Сказания о русских витязях - Михаил Чулков

Приезжий не удовлетворил их любопытству и ответствовал:

— Если мне сказать вам о всем, то уже самому князю донести нечего, — и просил, чтоб учинили о нем доклад.

Не смели его больше утруждать, донесли князю, и он впущен был пред Владимира.

На вопрос княжий, что он за человек и какую до него имеет нужду, ответствовал он:

— Я называюсь Добрыня, Никитин сын, уроженец Великого Новгорода, и приехал служить тебе, великому государю.

— Но как ты пробрался в славный Киев-град? И как пропущен злым Тугарином?

— Надёжа-государь! — говорил Добрыня. — Доселе мне, молодцу, еще не было дороги запертыя. Проезжал я горы высокие, проходил я леса темные, переплывал реки глубокие, побивал я силы ратные, прогонял я сильных, могучих богатырей — мне робеть от Тугарина? И я давно уже бы свернул ему голову, — примолвил он, — но я хочу учинить то пред твоим светлым лицом и по твоему слову княжескому, чтоб ты сам, государь, видел службу мою и пожаловал, велел бы мне служить при твоем лице.

Владимир удивился смелости, вежливости, дородству и красоте сего витязя.

— Молодой человек, — сказал он ему, — так ты хочешь сразиться с Тугарином?

— Для сего, государь, поспешал я в славный Киев-град, дней и ночей не просыпаючи, со добра коня не слезаючи.

— Но знаешь ли ты, каково трудно сие предприятие?

— Ведаю довольно, и если б оное меньше имело опасности, я послал бы исполнить оное одного своего Таропа-слугу.

— Я похваляю твою отважность, — сказал Владимир, — принимаю тебя в мою службу и обнадеживаю своею княжескою милостью, но не дозволю вдаться в таковую опасность, ибо ты мне годишься по своей храбрости и разуму в других случаях. Я имею довольно витязей смелости испытанной, но ни один из них не отважится сказать, чтоб он мог биться с Тугарином, понеже сие определено только для богатыря, не рожденного матерью.

— Не рожденного матерью? — подхватил Добрыня.

— Так, — отвечал князь и рассказал ему предвещание волшебницы Добрады.

— Так я великую имею надежду свернуть голову Тугарину, — говорил Добрыня с улыбкою.

— Неужли ты не имел матери? — спросил Владимир любопытно.

— Позвольте мне рассказать мои приключения, — продолжал Добрыня и, получа дозволение, начал.

Повесть Добрыни Никитича

Я хотя имел отца и мать, но в самом деле не рожден я моею родительницею. Потому что она, будучи мною беременная, во время путешествия от нападших разбойников получила удар саблею по чреву, так что я выпал недоношенный из умершей моей матери. Причем и родитель мой убит. Я погиб бы, если б великодушная волшебница Добрада не спасла меня, как сказывала она мне сама о том. Я воспитан ею на острове, где она имеет свое жилище, и остров сей находится на самом южном пупе земли.[29] В младенчестве моем поили меня львиным молоком и, с тех пор как я себя помню, не давали мне просыпать ни утренней зари, ни вечерней, меня заставляли кататься тогда по росе и после обмочали в водах морских. Чрез сие воспитание получил я таковую силу, что шести лет мог выдергивать превеликие дубы из корня. Шесть белых старичков обучали меня всем известным семидесяти двум наречиям, звездоблюстительству и воинским приемам, так что пятнадцати лет имел я счастье на опыте пред самою Добрадою отбить шесть мечей моих учителей и не допустить ни одного на себя удара. За сие получил я от моей благодетельницы сии латы, кои на себе ношу, и коих ношение сохраняет от всякого вреда, как обыкновенного, так и сверхъестественного. Я повергся к ногам моей благотворительницы, приносил благодарность в чувствительных выражениях и просил, чтоб не лишала меня на всю жизнь мою своего покровительства.

