Цербер - Николай Полунин

Или притормозить как положено у шлагбаума и ползти дальше. Вряд ли бы их стали останавливать. А могли бы и сразу стрельбу поднять, здесь тож на тож.

Оглядел свое воинство.

Зиновий переставлял ноги, а губы у него беззвучно шевелились, повторяя один и тот же вопрос. Гоша, городской непривычный человек, пыхтел, один Павел скользил бесшумно. Вот только насупился.

"У нас черт знает какие возможности, но все равно мы выбрали путь бегства. Сколько раз повторять, что только дурак мог поверить, будто человек - это звучит гордо. Тот, кто звучит гордо, по своей воле не выберет тайные тропы и собственную незаметность. Он, гордый, попрет напролом, с шумом, с пламенем и красивыми эффектами. Потешит почтеннейшую публику. Впрочем, недолго - шею сломит. А нам надо дойти. Я должен их довести. И найти Лену, и тоже довести, и отправить отсюда. Я должен. Должен, должен, должен..."

Они вышли через полкилометра, за поворотом, и он сразу почувствовал: что-то произошло. Опять вокруг что-то было не так, а он не мог понять - что.

Дорога оставалась безжизненной, но и в дороге, в самом виде ее, и в окружающих стенах деревьев произошли явные изменения. Стало заметно прохладнее, и он поспешил выйти из длинной глубокой тени, падающей с их стороны леса.

Тень. Длинные тени начала или конца дня, когда солнце стоит низко. Еще низко или уже низко. А должен быть примерно полдень.

- У кого-нибудь есть часы?

Как ни странно, среагировал Зиновий Самуэлевич. Михаил лишь мельком посмотрел на подставленное запястье и отвернулся. Увиденное прибавило ему убежденности.

В окошечке - у Зиновия старенькая таиландская печатка с семью мелодиями было пестро. Горела вся возможная индикация, как это иногда случается при замене батарейки.

- А у тебя. Братка? - быстро спросил Павел, хищно поводя носом, взглядывая то на тени, то на солнце, едва видимое над лесными верхушками.

- Стоят.

Он не захотел вдаваться в подробности. На его прочнейшей, противоударной, водозащищенной и все такое "Сейке" отвалилась часовая стрелка. Она ссыпалась вниз, к отдельному циферблату секундомера и застряла там. Они у него однажды с пятого этажа летели, эти часы, царапина на корпусе видна до сих пор, и хоть бы что им. А сейчас он легко задел рукой с браслетом упругую хвойную ветку.

- Утро, - уверенно сказал, подойдя, Павел. - Часов восемь примерно. Сейчас Гошу спрошу. ОНА нам те четыре часа назад подарила?

- Не нам, Батя, - Зиновию и Гоше. Нам просто вернули, что одалживали.

Михаил старался, чтобы до Павла дошел весь смысл.

- Значит, дела их были настолько плохи, что им понадобилось дополнительное время, которое брали у нас. Значит, я не успеваю вас довести. Мы все не успеваем.

Павел смотрел на него, стиснув зубы. Потом повернулся и долго зевнул:

- Не торопись на тот свет, говаривала моя бабушка, там кабаков нет. Вот мы и проверим, да, Братка? Гошка! - заорал. - Проходимец! Ты там пустыню Гоби орошаешь?!

Гоша появился, застегиваясь. Тотчас возникла и "Альфа-Ромео".

- Я сяду за руль, пусти-ка, Братка. Ты, Гошка, рядом, мне без тебя скучно. Зиновий, назад к Миньке перебирайся. Там еще пиво есть, я этого обормота ограничивал.

- Зато себя не ограничивал, - буркнул Гоша. - Я не очень понимаю, сколько мы ехали-то по времени? Вроде рано еще.

- Быстро ехали, Гоша, вот и рано успели. - Павел коротко хохотнул. - Все тебе благодаря. Миня, нам теперь никого опасаться уже не стоит, верно? Мы для тех, которых Гошка без порток оставил, вроде как испарились, я верно думаю?

"Пожалуй, - подумал Михаил, - мы по отношению к ним теперь одновременно и в прошлом, и в будущем, а из настоящего выпали. Ситуация для любителей парадоксов, избави меня от них. Вот ОНА и ответила, и никуда ОНА меня не отпускала".

- Нравится? - спросил Павел Гошу, указывая на мелькнувший сбоку, а потом разом раскрывшийся простор.

- Ничего себе. - У Гоши опять портилось настроение. По известной причине.

- Погоди, доедем, там сельпо есть, - сказал Павел, тонко его чувствующий. - Миньку спать уложим и чего-нибудь придумаем.

- Чего это его - спать?

- Он какую ночь не спит. Мы тут покуролесили на днях. Мое-то дело солдатское, а ему спать просто-таки необходимо. Он во сне думает, мозгует, как нас, бедных, сберечь и оборонить.

- О чем вы там? - Только выпустив руль, он почувствовал, как устал.

- О тебе, Братка, о себе, о делишках наших незатейливых.

Павел коротко засмеялся и заложил совершенно ненужный вираж, от которого "Альфа-Ромео" испуганно прижалась одним боком к полотну шоссе, и все ощутили, как два колеса на миг зависли в воздухе. Гоша ойкнул, на Михаила никак не подействовало. Зиновий Самуэлевич качнулся и принял прежнее положение.

- Паш, отчего этот... Зиновий такой? - осторожненько спросил Гоша, наклонившись поближе. - С ним что? Зачем мы его искали?

- О, Егор Кузьмич, это история долгая. Слушай, а чего не поймешь переспрашивай.

Для избранного приходится создавать собственный образ, сообразуясь с представлениями, бытующими в его Мире. Это не является принципиальной трудностью. Напротив, очень легко заставить живую сущность отождествить себя с кем-то из героев своего Мира в зависимости от задачи, которая ей поставлена.

В каждом из Миров есть свои верования, которые возникли не на пустом месте.

Такое отождествление коснется не только его самого. Те, кто окажется рядом, тоже видят его таким, каким он видит себя сам, в сути своей. Это еще один общий для всех Миров закон: сила воображения неизмеримо выше силы физической.

Горе тому, кто оказался ареной столкновения этих сил. Рано или поздно падет он их жертвой, но иначе не удержать равновесия в Мирах, и жертва эта оправданна.

Ведь она всего одна.

Глава 25

Комната напоминала большую пустую каюту корабля без иллюминаторов. Удлиненная, с низким потолком, скамьями вдоль стен, между ними стол. Еще один, маленький, вроде письменного пюпитра, - у противоположной стены.

Елена Евгеньевна оглянулась на дверь, снабженную штурвальчиком, на вид очень толстую.

"Сейф, - подумала она, - и ты, голуба, в нем - брильянт".

Она очнулась здесь несколько минут назад. Из висков убрался наконец настойчивый голос, повторяющий, что - надо, что - пора, что - идти. Теперь она уже сомневалась, принадлежал ли этот голос ей самой, а дороги сюда вообще не помнила. Сохранилось с каждым мгновением тускнеющее воспоминание о непреодолимом желании куда-то спешить, действовать, добраться... и вот она добралась.

Куда? И что с ней будет?

Елена Евгеньевна оглядела себя, посмотрела в сумку, которая оставалась у нее на плече. С ней самой все было в порядке, а в сумке все на месте. По-видимому, вошла сюда она все же добровольно.