем мы имеем дело. Нам с ними конкуренции не выдержать: на их стороне вся страна. Поэтому Боровецкого надо уничтожить. Мы должны осознать всю опасность положения и действовать заодно!

— А немцы? — спросил Мориц, поправляя пенсне.

— Эти не в счет! Они рано или поздно уберутся отсюда, а мы останемся! Речь идет о нас. Вы меня поняли, пан Мориц?

— Понял. Но если мой капитал у Боровецкого принесет большую прибыль, я остаюсь с ним, — прошептал Мориц, грызя набалдашник трости.

— Вот это по-нашенски! Но я вам ручаюсь: никакой прибыли вы не получите и можете потерять все.

— Посмотрим.

— Я вам добра желаю и высказываю мнение всех наших лодзинских коммерсантов. Ну подумайте сами, зачем им фабрики? Пускай себе живут в своих имениях, держат скаковых лошадей, охотятся, ездят за границу, шикуют там, чужих жен соблазняют, занимаются политикой. Так нет, им понадобилось «улучшать производство»! Они воображают, что от английского жеребца и водовозной клячи всенепременно родится лорд, со злостью и презрением сказал он.

— Если бы поляки могли жить в деревне и развлекаться, их не было бы в Лодзи.

— Пускай приезжают и работают сторожами, швейцарами, кучерами. У них это хорошо получается, по этой части они большие специалисты. Но зачем браться не за свое дело и портить нам коммерцию!

— До свидания и спасибо за предостережение!

— Я вам скажу, пан Мавриций, наши евреи — скоты, им бы только куш сорвать, в субботу повкусней поужинать да завалиться спать под перину, а о будущем они не думают. Ну, так как, пан Мориц?

— Там видно будет. Значит, вы решили совсем отказать Боровецкому в кредите?

— Не терять же мне из-за него всех клиентов!

— Заговор! — невольно вырвалось у Морица.

— Какой заговор? О чем вы говорите! Это просто самооборона. Будь на месте Боровецкого кто-нибудь другой, его можно было бы слегка придавить, и он испустил бы дух. Но Боровецкого знают как первоклассного специалиста по красильному делу. Посмотрите, как он наладил производство у Бухольца! И потом, у него большие связи, имя его известно в торговом мире, и он пользуется доверием.