Суд королевской скамьи, зал № 7 - Леон Юрис

— И что делал с ними ваш связной?

— Точно не знаю, но план состоял в том, чтобы переправлять их на волю.

— Рискованное дело.

— Да. Менно Донкер попался.

— Вы знаете, что сделали за это с Менно Донкером?

— Его кастрировали.

— Понятно. А вам не казалось странным, что немцы все это регистрировали?

— У немцев мания все регистрировать. Сначала они наверняка считали, что победят в этой войне. А позже думали, что если будут все регистрировать, а потом подделают эти записи, то смогут оправдать многие случаи смерти.

— Сколько времени вы вели такие записи?

— Я начал в сорок втором и вел их до тех пор, пока нас не освободили в сорок пятом. Всего набралось шесть тетрадей.

— Теперь давайте вернемся немного назад. Вы сказали, что поменяли имя после войны из-за того, что вас заставляли делать в лагере «Ядвига». Расскажите нам, чем вы занимались.

— Сначала — только канцелярской работой. Потом Кельно узнал, что я член подполья. К счастью, он не знал, что я переправляю на волю сведения о его операциях. Я был в ужасе, что он выдаст меня эсэсовцам. Но вместо этого он заставил меня всячески ему помогать.

— Например, каким образом?

— Держать пациентов, когда им делали укол в позвоночник. Иногда меня заставляли самого делать укол.

— Вы были обучены это делать?

— Мне показали один раз, за несколько минут.

— Что еще вас заставляли делать?

— Держать пациентов, когда у них брали пробы спермы.

— То есть запихивали им в задний проход деревянную палку, чтобы получить эти пробы?

— Да.

— Кто делал это?

— Доктор Кельно и доктор Лотаки.

— Сколько раз доктор Кельно делал это на ваших глазах?

— Не меньше сорока или пятидесяти раз. Каждый раз через нас проходило по многу человек.

— Они испытывали боль?

Тукла опустил глаза.

— Очень сильную.

— И это делалось над здоровыми людьми перед облучением и последующей операцией, то есть было первым этапом эксперимента?

— Милорд, — прервал его Хайсмит, — мистер Баннистер задает свидетелю наводящие вопросы и хочет услышать его собственные выводы и соображения.

— Я сформулирую вопрос иначе, — сказал Баннистер. — Принимал ли доктор Кельно участие в медицинских экспериментах немцев?

— Да.

— А откуда вы это знаете?

— Я сам видел.

— Вы видели, как он делал операции в пятом бараке?

— Да.

— Много раз?

— Во всяком случае, сотни две или три.

— На евреях?

— Иногда по приговору суда, но девяносто девять процентов — на евреях.

— Вы присутствовали при операциях доктора Кельно в общей больнице в двадцатом бараке?

— Да, много раз. Много десятков раз.

— И вы видели, как он ведет прием? Как делает мелкие процедуры — например, лечит нарывы и порезы?

— Да.

— Вы заметили какие-нибудь существенные различия в поведении доктора Кельно в пятом бараке и в общей больнице?

— Да, с евреями он был очень жесток. Он часто бил их и ругал.

— На операционном столе?

— Да.

— Пойдем далее. Мистер Тукла, я хочу поговорить об одной конкретной серии операций, проведенной в начале ноября сорок третьего года. Тогда у восьми мужчин были удалены семенники, а у трех пар женщин-близнецов — яичники.

— Я это прекрасно помню. Это было десятого ноября. В тот вечер кастрировали Менно Донкера.

— Расскажите, пожалуйста, подробнее.

Тукла отхлебнул глоток воды, расплескивая ее, — так дрожала у него рука. Лицо его стало белым, как мел.

— Мне велели явиться в пятый барак. Там было множество капо и эсэсовцев. Около семи часов четырнадцать жертв привели в комнату рядом с операционной. Нам велели побрить их и сделать уколы в позвоночник.

— Не в операционной?

— Это делалось всегда только в соседней комнате. Доктор Кельно не хотел зря тратить время в операционной.

— Делали ли этим людям предварительный укол морфия?

— Нет. Доктор Вискова и доктор Тесслар несколько раз протестовали и говорили, что гуманность требует колоть им морфий.

— А что отвечал доктор Кельно?

— Он говорил: «Незачем расходовать морфий на этих свиней». Ему несколько раз предлагали давать этим людям общий наркоз — усыплять их, как он делал в двадцатом бараке. Но он говорил, что не может тратить на это время.

— Значит, инъекции всегда делались в комнате рядом с операционной, без морфия и неквалифицированными или полуквалифицированными людьми?

