Перед тобой земля - Вера Лукницкая

Живет в старинной круглой коробке из-под пудры рашель "Коти" автоскульптура Ахматовой, выполненная специально в подарок Павлу Николаевичу в 1927 году. А еще - подаренный автопортрет, выполненный ею углем, он рядом с портретом, сделанным Бушеном в 1914 году, и здесь же засушенные в рамке под стеклом цветы 1966-го, из тех, что принесли, провожая ее в последний путь...

ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО

30.03.1926

Вчера я отпечатал для АА фотографии - две снятые мною в Мр. Дв. (в 2 экз. каждый) и "сфинкса" (в 1 экз.). Отдал их ей. "Сфинкса" она передала для Пастернака, надписав ее предварительно. Надписывая, АА несколько раз стирала резинкой что-то, писала снова. О том, что хуже муки, чем процесс писания, для АА нет, я знаю давно, но каждый раз, когда она что-нибудь пишет, я с любопытством слежу за той мучительностью, с какой она это делает.

27.03.1925

АА разбирала книги Блока с его надписью "А. А. Гумилевой" (1913 г.). Потом - "Сестра моя жизнь" Пастернака. Дарственная надпись АА заняла две страницы сверху донизу. Усмехнулась: "Вот как люди надписывают!"

АА разбирала свой архив в комнате. Кое-какие бумаги показывала мне... Попался автограф Блока - четверостишие... АА сказала, что сама не знает, откуда оно у нее (оно не от Блока). "Может быть, от Артура Лурье? - он собирал автографы..."

Показывала старинное издание Сафо - подарок Б. В. Анрепа, с его надписью; показав мне надпись, сказала: "Вот из-за чего я берегу эту книжку..."

Показала фотографии А. Лурье1, Недоброво2...

Я прошу АА подарить мне автограф. Говорит, что у нее нет почти рукописей. Я говорю, что пусть она мне подарит то, что я вытащу наугад из пачки бумаг ее архива. Соглашается. Вытаскиваю наугад стихотворение АА "В городе райского ключаря...".

В городе райского ключаря,

В городе мертвого царя

Майские зори красны и желты,

Церкви белы, высоки мосты.

И в темном саду между старых лип

Мачт корабельных слышится скрип.

А за окошком моим река

Никто не знает, как глубока.

Я вольно выбрала дивный град,

Жаркое сердце зимних отрад,

И все мне казалось, что в раю

Я песню последнюю пою.

("Жаркое сердце" - первоначально было: "Тайное сердце". В предпоследней строке слово "все" вставлено потом.)

Я: "У вас много ненапечатанных стихотворений последнего времени?" АА: "Есть..." Я спрашиваю о стихотворении АА, подаренном мне, - "В городе райского ключаря". АА отвечает, что это отрывок из поэмы, которую она писала в 1917 году. Поэма не была дописана до конца, существовало несколько отрывков, и подаренный мне - один из них. Николай Степанович очень хотел, чтобы АА дописала до конца эту поэму, часто повторял ей это.

АА говорила, что когда Николай Степанович жил один (в 1918 г.), у него был однажды вечер, когда к нему пришли и пили чай Лозинский, Срезневские и она, АА: "Николай Степанович просил...(много перед этим просил), а тут говорит: "Вот мы поедем в Бежецк, я ее там заставлю! Живая или мертвая, но она напишет эту поэму". Лозинский сказал: "...Ездок доскакал, в руках его мертвый младенец лежал!.." Потом Лозинский все время спрашивал: "А где Шилей?", а потом продекламировал: "Зачем король не средь гостей, зачем изменник не на плахе". Это из "Полтавы" - вы помните? Это было очень удачно сказано". (Имело особый отпечаток смысла при том положении, какое тогда было.)

АА надписывает и дарит мене и "Четки", 1-е издание. На книге "Четки", "Гиперборей", 1914, С.-Петербург, написано:

"Владимиру Александровичу Пясту, Анна Ахматова.

Отлетала от меня удача,

Поглядела взглядом ястребиным

На лицо, померкшее от плача,

И на рану, ставшую рубином

На груди моей.

Петербург. Весна. 1914 г."

"Я купила эту книгу осенью 1922 года в книжной лавке на Литейном. Ахм.".

Затем: "Павлу Николаевичу Лукницкому перед моим отъездом в Царское Село в марте 1925 г. Ахматова. 27.III. Мр. Дв.".

Даты, поставленные в книжках Ахматовой, не всегда верны. По поводу подаренного Лукницкому стихотворения она сказала: есть точная дата этого стихотворения". Павел Николаевич удивился. Тогда она пояснила: "Ведь у меня нет рукописей..."

Она дарила их, теряла, выбрасывала. Рассказывала, что Шилейко ставил однажды самовар рукописью "Подорожника" - "со злости, конечно".

Многие стихи диктовала прямо приходившим из редакций, журналов...

В день именин подарила Лукницкому свой автограф - два стихотворения : I

Н. В. Н.

