Махабхарата. Рамаяна - Коллектив авторов

Из окон распахнутых плыл аромат благовоний.

На лестницах слышался гул и плесканье ладоней.

И веды читали в домах, и твердили заклятья

Хранители Чар, плотоядного Раваны братья.

На Царском Пути обезьяна узрела ораву,

Ревущую десятиглавому Раване славу.

У царских палат притаилась в кустах обезьяна,

И новое диво явилось очам Ханумана:

Чудовища в шкурах звериных, иные - нагие,

С обритой макушкой, с косой на затылке - другие,

С пучками священной травы, с булавами, жезлами,

С жаровнями, где возжигается таинства пламя,

С дрекольем, с оружьем теснились нечистые духи.

Там были один - одноглазый, другой - одноухий...

Бродили в отрепьях страшилища разной породы:

Среди великанов толклись коротышки-уроды.

Там лучники и копьеносные ратники были,

С мечами, в доспехах узорчатых латники были.

Ни карликов - ни долговязых, ни слишком чернявых -

Ни белых чрезмерно, ни тучных - ни слишком костлявых,

Красивых - и вовсе безликих, с причудливой статью,

Сын ветра увидел, любуясь диковинной ратью.

Узрел Хануман грозноликих, исполненных силы,

Несущих арканы, пращи и трезубые вилы.

Тела умастив, украшенья надев дорогие,

Венками увешаны, праздно слонялись другие.

Мудрец обезьяний, душистыми кущами скрытый,

Узрел исполинский дворец, облаками повитый,

И лотосы рвов, и порталов златых украшенья,

И ракшасов-львов с булавами - врагам в устрашенье.

С жилищем властителя Ланки, ее градодержца,

Сравнился бы разве что Индры дворец, Громовержца!

С приятностью ржали вблизи жеребцы, кобылицы,

Которых впрягали в летающие колесницы.

Белей облаков, что беременны ливнями были,

Слоны с четырьмя бесподобными бивнями были.

Юркнул Хануман хитроумный в чеканные двери,

Где выбиты были мудреные птицы и звери.

Так полчища духов ночных, стерегущие входы,

Сумел обойти удалец обезьяньей породы.

Проник во дворец Хануман, посмеявшись над стражей -

Над множеством духов, хранителей храмины вражьей.

Очам великосильной обезьяны

Чертог открылся, блеском осиянный,

Где превращались в дым курильниц пряный

Алоэ черное, сандал багряный.

[ХАНУМАН НЕ НАХОДИТ СИТЫ] (Часть 5)

В коровьем стаде - бык, олень средь ланей,

Зажегся месяц ясный в звездном стане.

Его шатер из лучезарной ткани

Над Мандарой мерцал и в Океане.

Его лучей холодное сиянье

Оказывало на волну влиянье,

На нет сводило черноты зиянье, -

С мирскою скверной - тьмы ночной слиянье.

На лотосы голубизны атласной

Безмолвно изливая свет прекрасный,

Он плыл, как лебедь царственно-бесстрастный,

Как на слоне седок великовластный.

Венец горы с отвесными боками,

Слон Вишну с позлащенными клыками,

Горбатый зебу с острыми рогами, -

По небу месяц плыл меж облаками.

Отмечен знаком зайца благородным,

Он мир дарил сияньем превосходным,

Берущим верх над Раху злоприродным,

Как жаркий солнца луч над льдом холодным.

Как слон-вожак, вступивший в лес дремучий,

Как царь зверей на каменистой круче,

Как на престоле царь царей могучий,

Блистает месяц, раздвигая тучи.

Блаженный свет, рожденный в райских кущах,

Он озаряет всех живых и сущих,

Любовников, друг к другу нежно льнущих,

И ракшасов, сырое мясо жрущих,

И мужних жен, красивых, сладкогласных,

Что спят, обняв мужей своих прекрасных,

И демонов, свирепостью опасных,

Летящих на свершенье дел ужасных.

Тайком взирало око обезьянье

На тонкостанных, снявших одеянья,

С мужьями спящих в голубом сиянье,

На демонов, творящих злодеянья.