— Правильно.

— Эти жертвы испытывали боль?

— Очень сильную. Это моя вина… Моя вина…

Он раскачивался взад и вперед, закусив губу, чтобы сдержать слезы.

— Вы уверены, что можете продолжать, мистер Тукла?

— Я должен продолжать. Я носил это в себе больше двадцати лет. Я должен все выложить, чтобы обрести покой. — Он всхлипнул. — Я струсил. Я должен был отказаться, как Донкер.

Он несколько раз судорожно вздохнул, извинился и кивнул в знак того, что готов продолжать.

— Так вот, вечером десятого ноября вы присутствовали в комнате рядом с операционной пятого барака и помогали готовить этих четырнадцать человек к операции. Продолжайте, пожалуйста.

— Первым был Менно Донкер. Кельно велел мне зайти в операционную и держать его.

— Вы были вымыты?

— Нет.

— Кто еще при этом присутствовал?

— Доктор Лотаки ассистировал. Еще были один-два санитара и два охранника-эсэсовца. Донкер кричал, что здоров, а потом умолял Кельно оставить ему один семенник.

— Что говорил на это Кельно?

— Он плюнул ему в лицо. Через несколько секунд за дверями началась такая суматоха, что Фосс велел мне пойти в пятый барак и привести Марка Тесслара. Когда я вернулся с ним, я увидел такую ужасную сцену, что не могу забыть о ней ни днем, ни ночью. Эти девушки, с которых срывали одежду, дикие крики боли от уколов, люди, которых били прямо на операционном столе, кровь… Только Марк Тесслар сохранил присутствие духа и гуманность.

— И вы заходили в операционную?

— Да, я ввозил и вывозил жертв.

— Кто делал операции?

— Адам Кельно.

— Все операции?

— Да.

— Он мылся перед очередной операцией?

— Нет.

— Он стерилизовал инструменты?

— Нет.

— Он проявлял заботу о пациентах?

— Он был как сумасшедший мясник на бойне с топором в руках. Это была просто резня.

— Сколько времени это продолжалось?

— Он делал операции очень быстро, за десять — пятнадцать минут. Около полуночи мне велели отправить несчастных назад, в третий барак. Там стояло несколько носилок, и они лежали на них вплотную друг к другу. Весь пол был залит кровью. Мы отнесли их в барак. Тесслар умолял меня позвать Кельно… Но я в ужасе убежал.

Адам Кельно передал Смидди записку: «Я ухожу из зала».

«Сидите на месте!» — написал в ответ Смидди.

— Как дальше развивалась ситуация, мистер Тукла?

— На следующее утро меня вызвали в пятый барак и велели выписать свидетельства о смерти на одного из этих мужчин и одну из женщин. Сначала я проставил у мужчины причину смерти — «шок», а у женщины — «кровотечение», но немцы заставили меня написать вместо этого «тиф».

— Значит, мистер Тукла, все это долгое время не давало вам покоя?

— Я жил в постоянном страхе, что меня объявят военным преступником.

— Вы знаете, какая судьба постигла эти шесть тетрадей, где регистрировались операции?

— Когда русские освободили лагерь, началась сумятица. Многие бежали, как только ушли эсэсовцы. Я не знаю, что стало с пятью тетрадями, но шестую я сохранил.

— И прятали все эти годы?

— Да.

— Из боязни, что вас привлекут к ответственности?

— Да.

— Какое время охватывает эта тетрадь?

— Вторую половину сорок третьего года.

— Милорд, — сказал Баннистер, — я хотел бы сейчас представить в качестве доказательства журнал регистрации операций, сделанных в концлагере «Ядвига».

34

В зале суда разразился словесный бой. Закон есть закон!

— Милорд! — воскликнул сэр Роберт Хайсмит. — Мой высокоученый друг создает драматическую ситуацию, пытаясь в последнюю минуту представить новые доказательства. Я намерен категорически протестовать и считаю это недопустимым.

— На каком основании? — спросил судья Гилрей.

— Ну, прежде всего, я вообще не видел этого документа и не имел возможности его изучить.

— Милорд, — сказал Баннистер, — этот документ попал к нам в руки только сегодня в три часа утра. За ночь мы собрали сорок человек добровольцев, которые просмотрели его в поисках информации, имеющей отношение к делу. Вот на этих двух листах я выписал то, что считаю наиболее важным. Я с радостью предоставлю моему высокоученому другу для изучения эти записи и фотокопии тех страниц журнала, по поводу которых мы будем задавать вопросы.