И в Киевском храме Премудрости Бога,

Припав к... я тебе поклялась,

Что будет моею твоя дорога,

Где бы они ни вилась.

То слышали ангелы золотые

И в белом гробу Ярослав,

Как голуби, вьются слова простые

И нынче у солнечных глав. II

Справа Днепр, а слева клены,

Высь небес тепла.

В день прохладный и зеленый

Я сюда пришла.

Без котомки, без ребенка,

Даже без клюки,

Был со мной лишь голос звонкий

Ласковой тоски.

Не спеша летали пчелки

По большим цветам,

И дивились богомолки

Синим куполам.

8.12.1927

В 12 пришел к АА (перед этим она мне звонила), чтоб идти в Мр. Дв. Взяли корзинку и пошли пешком мимо Инженерного замка. Мягкая зимняя погода, но серо. Разобрав книги и бумаги, с нагруженной корзинкой пришли домой. Проводив АА, я ушел в Дом Печати... В 9 вечера пришел, принес полного английского Шекспира, в подарок - сегодня трехлетие со дня нашего знакомства, принес груш, маслин - она их любит. Пробыл у нее до 12. Дома никого не было. Пунин играет у брата в шахматы, а Пунина на ночном дежурстве.

...Сначала АА, сидя на полу, разбирала свой архив и безжалостно вырезала из писем марки. На полу было холодно, и АА перебралась на диван. Показывала мне разные бумаги и письма, некоторые подарила мне... в честь трехлетия нашего знакомства.

8.12.1929

4-го был с АА у Шилейко. Он бледен, обильно кашляет кровью - ему недолго осталось жить. Квартира его умирает также - его выселяют, ибо дом перешел в другое ведомство. Но Шилейко уезжает в Москву. Он поручает АА вывезти его вещи и книги вместе с ее вещами и книгами в Шереметьевский дом. Коридор Мраморного дворца грязен, забросан мусором...

На следующий день, пятого, с утра я с АА возились в пыли до трех часов, разбирая книги и вещи. АА устала смертельно, но дело сделали: отдельными кучками на полу лежат книги Шилейко, АА, мои, ненужные, архивы Судейкиной, А. Лурье... Тряпки, ошметки, окурки, пепел, пыль, пустые папиросные коробки, обрывки бумаги, рвань, моль, бутылки, склянки, таблетки вавилонской клинописи из собрания Н. П. Лихачева...

В субботу 7-го Шилейко уехал в Москву. АА провожала его с убеждением, что прощается с ним навсегда.

А вчера, в воскресенье, с утра, я вместе с АА отправился в Мраморный дворец закончить "похороны" квартиры. Разобрали последние вещи. В 12 явились упаковщики (за упаковку и перевозку взяли 75 рублей, а увезли все на одной подводе).

Сломанные, ветхие - красного дерева - бюрцо, кровать, два кресла, трюмо, столик, буфетик со стеклом...

Когда до революции АА поселилась в Петрограде, одними из первых, у кого она стала бывать, были Судейкины. Вот эта их мебель стояла тогда там, АА глядела на нее и не думала, что через много лет она будет вывозить эти вещи из квартиры Судейкиных. А вот еще через пять лет вывожу их я. И пять лет назад разве мог я думать, что будет так? Книги - в ящики, мебель - так. Составляли сначала все это на улице, я стерег, и слова прохожих: "Тоже имущество называется!" - презрительно гражданин. "Вещи-то старые, бедные... Куда их везут - продавать, что ли?" - соболезнующим тоном женщина.

Вывезли все, кроме того, что принадлежит дому (даже тарелку, принадлежащую дому, АА не захотела взять).

Мокрый, пасмурный день. Теплый воздух... "Как зима в Париже, совсем так бывает зимою в Париже", - сказала АА, когда утром мы шли через Марсово поле. Зеленая трава, о снеге город еще не мечтает.

А еще, когда шли утром, после моих слов о том, что 8 декабря 1924 года, в день моего знакомства с АА, я впервые вошел в Мраморный дворец, а сегодня 8 декабря 1929 года, через пять лет, войду туда в последний раз, - АА сказала: "Это страшно... Сейчас я в кругу каких-то мистических цифр..." - и объяснила: в 1921 году погибли ее брат и бывший муж, и это страшно и странно.

Вообще АА в состоянии духовного упадка.

Судьба выдумывает странные юбилеи...

ИЗ ПИСЬМА ЛУКНИЦКОГО - АХМАТОВОЙ

1962

Я живо представляю себе Вашу поэму1 таким аметистово-фиолетовым, кристально прозрачным, полным музыкально чистого звучания кубом, сквозь который весь хорошо знакомый мир видится правдивым, истинным, строго реалистическим, но преображенным силой вольного духа...

Я рад неделе общения с Вами, после стольких лет разнобережной жизни. Мне как-то отвычно было уже погружаться в эпоху поэзии начала века (изученную мною благодаря Вам), а потом в эпоху двадцатых годов (пережитых мною в частом и тесном духовном общении с Вами, облагородившем меня, определившем для меня многие принципы на всю последовавшую мою жизнь).