Сиротский дом - Лиззи Пэйдж

началом художественного фильма – и понимала, что слово «ад» применительно к концлагерям преувеличением не было. – Я почти все время жила в Лондоне и работала в фирме «Харрис и сыновья» и… вот, собственно, и все. – Если бы она сейчас стала рассказывать о Майкле, то наверняка заплакала бы, а ведь сегодня предполагалась вечеринка в честь их с Джулианом помолвки, так что…

– А во время блица ты была в Лондоне?

– Да.

– И твоя мать тоже?

Дети в Грейндже тоже иногда спрашивали ее о матери, но взрослым это редко приходило в голову. Большинство людей после войны стали похожи на плотно закупоренные банки и понимали, что остальные испытывают столь же мало желания обнажать свое нутро. Ни о чем не спрашивай, ничего не рассказывай.

– Нет. Мои родители были миссионерами. В Африке, – ровным, безжизненным тоном сказала Клара.

– А ты с ними не поехала?

– Не поехала.

– Они сами тебя здесь оставили?

– Да.

Сейчас Анита отнюдь не проявляла своей обычной бескомпромиссности. Очевидно, когда ей хотелось что-то узнать, она применяла иной метод: мягко отвинчивала крышку на очередной «закупоренной банке» и нюхала ее содержимое.

– Они тебя бросили?

– Нет. Ну, в общем, почти что. Да, пожалуй, все-таки бросили.

И Кларе вдруг показалось, что из нее выкачали весь воздух и теперь ей нечем дышать. Но ей давно уже необходимо было сказать эти слова. Ей необходимо было отпустить эту боль. Кстати, и Берил уже направилась к ним, держа в руках поднос с бигуди.

– Это была его идея – туда уехать, – быстро сказала Клара. – А потом моя бедная мама там заболела и умерла. И, как мне говорили, умирала она медленно и мучительно.

Анита ласково накрыла рукой ее дрожащие пальцы.

– Значит, и ты хорошо знаешь, что такое страдания.

* * *

Угощение готовила миссис Уэсли и постаралась на славу. Еды на столе было столько, что скатерти видно не было – всевозможные сыры, ветчина на косточке, пышные роллы с колбасой, хлебный пудинг, рассыпчатое печенье с ломтиками персиков. На это ушла изрядная сумма отложенных Джулианом наличных. Давно уже Клара не видела столь богато накрытого стола, у нее даже слюнки потекли при виде этих кушаний, однако она слишком сильно нервничала, чтобы хоть что-нибудь съесть, да и нарушать красивое убранство ей не хотелось. Даже ее старое зеленое платье казалось ей сейчас чересчур эффектным, чересчур лондонским. Хорошо, думала она, что я не стала покупать ничего нового. Тщательно уложенные в парикмахерской волосы выглядели какими-то неестественно застывшими, мертвыми, и она решила, что ни за что больше не пойдет к этой Берил! После посещения парикмахерской уши у нее до сих пор горели после горячей сушки, и ей казалось, что они так и пылают алым цветом, хотя Терри и заверила ее, что уши у нее такие же, как всегда – розовые.

Робинсон и Брауни уже прибыли. Вместе с женами, разумеется, – и Клара немедленно преисполнилась сочувствия к жене Брауни. Двенадцатилетний сынишка Робинсона в галстуке-бабочке ходил по залу с блюдом сэндвичей с кресс-салатом, предлагая их гостям, и те милостиво ему улыбались. Клара вдруг почувствовала себя виноватой: если этому мальчику можно здесь находиться, то почему же ее детям этого нельзя? Им бы тоже следовало быть в числе приглашенных.

Только она хорошо знала, что на это сказал бы Джулиан: «Это ведь не твои дети, не так ли?»

Среди гостей было также несколько высокопоставленных клиентов Джулиана, которыми он любил похвастаться на публике: лорды, депутаты парламента, инженеры, бизнесмены. Прибыли и те, о ком Джулиан любил посплетничать с Кларой: коллекционер картин, знаменитый карточный игрок, пара гомосексуалов, актеры. Бродя по залу, Клара слышала обрывки бесед; говорили об охоте, о том, кто что продает, а кто так и не оправился «от случившегося» – имелась в виду война. Они не говорили этого прямо; слово «война» вообще не произносилось; популярна была фраза «мир так и не стал прежним».

Итак, ее собственных гостей среди этих людей не было: ни детей, ни Джуди, ни мисс Бриджес, ни Айвора. Зато, правда, была Анита, которая, несмотря на все «усилия» Берил, выглядела ослепительно, а также доктор Кардью, и та милая дама, заведующая почтой, имя которой Клара никак не могла запомнить (какой позор!). То есть это были все-таки гости не только Джулиана.

Джулиан, обняв ее за талию – на людях он почему-то вел себя куда более экспансивно, чем наедине с ней, – шепнул ей на ушко: «Не стой на месте. Ты должна циркулировать».

– Вы меня помните? – спросил, подойдя к ней, какой-то хрупкий человечек. Клара сказала, что помнит, и его лицо осветилось радостью. Лестер Бернс! Она бы с удовольствием с ним побеседовала – его хрупкость прямо-таки очаровывала ее, он чем-то напоминал ей Питера, – но рядом с ней тут же опять появился Джулиан и потащил ее дальше, чтобы представить каким-то своим друзьям.

– А вот и будущая миссис Уайт!

– С такими бедрами только рожать и рожать, – одобрительно заметил один из них якобы на ухо другому, но так, что все вокруг это слышали. Такое ощущение, словно эти люди меня глухой считают! – возмутилась Клара. Да нет, им просто наплевать, слышала она это хамское замечание или нет; она для них нечто абсолютно несущественное.

Клара взяла с подноса еще один бокал. «Надо циркулировать». Она подмигнула Джулиану и, остановившись возле буфета, стала размышлять о том, как мало здесь людей, которые ее знают, и как мало тех, кого знает она. Некоторые пары танцевали; какая-то весьма светского вида особа пыталась уговорить Джулиана потанцевать с ней румбу. Он не соглашался. Вот уж что Клара знала о нем точно: его вряд ли можно было соблазнить хорошеньким личиком или глубоким декольте. Миссис Гаррард, заметив Клару, удивленно приподняла бровь и что-то шепнула мужу, от которого не отходила ни на шаг. Волосы у нее были высветлены настолько, что казались седыми. Интересно, подумала вдруг Клара, а это тоже продукт деятельности Берил? Мистер Гаррард придирчиво выбирал сигару из тех, что предлагались гостям. Клару не покидало ощущение, что эта вечеринка устроена не для нее, а для гостей Джулиана. Например, для этих Гаррардов.

А еще Кларе явно не хватало ее детей. Что это с ней такое? Она ведь всегда раньше любила повеселиться, закатиться куда-нибудь вечерком. А теперь ей доставляли удовольствие неторопливые приготовления детей ко сну, привычные поцелуи пухлых детских губ, подтыкание одеяла, носки, вывешенные в ряд на батарее, резиновые уточки в ванне, разметавшиеся по подушке волосы. Она, может, и не разбиралась в