Останкино. Зона проклятых - Артемий Ульянов

Когда матушка отправила его спать, он услышал, как толстая Клавдия, слывшая авторитетным экспертом по части гаданий, толкования снов, старинных преданий и прочего фольклора, сказала:

— А Степка-то не врет. Оксана вон говорит, что меньше часа его не было, а пришел с двумя леденцами. Откуда взял?

— Да вы, бабоньки, сами посудите. Мороз на дворе, а она в одном балахоне да в лаптях. И как такое понимать?

— Да что тут понимать? — недоуменно переспросила ее Клавдия. — Ни к чему ей тулуп, коли она еще при Иване Васильевиче Богу душу отдала. Кликуша твоему сыну явилась, Оксана, как пить дать. Да через него предостерегла нас.

Еще немного поспорив, скорее ради общения, чем по делу, соседки единодушно постановили — на третий день мужиков и детворы со двора не выпускать, как и велела Пелагея.

Ослушаться кликушу, жившую в преданиях три с лишним века, было боязно. Да и времена тогда, в начале 1905 года, стояли неспокойные. Надрывающийся трудовой народ требовал лучшей жизни, питая русское революционное движение, крепчающее день ото дня. Всероссийская стачка, то затухающая, то вспыхивающая с новой силой, расшатала в сознании людей генетическую аксиому о нерушимой силе царской власти, наглядно демонстрируя куда более реальную силу окрепшего капитала. Русско-японская война на весь мир опозорила славу русского оружия. Восшествие на престол очередного русского государя было щедро омыто кровью трех тысяч невинных жертв, задавленных на Ходынском поле в Москве. Царская Русь, лишь недавно окончательно покончившая с рабовладельческим строем, стремительно падала в либеральные объятия буржуазной революции, которая не удержит ее, выронив на штыки революции большевиков.

Аркадий Кузин, приславший с братом подарки и гостинчик своему сыну Степке, был путиловским рабочим. Его жена Оксана знала из рассказов мужа, что творится в Петербурге. А потому она не сомневалась, что лихо, предсказанное кликушей, ровно через три дня будет в селе. Детей в тот день на двор она не выпустила. И не зря.

Необъяснимое природное явление накрыло январское Останкино, насмерть перепугав селян и даже вызвав споры в научном сообществе. Густой туман, который изредка бывал в этих местах летом, враз накрыл бывшую вотчину графа Шереметьева. И стал стремительно сгущаться. Спустя полчаса природная аномалия уже перестала походить на туман. В самых плотных туманах, которые встречаются в горных местностях, зона видимости составляет пять-шесть метров. В останкинском тумане человека можно было различить, только если он находился на расстоянии полутора метров. Стоило ему чуть отдалиться, как он начисто пропадал из виду. Вся эта бесовщина, объяснения которой нет и по сей день, длилась около трех с половиной часов. Когда туман стремительно рассеялся, испуганные селяне обнаружили сотни мертвых птиц. Синицы и снегири без каких-либо признаков насильственной смерти лежали кверху лапками на останкинском снегу.

Что стало причиной массовой гибели птиц, установить не удалось, да никто особо и не пытался — не до того было. Часто не могли установить причину массовой гибели людей, а уж птицы… И только Клавдия, выпив с соседками брусничной наливки, уверенно говорила своим низким, грудным голосом:

— Кликуша Пелагея предупредила нас, чтоб со двора шагу не ступали, от беды сберегла. А про птичек забыла. Да и нет у птичек дворов-то, вот они и перемерли в тумане этом. А если б не Пелагея, лежали б и мы рядом с синичками.

ПОВЕСТВОВАНИЕ ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРОЕ

В промежутке с 21.40 до 23.40 Васютин чувствовал себя прескверно. Федя не брал трубку, а район был оцеплен. Чем это закончится, было неизвестно. Вполне могла грянуть тотальная эвакуация, ведь по неофициальным данным, которые давали кабельные новостные каналы со ссылкой на анонимные источники, тридцатью семью людьми пропажи не ограничились. Дело шло к сотне. Даже отмороженный канадский оптимист и тот был невесел. Когда в 23.40 сообщили, что из Останкино можно выехать, легче Кириллу не стало.

Уснуть он так и не смог. Очертив на карте зеленку и проложив маршруты, он взялся присваивать им индексы опасности. Берроуз не мешал ему. Попереживав вместе с Кириллом, он спал младенческим сном, тихонько всхрапывая.

В 7.20 утра очередной экстренный выпуск новостей сообщил, что порядку и законности в Останкине ничего не угрожает, кроме злосчастных исчезновений. Поднявшись на верхний этаж гаража, Кирилл походил из угла в угол, оправился в биотуалете и собирался звонить Феде. Но звонок с неизвестного номера опередил его. Сыщик услышал спокойный негромкий голос Малаева.

— Привет, старина. А подъезжай-ка ты минут этак через двадцать к центральному входу Тимирязевской сельхозакадемии, — с чуть лиричной интонацией предложил ему Федя.

— Что случилось? Ты заболел? Копыта слоятся? — театрально-встревоженным голосом ответил Васютин.

— Ты приезжай, — повторился Малаев, не обратив внимания на выпад. Васютин обещал быть.

Растолкал спящего стрингера, сказал, что сам ненадолго уезжает: район открыт, а ключевой человек вышел на связь.

— Имеем путь какать твердо? — спросил спросонья Коля уходящего Кирилла.

Тихую улочку Тимирязевского района заливало по-летнему радушное солнце. Птицы заходились щебетом, словно обсуждали события, произошедшие вчера в соседнем беспокойном Останкине. Редкие ранние прохожие спешили по своим делам. Недалеко от входа в ТСХА стоял мужчина, сильно смахивающий на покойного британского музыканта. Выйдя из машины, Васютин заметил, что Федя держит правую руку за спиной. «Вот и думай теперь, дать ему в хипповскую рожу или не стоит», — ухмыльнувшись, подумал сыщик. Дойдя до Малаева, он решил, что короткая и обидная нецензурная отповедь будет более уместна, и уже открыл было рот…

— Оп-па! — торжественно воскликнул Федя, выбрасывая прямо в лицо Кириллу спрятанную за спиной руку, в которой застенчиво розовел букет роз. — Вас-сюточкин ты мой! Эт тебе, — слегка заикаясь и нараспев, произнес консультант ФСБ.

Опешив, Васютин на секунду потерял дар речи, автоматически взяв букет.

— Ты, Кирюшка, храбрый, у-умный, порядочный и сильный парень. Нас-стоящий русский мужик. Я тебя так… так люблю, прям женился бы… да вот… ориентация не позволяет.

— Ну, ориентацию и сменить недолго, по нынешним-то временам, — разглядывая букет, мрачновато ответил Кирилл.

— Боюсь, эт больно б-будет. Ты ж, Васютин, мачо.

— А ты, Федя, чего такой пьяный-то?

— Потому что я… пил. Сначала водку.

— Ты когда успел-то? Еще пятнадцать минут назад по телефону нормально говорил.