Тени сумерек - Берен Белгарион

— Опасаться нужно других — тех, кто сам опасается пауков. Тех, кто более совершенен, чем они и порожден Морготом, а не той Пустотой, что он призвал… — Эдрахил посмотрел на темный восток.

— Верно, — согласился Финрод. — Завтра нам опять ночевать без огня и без песен — Вилварин, прошу, достань свою лютню.

Гили, как обычно за время их странствий, проснулся от холода — и, еще не проснувшись как следует, услышал тихий плеск и фырканье лошади. Он насторожился и приоткрыл глаза.

Сторожить под утро опять выпало ему и Берену — но он задремал, а потом и вовсе заснул и теперь вскинулся, опасаясь, что сейчас хозяин ему надает.

Но опасения оказались напрасными: Берен не собирался устраивать слуге выволочку. Он стоял по шею в воде рядом со своей Митринор, гладил ее гриву и о чем-то тихо ей говорил.

— Ага, проснулся, — проворчал он, увидев, как Гили трет глаза. — Замерз?

— Да, — Гили обхватил себя руками и потер с силой плечи.

— Раздевайся и полезай в воду. Она теплая.

— Я… это… — Гили мотнул головой в сторону леса.

— Пойдешь в кусты — надень сапоги. Я видел гадюку в траве.

Когда Гили вернулся, Берен был уже одет, уже отрезал себе кусок холодного мяса (тушу косули вчера повесили на дереве) и сдувал с него муравьев, приговаривая:

— Пошли вон. Вас мой король на пир не звал.

Эльфы еще спали. Вчера ночью они опять пели — Гили заснул раньше, чем они перестали. А теперь ему казалось, что песня, под которую он засыпал, до сих пор звучит — от того и небо так светлеет, и бледный месяц бредет по пояс в тумане.

Он разделся и вошел в воду — она и в самом деле была теплой. Утреннее окоченение растворилось без следа. Ему захотелось разбудить Айменела, но потом он подумал — не надо. Эльф, откинув руку, спал сладко, как ребенок — а вчера азартно, как ребенок, нырял и плескался. Гили никак не мог понять, что это и почему так бывает: эльфы, мудрые и бессмертные, в самом деле похожи на больших детей. Глядят на мир так, словно ничего дурного от него не ждут, и порой, слушая, как они напевают себе под нос или внезапно смеются своим мыслям, думаешь — ну, сущие младенцы; Финрод в другой раз ведет себя со своими подданными как мальчишка-коновод в стайке таких же мальчишек, и они отвечают ему тем же — можно ли, видя это, поверить, что когда Финрод хочет, он выглядит грозным и великим королем, мудрым, как бог с закатной стороны, прекрасным, как солнце и пугающим, как пламя. Но вот — он спит, и во сне хорош, как девушка, и слегка улыбается чему-то… И не помни Гили того, что рассказывали ярн Берен и Айменел, не ведай он истории ледового похода нолдор, не знай он песен о Славной Битве — никогда не сказал бы, глядя на этого эльфа за дружеской беседой, что он — один из величайших воинов Белерианда.

Гили вышел на берег, оделся и тут заметил, что Берен тоже смотрит на спящего Финрода. Потом — он обернулся и посмотрел на юг, туда, где темнел лес Дориата. И такая тоска была в его взгляде, что у Гили даже сердце сжалось. Лорд Берен потерял почти всех родных и друзей, и то не с такой тоской глядел, когда говорил о них или когда оборачивался лицом к северу, к горной цепи, стеной отгородившей его страну.

— Хозяин, — тихо позвал паренек. Берен очнулся от своей мучительной грезы, но оклик растолковал по-своему.

— Садись, — он показал на траву рядом с собой. — На.

В его руке был кусок мяса, завернутый в лист лопуха. Гили взял и начал есть.

— Плохие из нас сторожа, — тихо проговорил Берен. — Один клюет носом, другой таращится не на север, а на юг…

— А что ты не разбудил меня, лорд?

— Не хотел… Здесь нам ничего не угрожало, Руско — это границы Дориата. Вчера двое их пограничных стражей подходили к нам. Аэглос говорил с ними. Зачем не я заметил их первым!

— У тебя там это… Есть кто-нибудь? — решился спросить Гили.

— Моя вторая половина. Смешно, Гили: об этом знает весь отряд, кроме тебя. Лютиэн Тинувиэль, дочь короля Тингола — она станет твоей госпожой, если мы доживем… Как ты думаешь, доживем?

— До чего?

— До падения Ангбанда. А если доживем — то сколько мне будет лет? И не женюсь ли я лишь затем, чтоб умереть у жены на руках? Вот ты простой паренек, Руско, и суждения у тебя здравые: скажи, чего стоит в твоих глазах победа над Морготом?

Гили какое-то время напряженно думал, а потом решил, что лучше всего будет честно сказать:

— Я не знаю, лорд. Я никогда об этом так не думал. Мы давали гномам и эльфам хлеб, а они защищали нас от орков — сколько себя помню я, и отец мой, и дед — так было. Я знал, что есть Враг, но не думал, что когда-то встану против него самого. Я и сейчас ничего такого не думаю. Но я буду там, где будешь ты… Или где ты мне велишь быть. Раз Моргот враг тебе — то он враг и мне. Если леди Лютиэн станет твоей женой, то она и мне будет госпожа, и я ее буду чтить. Чего тебе будет не жаль для победы над Врагом — того не жаль будет и мне.

Берен был несколько удивлен. При нем Гили ни разу не говорил таких длинных речей.

— Хорошо, — сказал он. — Ты, может быть, не совсем понимаешь того, что сказал, но это уже не имеет значения. Буди эльфов.

Берен въехал в Нан-Дунгортэб не без страха. Это было, конечно, совсем не то, что в прошлый раз — он ехал с немаленьким отрядом, вооруженный и одетый в броню, но предчувствие томило его.

На следующий день оно оправдалось.

Ливень смыл всю дрянь и наполнил все впадины свежей дождевой водой. Лошади пили вдоволь, а люди и эльфы для питья все-таки взяли воду из Миндеба. Вели Лауральдо и Аэглос, бывавшие в этих местах — без них отряд долго плутал бы среди нагромождений ржаво-красных оплывших скал, взлетающих к небу, словно застывшие языки пламени. Были скалы как лестницы, были — как реки, или как гребни, или как когтистые лапы. Долины поросли деревьями и травой, но красно-бурый базальт господствовал над зеленью. Она росла здесь не потому что должна была здесь расти — а потому что камень не волновали эти жалкие попытки жизни уцепиться за его величие.

Вчерашним ураганом эти деревья и кусты были смяты и выворочены из галечного ложа. Отряд прокладывал среди них дорогу, иногда — топорами и мечами, поэтому двигались медленно и в полном молчании. Стояла жара: камень нагревался с самого утра, и горячий, стоячий воздух заполнял долины. Вечером путники повалились спать прежде, чем село солнце, а на следующий день каждый чувствовал себя разбитым. Лауральдо сказал, что к полудню дорога выведет к водопою — большой каменной чаше, которая должна быть полна свежей воды. Там они намеревались поесть и отдохнуть, пережидая самые жаркие часы.

У водопоя им и встретились «черные». Не могли не встретиться — они ведь тоже шли к этому водоему.