Силы Хаоса: Омнибус - Кристиан Данн

Они быстро прятали все мелкое и ценное в мешочках на поясах и складках волчьих шкур — драгоценности, которые были замерзшими слезами дев, ожерелья из перекрученных золотых змей, которых живыми добывали из богатых минералами гор на севере. Некоторые воины брали оружие или щиты, надевали на себя отдельные элементы доспехов, прежде чем натянуть покрытия из шкур обратно.

Каждый из них старался удостовериться, что ему досталась одна особая ценность — маленький железный круг, пересеченный четырьмя линиями, символ, который носили на себе все воины Грика. С ними они смогут выдавать себя за охранников каравана, по крайней мере, до тех пор, пока его не выйдет встречать сам Грик или кто-то из старейшин. Тогда уже будет слишком поздно.

Вскоре Хат успокоит ревущих вьючных зверей и воины поведут угнанный караван к лагерю Грика. Голгофа поразила мысль, что ему и его людям удалось успешно завершить самую опасную часть плана, если не считать столкновения с Гриком. Возможно, он заплатит большую цену за силу, которой наделил его Крон, но если ее будет достаточно для достижения победы, как здесь, то Голгоф был согласен заплатить многое.

От этой мысли он почувствовал себя гораздо лучше. Изо рта исчез привкус желчи. Он размял плечо и почувствовал боль из тех, что беспокоят несколько дней, но потом проходят. Мимо прошел Крон, направляясь к каравану, и Голгоф присоединился к нему, уже готовый учиться новому.

Две луны померкли в светлеющем утреннем небе. Песнь Резни, маленькая, но яркая, все еще сияла над горизонтом.

Глава вторая

Хотя легенды об Аргулеоне Веке занимают многие тома, его величайший враг — Последний — еще загадочнее. Некоторые говорят, что некогда было много ему подобных, и что все, кроме одного, были поглощены Хаосом, когда тот впервые просочился в реальное пространство через Мальстрим, и так Последний оказался единственным выжившим представителем своей расы, жаждущим мести. Другие рассказывают, что он сам был созданием Хаоса, демоном, который отказался взвалить на себя ярмо служения богу, существом, которое в безумии своем возжелало завладеть символическим миром Торвендис. И ученые, и лжецы провозглашают многие иные версии: что Последний пришел из иного времени, что он — огромное чужеродное существо, которое застряло в Мальстриме, как муха в древесной смоле, или разумная боевая машина из безумных времен Темной Эры Технологии.

Но все эти рассказы подобны маслу на глади озера. Как будто Торвендис каким-то образом стыдится историй о Последнем, они поблескивают на поверхности легенд этой планеты и исчезают в безвестности, в то время как другие рассказы остаются глубоко в сознании мира.

И все же Последний долго и тяжко сражался с Аргулеоном Веком, великолепным чемпионом Хаоса, и все согласны с тем, что исход поединка был далек от известного. Последний должен был быть воистину ужасен, чтобы бросить вызов Веку, возможно, умелым чародеем, или существом из чистой энергии, или же в нем крылась некая иная сила, природу которой никто не мог угадать. Но самое распространенное впечатление о нем — невероятный размер.

Горы Канис — для многих достаточный аргумент. Когда противостояние свелось к уловкам и ухищрениям, Последний много лет пролежал в засаде, намереваясь взять Аргулеона Века врасплох. Когда Век ослабил осторожность — ошибка то была или приманка? — Последний восстал из-под земли и едва не поглотил его. Следы, оставленные громадной пастью Последнего, остались на земле в виде высоких острых пиков, именуемых горами Канис.

Горы были первым, что капитан Амакир из Несущих Слово узрел в окуляры «Мультус Сангвис», сфокусировав их на поверхности Торвендиса. Они походили на выпуклость старой шрамовой ткани на ране, которая много раз заживала и вновь открывалась — уродливые, искривленные волны камня, бегущие вдоль континента, который доминировал над ликом планеты. Амакир отвернулся от обзорного устройства под жужжание многотысячелетнего силового доспеха и спустился с рулевого возвышения на мостик «Мультуса». Корабль был так же стар, как сам легион Несущих Слово, и так же, как легион, он непреклонно преодолевал все, что на него обрушивала галактика. Миссия Амакира была очень важна, поэтому он выбрал именно «Мультус». Тот был быстрым и крепким, и в нем жил необычно активный (хотя и нестабильный) машинный дух, который мог присмотреть за собой, если его оставляли без надзора. Корабль выглядел, как массивное скопище темных церковных шпилей, усеянных орудийными портами и горгульями, которое гневно мчалось сквозь космос на двигателях, тускло горящих красным светом. Вдобавок ко всему, это был крупнейший корабль из флота Несущих Слово, который мог приземляться на планеты.

