Пирамида жива… - Юрий Сергеевич Аракчеев

никому не уступим. И, как говорит на каждом выступлении наш Президент, мы «верны своему социалистическому выбору»!

Удивляться ли мне, что мои визиты в Прокуратуру СССР и переданные туда письма с просьбами о пересмотре дел не принесли никаких результатов?

«Моя жизнь принадлежит родине»

«Прочитал Вашу повесть. Это о нас, о многих и многих тысячах! И хочется спросить: «Ну неужели в ЦК партии настолько глухи и слепы? Неужели не ведают, что творит наша Фемида?» Или опять нужен ХХ съезд? А потом, опустив глазки, беспомощно разводить руками, горько сожалеть о загубленных жизнях. И взваливать ошибки на своих предшественников. Но ведь они люди одной партии, одного класса, одной идеи.

И «ахатовщина», и «милосердовщина» – не частное явление, но система. Порочная система, порожденная несовершенным обществом.

…С какими мыслями из жизни ушел в бесконечность Румер? Из которой шестнадцать лучших лет прошли в муках и унижениях? Когда тебя, Человек, ежедневно, ежечасно втаптывают и размешивают с дерьмом… Ату его.

А потом мы приходим… От нас смердит. И приходим жить не в космос, но в общество. Живем там, откуда нас когда-то увезли. Отряхнувшись, пытаемся жить. Но годы прошли. Семьи нет. Презрение детей. Настороженность окружающих (запах-то все-таки неприятный).

А потом опять съезд и опять, по прошествии 20 лет, опустив глазки лепетать – ошибка? Чья ошибка? Кто выдаст вексель на шестнадцать уничтоженных лет?

…Я написал 37 жалоб и протестов и… безрезультатно. Даже ответы, что удивительно, один – копирует другой. Даже описки грамматические те же. Словом, роботы с заданной программой.

…Я не могу, и не хочу ждать следующего ХХ съезда партии. Я чувствую в себе огромный запас энергии, которая может служить благу общества, я должен и хочу приносить пользу, но меня фактически уничтожили. Моя жизнь принадлежит Родине, и это чувство выстрадано, но отнюдь не мясникам в белых и незапятнанных одеждах. Или я что-то понимаю не так?…

Кромм В.И.»

Свердловская обл./Письмо № 193/

А что же родина?

Великая страна, занимающая одну шестую часть суши. Природных богатств – не счесть. Все еще, все еще, несмотря ни на что.

Великий народ, давший миру Достоевского, Пушкина, Чехова, Менделеева, Чайковского, Толстого, Репина, Сурикова, Солженицына, да многих, многих других…

Что же случилось с нами? Где мы? Как же ответить на вопрос, состоящий из одного только старого русского слова:

– ДОКОЛЕ?

Часть 6. БОРЦЫ

Взлет и падение Соколаускаса

«Больше года прошло с тех тревожных дней, когда было объявлено: в городе появился опасный преступник, он вооружен, его имя – Артурас Соколаускас. Вскоре с помощью ленинградцев он был задержан. Началось следствие…»

/Газета «Телевидение и радио», Ленинград.

Программа ТВ на 25 апреля 1988 г./

Телефонный звонок:

– Я из Вильнюса. Меня зовут Эльвира Владимировна… Вы автор повести «Пирамида», я не ошиблась? Вы о деле Соколаускаса не слышали? У нас много о нем говорят. Военный, который застрелил восьмерых. В поезде…

…На этот раз сон был какой-то сумбурный, мучительный, ни одной картинки хорошей, голова болела даже во сне, проснулся внезапно от резкой боли где-то в пальцах ноги. И тут же, в первое же мгновение яви, ощутил острое желание уснуть опять, спрятаться в сон, пусть даже такой, какой был, лишь бы не просыпаться совсем, никогда, никогда, в этом ненавистном теперь собственном теле.

Стук колес, покачивание, поскрипывание старого вагона. Верхняя полка. Жгучая боль, запах гари.

Да, это был очередной «велик», как издевательски называли его ребята. Бумажку вставляли между пальцами ноги и поджигали. Нога во сне инстинктивно дергалась, когда огонь достигал кожи, и получался, якобы, «оборот педалей» – велосипед.

На этот раз даже не было дружного гогота, когда Артур дернулся, проснулся и тотчас рванулся, чтобы погасить огонь. Они смотрели лениво, скучая. Их было, кажется, трое в купе. Заключенных уже отвезли. Теперь возвращались в часть.

«А.Соколаускас был призван из Вильнюса в армию, во внутренние войска МВД, в июне 1986 года. К моменту совершения преступления прослужил в подразделении восемь месяцев. По утверждениям самого Соколаускаса, у него не сложились взаимоотношения с сослуживцами, в частности, со старослужащими. Материалы предварительного следствия говорят о том, что в подразделении действительно были случаи, когда его заставляли вне очереди убирать помещение, некоторые старослужащие принуждали его к выполнению работ вместо себя. Его били. Безусловно, унижалось достоинство молодого солдата. Этому способствовала обстановка попустительства к неуставным взаимоотношениям со стороны командиров и политработников части. Следствие провело большую работу по выявлению причин преступления…»

/Слова военного прокурора Ленинградского

военного округа, полковника юстиции О.Л.

Гаврилюка из статьи Т.Зазориной «Роковой

рейс» в Ленинградской газете «Смена»

от 13.IV.88 г./

«Какое прекрасное синее небо было надо мной до армии! Какие планы я строил, и вот как все случилось. Зашли черные тучи, затмили небо, сверкнула молния, и вся моя жизнь исковеркана. Но я не сломался, нет – во мне еще мерцает огонь, который еще вспыхнет…»

/Из письма А.Соколаускаса родным, 15.III.87 г./

…Но надо было вставать. Да, в купе сидели трое. Поезд громыхал, вагон качало, за окном проносились столбы, заснеженные деревья, небо было хмуро, мелькали снежинки, и так хотелось выпрыгнуть туда, в сугробы, зарыться лицом в чистый холодный снег.

За что? Вопрос надвигался, как черная глыба, потому что самое страшное было в нем. Если бы можно было на него ответить! Жуткая бессмыслица происходящего придавливала, скрючивала, делала все невыносимым, полная беспомощность парализовала ум, волю. Он понимал, что от этого только хуже, чутье подсказывало, что его мучительный поиск ответа только распаляет их. «Интеллигент паршивый…» Услышав это впервые, он сразу почувствовал, что здесь кроется какая-то загадка – тяжелая, звериная ненависть почудилась ему в этих словах невысокого, коренастого солдата, и первой же реакцией был вопрос: почему? за что? Не было ответа, и именно потому положение казалось безвыходным. Нужно было отвечать на бесконечные придирки, нужно было сопротивляться, восстать. Но как?

Вся жизнь до армии была понятна и проста. Есть правда, есть ложь. Есть честь и подлость, добро и зло. Нужно быть мужественным и добрым. Порядочным. Люди обычно понимают правду и доброту. Да что люди – кошки, собаки и то…

В армии началось по-другому.

«Дорогие папа и мама, во время нашей встречи вы обвиняли себя, что не научили меня ябедничать. Этому не надо учить…

Может быть в том, что мне не хватало самостоятельности в некоторых эпизодах моей жизни, и есть часть той ошибки, которая