Кустодиев - Аркадий Кудря

Чтобы подчеркнуть отношение портретируемых к научным исследованиям, Борис Михайлович попросил их позировать с каким-нибудь прибором в руках. И такой прибор на портрете появился: Н. Н. Семенов держит его в руках бережно и с чуть заметной улыбкой. О том, что это за прибор мнения знатоков расходятся. Одни (искусствоведы) утверждают, что это рентгеновская трубка. Другие же (в основном ученые) столь же категорично заявляют, что изображен, без сомнения, самогонный аппарат.

Но дефиниция загадочного предмета, фигурирующего на портрете как «научный прибор», в данном случае малосущественна. Гораздо интереснее вглядеться в лица будущих светочей науки. Они красивы, веселы, жизнерадостны, источают оптимизм, веру в себя.

Портрет Капице и Семенову понравился. Поскольку деньги в то время значили гораздо меньше, чем продукты питания, Петр Капица в качестве гонорара привез художнику два пуда муки и петуха в придачу — все, что он заработал у одного крестьянина, которому построил во дворе собственноручно спроектированную турбину[447].

Двойной портрет молодых ученых был для Кустодиева лишь необременительной разминкой. Теперь же предстояло сосредоточить все силы на государственном заказе — большой картине «Праздник на площади Урицкого в честь открытия конгресса III Коммунистического Интернационала». Полотно многолюдно, двум мужчинам на переднем плане художник придал несомненное сходство с молодыми учеными. Причем стоящий справа, в кожанке, как и Капица на двойном портрете, держит в зубах трубку. Вот только настроены оба почему-то не слишком оптимистично.

В мельтешении фигур и лиц на полотне, изображающем праздник на главной площади города, выделяется одна пара — здоровенный матрос, шагающий от Александровской колонны, и прихватившая его под руку дебелая девица в розовом платье и такой же шляпке, с черным бантом на шее. Ну чем (в несколько утрированном виде) не купчиха со своим кавалером! Эту пару, изображенную с легким, чисто кустодиевским юмором, художник считал своей удачей, неоднократно воспроизводил в акварелях и гравировал под названиями «Матрос и барышня», «Матрос и милая». Одна из таких акварелей попала в коллекцию работ Кустодиева, собранных П. Л. Капицей.

Вариант той же пары, «матроса и милой», оказался и в центре другой картины Кустодиева, посвященной торжествам в честь конгресса Коминтерна, — в написанном двумя годами позже «Ночном празднике на Неве». Эта яркая пара, включенная в народное гулянье, запоминается и придает полотнам убедительность, жизненность. А флаги над площадью Урицкого, лучи прожекторов и фейерверк над Невой, летающие в небе аэропланы воспринимаются как эффектная красочная декорация.

Пока Кустодиев в поте лица трудился над своими полотнами, его имя, как и имя сподвижника по «Миру искусства» Александра Бенуа, привлекло внимание высоких государственных деятелей. В начале марта 1921 года нарком просвещения А. В. Луначарский срочно отвечает на запрос Ленина, предложившего дать характеристику группе известных ученых и деятелей культуры и искусства. В список интересовавших Ленина лиц попали академики Иоффе, Кони, Платонов, Щербатской, Бехтерев, а также Бенуа, Кустодиев, несколько архитекторов, профессор Левинсон-Лессинг, Александр Блок.

Свой ответ на «секретное отношение» Луначарский направил для Ленина на имя управляющего делами Совнаркома Н. Горбунова, который и посылал ему запрос.

Для характеристики эпохи стоит прочитать отзыв Луначарского об Александре Бенуа. После серии комплиментов в его адрес («тончайший эстет», «замечательный художник», «очаровательнейший человек») следует более деловое: «После Октябрьского переворота я бывал у него на дому, он с величайшим интересом следил за первыми шагами нового режима. Он был одним из первых крупных интеллигентов, сразу пошедших к нам на службу и работу. Однако постепенно он огорчался все больше, жизненные невзгоды, недовольство коммунистами, поставленными для контроля над всей работой, вызвали в нем известное брюзжание, постепенно перешедшее даже в прямое недовольство. Думаю, что сейчас он другом Советской власти не является, тем не менее он как директор самой важной части Эрмитажа (Средневековье и эпоха Возрождения) приносит нам огромные услуги…»

Мнение Луначарского о Кустодиеве также весьма неоднозначно, «Кустодиев — весьма демократически настроений и по-своему великий художник, думается — крупнейший из мастеров живописи, имеющихся сейчас в России. Знаю, что в последнее время страшно бедствовал. Когда это было доведено до моего сведения, я принял все меры к улучшению его положения, не знаю, достаточны ли они. Всегда был демократом с эсеровским налетом, как теперь — не знаю»[448].

В мае Кустодиеву, на протяжении четырех лет безвыездно жившему в Петрограде, представилась возможность выбраться в Москву. Там, в студии имени Горького, ставили пьесу Гусева-Оренбургского «Страна отцов», и Кустодиеву предложили оформить спектакль. Студия располагалась на Садово-Кудринской улице, напротив цирка, и там же разместили художника с сопровождавшей его семьей.

Однажды, в воскресный день, когда артистов в студии не было, Кустодиеву сообщили, что с ним хочет увидеться А. В. Луначарский и, если художник не возражает, нарком может прибыть к трем часам. Борис Михайлович, конечно ответил, что будет рад встрече с наркомом. Сам же ломал голову, чем же объяснить такое внимание к своей персоне представителя правительства, курирующего, среди прочего, изящные искусства. О том, что им, в узком кругу видных деятелей науки и культуры, заинтересовался Ленин, Борис Михайлович, разумеется, не знал.

Наркома чем-то надо угощать, и Юлия Евстафьевна срочно принялась лепить пельмени. Луначарский приехал в намеченное время в открытом автомобиле «рено». Отведал пельменей и похвалил, посетовав, что уже забыл их вкус.

Визит продлился часа три. Луначарский признался, что давно является почитателем творчества Кустодиева и высоко ценит его талант. Затем умело направил разговор в сторону происходящих в России социальных перемен и целей осуществляемой в стране культурной политики. Беседа приобрела более живой характер, когда нарком начал вспоминать художественные музеи в европейских странах и высказывать свои предпочтения в живописи. Тут и Кустодиеву было о чем поговорить.

В заключение визита Луначарский предложил Борису Михайловичу, а также Юлии Евстафьевне с сыном совершить вместе с ним прогулку по Москве. Кирилл вместе с шофером вынесли художника и усадили в автомобиль. Подъехали к Кремлю, к Сухаревой башне, поднялись на Воробьевы горы и на закате солнца полюбовались оттуда Новодевичьим монастырем. На обратном пути Луначарский, тепло попрощавшись, вышел возле Тверской, поручив шоферу доставить петроградских гостей к месту их проживания. По словам Кирилла Борисовича, на отца произвели немалое впечатление эрудиция, культура и простота общения Луначарского. Нарком предложил Борису Михайловичу вызывать машину по телефону в любое время, когда она будет ему необходима. И семья художника этим любезным предложением пользовалась неоднократно, прежде чем в конце мая не отправились Кустодиевы в Петроград.