Внутренняя часть «Мультус Сангвис» была настолько перекручена, что только малая его часть была обитаема, все остальное было открыто чистому вакууму или заполнено деформированным металлом. Только мостик, технические палубы и жилища Несущих Слово были безопасны. Поэтому «Мультус Сангвис» было практически невозможно взять на абордаж, и его могли обслуживать даже самые малые экипажи, как сейчас.

Амакир сделал жест бледнокожим лакеям, которые сжимались от страха в его присутствии, и один из них сдвинул переключатель, создав проекцию Торвендиса высоко над амфитеатром мостика. Черное, потемневшее от времени железо вокруг окрасилось в серый от света голограммы. Амакир уставился на бледный, покрытый шрамами мир, пытаясь извлечь информацию из его внешнего вида: рваная рана гор, землистые просторы гнилых топей, разноцветный город леди Харибдии, похожий на украшенную самоцветами сеть, брошенную в центре континента. Разрозненное множество островов в западных океанах, изжеванный полуостров на юге, где тропические леса теснились меж бездонных провалов — где же многоликие боги Хаоса оставили свой знак? Торвендис был миром, имеющий огромное символическое значение, ибо существовал в самом сердце Мальстрима, где другие миры разлагались и дробились, и сохранялся благодаря тому, что сотни различных течений варпа тянули его в разные стороны и нивелировали друг друга. Каждое божество, полное почитаемой злобы, взирало на эту планету, чтобы увидеть, кому из них удастся завладеть ею по прошествии столетий.

Торвендис был измученным миром, как видел Амакир. Зрением, отточенным десятью тысячами лет созерцания, он созерцал раны под поверхностью планеты и потоки насилия, что проносились по ней в прошлом. Все это делало еще более удивительным тот факт, что леди Харибдия, в заблуждении своем ставящая Слаанеша превыше других богов Хаоса, смогла так долго держаться у власти.

Но Амакир, капитан из ордена Несущих Слово, прилетел не за леди Харибдией. Он подготовился и узнал достаточно, чтобы предвидеть ее реакцию на прибытие Несущих Слово, но это было все, что его в ней интересовало. Он прилетел за тем, кого его орден именовал Карнулоном.

Амакир повернулся, услышав, как открываются бронированные двери мостика. Лакеи, которые стояли кругом, сгорбившись, на краю мостика, сжались от звука и опустили глаза — если они у них еще были — к клепаному полу.

Брат Пракордиан шагнул внутрь сквозь дым, поднимающийся со зловонных нижних палуб. На нем были силовые доспехи цвета засохшей крови, такие же, как у Амакира, с той же эмблемой в виде демонского оскала на наплечнике. Но в то время как руки и ноги Амакира были усеяны знаками различных кампаний и наградами тысячелетних войн, керамитовую броню Пракордиана покрывала гравировка из бессвязных слов. Пракордиан был говорящим-с-мертвыми, он слышал эхо слов усопших в том напоминающем транс состоянии, в которое впадали космические десантники вместо сна. Когда он пробуждался от этого не-сна, на его доспехах была выгравирована еще одна фраза, новые слова, которые оказались достаточно сильны, чтобы пережить смерть и достичь оскверненного разума Пракордиана. Где-то внутри этой бледной, безволосой головы с туго натянутой кожей метались миллионы слов, умоляющих космического десантника обратить на них внимание, дать мертвецам последний шанс оставить свой след на вселенной. Дар Пракордиана — и это был дар, ибо благодаря ему он приносил пользу Несущим Слово и, следовательно, Хаосу — означал, что даже тех, кто лишился жизни, все еще можно допросить.

— Слава! — воскликнул Пракордиан, задохнувшись от восхищения при одном лишь взгляде на изуродованный диск Торвендиса. — Какой мир! Сколько смерти!

Некоторых он мог бы насмешить тем, что каким-то образом сохранил способность удивляться. Она сосуществовала с фанатизмом, который пятнал каждого Несущего Слово, как будто его преданность Хаосу была скорее злостью ребенка, нежели циничной ненавистью древнего воина. Но немногое могло насмешить Амакира теперь, когда он с самых дней Ереси стремился искоренить все благочестие в галактике.