Достойный Хануман увидел праздных,

Погрязших в пьянстве и других соблазнах,

Владельцев колесниц златообразных,

Услышал брань и гул речей бессвязных.

Одни махали, в помощь сквернословью,

Руками с шею добрую воловью,

Другие липли к женскому сословью,

Бия себя при этом в грудь слоновью.

Но в Ланке не одни пьянчуги были:

Мужи, носящие кольчуги, были,

И луноликие подруги были,

Чьи стройные тела упруги были.

Сын ветра, обегая подоконья,

Увидел, как прелестницы ладонью

Себе втирают в кожу благовонья,

С улыбкой или хмурые спросонья.

Был слышен зов оружие носящих,

И трубный рев слонов звучал, как в чащах.

Не город, а пучина вод кипящих,

Обитель змей блистающих, шипящих!

Сын ветра здешних жителей увидел.

Он мудрых Чар Хранителей увидел,

И разума ревнителей увидел,

И красоты ценителей увидел,

И жен, собой прекрасных, благородных,

За чашей собеседниц превосходных,

Возлюбленным желанных и угодных,

С планетами сверкающими сходных.

Иная робко ласки принимала,

В других стыдливость женская дремала,

И наслаждались, не стыдясь нимало,

Как будто птица птицу обнимала.

Он увидал на плоских кровлях ложа,

Где женщины, с возлюбленными лежа,

Блистали дивной сребролунной кожей

Иль превосходной, с чистым златом схожей.

По внутренним покоям, лунолицы

И миловидны, двигались жилицы.

Их взоры пламенели сквозь ресницы.

Сверкали их уборы, как зарницы.

Но где же Сита, Джанаки отрада,

За добродетель дивная награда,

Цветущий отпрыск царственного сада,

Из борозды родившееся чадо?

Где Раму возлюбившая душевно

Митхилы ненаглядная царевна,

Чей голос благозвучен, речь напевна,

Лицо прекрасно, а судьба плачевна?

Теперь ее краса мерцает вроде

Златой стрелы высоко в небосводе,

Златой прожилки в каменной породе,

Полоски златолунной на исходе.

Охваченное ожерельем дивным,

Стеснилось горло стоном безотзывным.

Так пава с опереньем переливным

Лес оглашает криком заунывным...

И, не найдя следов прекрасной Ситы,

Лишенной попеченья и защиты,

Затосковал сподвижник знаменитый

Потомка Рагху, с ним душою слитый.

[ХАНУМАН БРОДИТ ПО ЛАНКЕ] (Часть 6)

Владея искусством обличье менять и осанку,

Храбрец быстроногий пустился осматривать Ланку.

Как солнце, в очах заблистала стена крепостная,

И чудный дворец обезьяна узрела лесная.

Наполненный стражей свирепой, окопанный рвами

Был Раваны двор, словно лес, охраняемый львами.

Там золотом своды порталов окованы были,

А входы литым серебром облицованы были.

Красивые двери с резьбой и окраскою пестрой

Ложились на белый дворец опояскою пестрой.

Там были неистовые жеребцы, кобылицы,

Слоны и погонщики, всадники и колесницы.

Повозки, покрытые шкурами, - львиной, тигровой, -

Обитые кованым золотом, костью слоновой.

Как жар, самоцветные камни блистали в палате,

Что местом совета избрали начальники ратей.

Вблизи водоемов дремотных и струй водометных

Немало встречалось диковинных птиц и животных.

Не счесть было грозной военщины, стражи придверной,

А женщины там отличались красой беспримерной.

В покоях дворцовых звенели красавиц подвески

И слышались волн океанских гремучие всплески.

И пахло сандалом в жилище владыки чудовищ,

Владетеля женщин прекрасных, несметных сокровищ,

Чью крепость украсили символы царственной власти,

Чьи воины - скопище львов, разевающих пасти.

Здесь камни красивой огранки свой блеск излучали,

Литавры, и раковины, и мриданги звучали.

Курился алтарь во дворце в честь луны превращений.

Для подданных Раваны не было места священней.

С пучиной звучащею сходный, дворец многошумный, -

Дворец-океан увидал Хануман хитроумный!