— Добрыня Никитич, — сказала она мне, — сие будет твое имя; ни ты не видал своих родителей, ни они тебя, и ты не рожден своею матерью, как уже известно тебе; посему боги, никогда не оставляющие чад праведных родителей, вручили мне тебя и повелели мне быть твоею матерью. Посему по имени моем имеешь ты называться Добрынею, и отчество твое да будет от побед, кои ты совершишь в жизни своей; ибо ведаешь, что по-гречески Никита значит победителя. Днесь вступил ты в возраст, способный ко всяким предприятиям, и осталось мне докончить воспитание мое только одними сими заповедями. Никогда не отступай от добродетели, ибо, уклоняясь от оной, утратишь ты милость богов, покой души своей и учинишься неспособен к великим подвигам. Во-вторых, не меньше первого наблюдай: видя слабого, насильствуема сильнейшим, не пропускай защищати, понеже не помогающий ближнему не может ожидать и сам помощи от богов. Наконец, третье: как получил ты благодеяния от меня, женщины, покровительствуй всегда нежный пол в гонениях и напастях, для того что тем умягчится твой нрав, легко могущий ниспасть в зверство.[30] Не должно мне возвестить долженствующее с тобою впредь случиться, ибо сие таинство написано только в книгах судеб и не всем смертным открывается. Однако ведай, что необходимо должно тебе достать меч Сезострисов. Оный хранится у некоего сильного монарха северного. Если ты оный получишь, не будет для тебя на свете ни спорника, ни поборника. Примета же, по которой найдешь ты меч оный: при первом твоем взгляде на него твой собственный меч спадет с тебя, а оный поколеблется.

Потом подала она мне перстень.

— Во всякое время, когда тебе понадобится конь, — продолжала Добрада, — потри только по оному и пройди три шага вперед; тогда оглянись назад — и увидишь коня богатырского, который будет служить тебе верно во всю жизнь твою.

Приняв сие наставление и подарки, пал я к ногам ее и приносил мое благодарение. Она повелела мне с того ж дня начать в свете мое странствование, искать меча Сезострисова и не прежде основать жилище себе, как убью великого очарованного исполина. После сего повелела она мне сесть в лодку, имеющую меня отвезти на матерую землю. Лодка сия была пречудная. Я нигде не видывал подобной, ибо плыла она не на веслах, а посредством одной растянутой холстины. Сама волшебница села со мною во оную; мы поплыли. Ветры никак не могут дуть столь быстро, как лодка, рассекающая валы океана, везла нас. Сладкий сон овладел мною, и, проснувшись, я увидел себя одного на прекрасной долине близ великого города. Горесть объяла меня, когда узнал я, что Добрада оставила меня собственным моим судьбам и сложила свое о мне попечение. Я любил ее, как родную мать, и не мог удержаться от слез. Близлежащий лес отзывался восклицаниям моим и разносил имя Добрады. Но не пришла, и я долженствовал размышлять о предыдущем состоянии. Мне захотелось испытать силу перстня моего; я потер оный и, отшед три шага вперед, оглянулся назад. Конь красоты невообразимой появился стоящ и оседлан прибором цены несчетной. Золото и камни самоцветные, редких вод, составляли вид великолепный. Сабля и копье висели сбоку седла. Обрадовался я чрезвычайно. Подошел к коню, гладил и ласкал оного, и конь припадал предо мною троекратно, в знак своей покорности, на колена передних ног. Я снял саблю, обвязал оную на себя, взял копье в руку и сел в седло. Не можно изобразить, какую почувствовал я тогда бодрость в себе. Мышцы мои напряглись, и казалось мне, что я в состоянии был сразиться с войсками целого света. Конь подо мною ржал, пускал из ноздрей искры, прыгал и ждал лишь приказания, чтоб пуститься чрез долы, горы и леса.

Хотелось мне очень узнать, в какой я земле нахожусь, и какой был то город. На сей конец поехал я по долине, но, поехав верст пять, не нашел ни одной души живой, кроме нескольких статуй каменных, по разным местам рассеянных и разных тварей представляющих. Заключил я вступить в город и по первой попавшей мне дороге следовал к городским воротам. Я не нашел, к великому моему удивлению, стражи в городе, толь укрепленном, кроме десяти человек в воротах крепости, сделанных из камня и изображающих вооруженных воинов. Ворота были железные и крепко заперты. Я кричал, стучался — никто мне не ответствовал. Досадно мне было, я вышел из терпения и выломал ворота. Въехав в город, проехав множество улиц, не встречался со мною никто. Я удивлялся огромности и великолепию жилищ и не понимал, зачем по всем улицам расставлено множество статуй и нет живущих. В размышлениях о сем вступил на пространную площадь. Посреди оной стоял великолепный дворец. Множество каменных воинов составляли главный караул, иные из них расставлены были по разным местам, как бы на часах. Удивление мое умножалось. «Неужли сие только игра природы! — думал я. — Великий город без жителей, одни только камни вместо обывателей! Не может быть сие случайным произведением естества! Гнев богов на сем месте, и люди сии окаменели». Подумав, желал я испытать, не найду ли кого внутри дворца. Слез с коня, взошел и утвердился, что город сей превращен в камень со всеми жителями, ибо во дворце нашел множество людей окаменевших, в различных положениях: одни, казалось, разговаривали между собою, другие шли, иные сидели, другие смеялись, иные шутили над приезжим из деревни челобитчиком, как обыкновенно случается то в передних комнатах дворца.