Дорога Короля - Мартин Гринберг

— А я думала, что вторая твоя мечта — совсем о другом! О том, чтобы иметь те же удовольствия и радости жизни, что и другие люди.

Квелдальфа обдало жаром. И он прекрасно понимал, что светлая кожа непременно выдаст его невольное замешательство. Он искоса глянул на Скьялдвор: нет ли и у нее на щеках румянца смущения? Однако девушка ничуть не покраснела, хотя кожа у нее была даже, пожалуй, светлее, чем у него. И ничуть не смутилась, ибо хорошо знала, что вольна говорить все, что хочет, и действовать так, как хочет.

Слегка заикаясь, он ответил ей:

— Я не смею желать этого. Если б я этого пожелал, то стал бы клятвопреступником, но я никогда не нарушу данного мною обета.

— Тогда ты тем более дурак! И уж совсем зря тратишь свою жизнь! — рассердилась Скьялдвор. — А ведь ты человек вроде неплохой. Между прочим, другие синерубашечники не так глупы!

— Что ты хочешь этим сказать? — встревожился он.

— А ты разве не понимаешь? Да этого не видеть и не слышать может только совсем слепой и глухой! Твои собратья и не думают тосковать по ночам от одиночества в своих постелях!

— Это правда? — потрясенно прошептал Квелдальф, но, увидев в ее глазах сердитое удовлетворение, понял, что она не лжет.

Печаль тяжким грузом легла ему на душу, однако же он не удивился, а лишь склонил голову и, рисуя солнечный круг у себя на груди, промолвил тихо:

— Все люди грешны. Я помолюсь за своих братьев.

Скьялдвор уставилась на него широко распахнутыми глазами:

— И это все?!

— А ты хочешь, чтобы я сделал что-то еще? — спросил он с искренним любопытством.

— Если бы у тебя не росла борода, я решила бы, что южане давно уже превратили тебя в евнуха — стоило им напялить на тебя этот синий балахон! — прошипела Скьялдвор, гневно раздувая ноздри. — Ты спрашиваешь, что тебе сделать еще? Для начала — вот это!

И она крепко обняла его, прильнув к нему всем телом, а потом заглянула ему в глаза, и выражение лица у нее при этом было как у воина, который оценивает силу своего противника, его меч и крепость его щита.

Ее золотые нагрудные пластины больно вдавились в его тело, потом сдвинулись, и он сквозь рубаху ощутил мягкую упругую округлость ее грудей. Руки его по-прежнему бессильно висели вдоль тела, но она сама обнимала его с такой силой, какой хватило бы и на двоих. Капли пота, щекоча, скатывались у него по лбу и по щекам, и ему казалось, что холодный лес вокруг вмиг превратился в жаркие тропики.

А потом Скьялдвор поцеловала его. Даже каменная статуя вроде тех, что украшают центральную площадь Скопенцаны, не осталась бы равнодушной к такому поцелую, а он был всего лишь мужчиной…

Она чуть отступила назад и посмотрела на него — но не в лицо, а куда-то в низ живота, желая убедиться, что ее поцелуй произвел на него должное впечатление. Надо сказать, что результат этого поцелуя был даже слишком заметен, и Квелдальф, и без того красный как рак, покраснел еще больше. Но когда Скьялдвор протянула руку, чтобы расстегнуть на нем рубаху, он резко отшвырнул ее руку.

— Нет! Во имя доброго бога! — выкрикнул он хрипло.

Теперь и она тоже покраснела — но от гнева.

— Почему же «нет»? Ведь остальные вайдессы ни в чем себе не отказывают! Почему же ты один должен хранить обет? Ведь ты даже не их роду-племени! И по рождению тоже к их вере не принадлежал!

— То, что они нарушают данный богу обет, еще не повод следовать их примеру. А если б они совершили убийство, а не прелюбодеяние? Ты бы и в этом случае предложила мне действовать так же?

— Как может быть недозволенной такая радость, как любовь? — Скьялдвор скорбно покачала светловолосой головой.

— Это недозволено лишь жрецам Фаоса, — пробормотал Квелдальф. — Мы даем обет доброму богу. Ты права: по рождению я не принадлежу к последователям Фаоса, но в вере своей я — точно ребенок, усыновленный прекрасным отцом. И кем бы я ни был по рождению, отныне я навечно принадлежу храму Фаоса и самому доброму богу.

Он говорил это от чистого сердца, понимая однако, что это не вся правда. Будучи приемным сыном в доме Фаоса, он всегда подвергался более тщательной проверке, чем те, что вошли в этот дом по праву рождения: им могли простить прегрешения, которые для него явились бы смертным приговором, ибо для них он был чужаком, бывшим рабом, который осмелился жить и веровать так же, как они. Другой человек со временем, возможно, преисполнился бы презрения, видя явную фальшь в системе подобных отношений, но только не Квелдальф. Несправедливости лишь подстегивали его рвение. Если требуется, чтобы он лишний раз доказал свою преданность Фаосу, он с радостью ее докажет!

— Так ты не хочешь? — изумленно спросила Скьялдвор.

— Не хочу, — твердо ответил Квелдальф.

Ни разу с тех пор, как он надел синюю рубаху жреца, не испытывал он подобного искушения; память о прекрасном теле Скьялдвор впечаталась в его тело, и он знал: воспоминание об этом останется с ним до последнего вздоха. Впрочем, жрецов Фаоса не зря учили управлять своей плотью. Снова и снова повторял Квелдальф про себя слова молитвы, полностью сосредоточившись на образе доброго бога и постепенно изгоняя из своей души то страстное желание, что огнем жгло сейчас его плоть.

Скьялдвор снова подошла к нему. Ничего, на этот раз, думал он, она не застанет его врасплох, он сумеет защитить себя от ее объятий. Но обнимать его Скьялдвор не стала. В воздухе мелькнула ее рука, быстрая, как змея, и он почувствовал, как она сильно ударила его ладонью по левой щеке, а потом — тыльной стороной ладони — по правой. И эта неожиданная боль показалась ему сладостной, ибо именно она изгнала из его души эхо плотского вожделения.

— Да будет милостив к тебе добрый бог Фаос, пока ты не сумеешь найти в сердце своем места для веры в него, — тихо промолвил Квелдальф. — Я же стану молиться, чтобы миг этот настал как можно скорее, ибо ты кажешься мне наиболее предрасположенной к нашей вере, чем большая часть твоих единородцев.

Скьялдвор покачала головой и засмеялась — нарочито неприятным смехом, хотя и голос, и смех у нее всегда были просто прелестны. А потом она вдруг плюнула Квелдальфу прямо в лицо.

— Плевать мне на твоего Фаоса и на твою веру! — Она снова плюнула ему в лицо. — И на тебя мне плевать!

Она резко повернулась и бросилась прочь.

А Квелдальф стоял и смотрел ей вслед, чувствуя, как ее теплая слюна сползает по щеке в бороду. Затем он медленно наклонил голову и осторожно плюнул на землю, стараясь попасть точно между ступнями — это был старинный вайдесский жест, отвергающий бога тьмы Скотоса. Еще раз вознеся молитву доброму Фаосу, Квелдальф медленно побрел к палаткам жрецов, одиноко торчавшим на берегу реки.