Манящая тайна - Сара Маклейн

— Нет. — Это было восхитительно. — А тебе так удобно?

Он ухмыльнулся:

— Разумеется!

— Если ты не против, я начну двигаться.

Он засмеялся:

— Тут командуешь ты, любимая.

И она командовала, приподнимаясь и опускаясь, привыкая к давлению и то и дело замирая, чтобы насладиться положением под каким-то определенным углом. Необыкновенное удовольствие!

Темпл какое-то время позволял ей вести их обоих, шепча ласковые слова, поднимая бедра ей навстречу, когда она находила особенно удачные темп и ритм. Мара же, пьянея от ощущений, мысленно восклицала: «Чудесно, восхитительно!»

Но чего-то не хватало…

Его!

Да, ей не хватало его прикосновений, его взгляда… К тому же, она больше не хотела управлять им. То есть не хотела наслаждаться как бы в одиночестве — ведь Темпл не видел ее.

И тогда Мара наклонилась, сдернула с его глаз повязку и отшвырнула ее куда-то в сторону. Тотчас же пылкий взгляд Темпла устремился к ней, и он, поймав губами ее сосок, легонько его прикусил. Мара едва не лишилась чувств. Потрясающе!

Но он все еще держался руками за изголовье, и Мара с улыбкой сказала:

— Все, отпускай. Я твоя.

Он взял ее за бедра нежно и крепко, сразу задав идеальный ритм, поднимая Мару и опуская, меняя угол проникновения, давая ей возможность найти то движение, какое подарило бы особое наслаждение. И Мара начала раскачиваться на нем быстро и резко, закричав, когда его пальцы отыскали то самое потайное местечко, — о, это была чудесная пытка, восхитительная!

А Темпл смотрел прямо ей в глаза, и веки его все тяжелели и тяжелели. Упершись руками в матрас возле его головы, Мара прошептала:

— Только не переставай.

«Не переставай смотреть на меня».

«Не переставай двигаться во мне».

«Не переставай меня любить».

Он услышал все, что она не сказала вслух, и пообещал:

— Никогда.

Она же отдавалась незнакомому восторгу.

И ему.

Лишь когда она достигла пика восторга, Темпл позволил себе взять ее по-настоящему. Он с силой вошел в нее раз, другой, третий… И, содрогнувшись, выкрикнул ее имя, крепко прижимая ее к себе. А потом они долго лежали не разъединяясь, лежали без движения, пока их сердца не стали биться спокойнее.

Наконец Мара пошевелилась. В комнате стало холодно, и она задрожала в объятиях Темпла. Он накрыл ее плотным одеялом и, не выпуская из объятий, уткнулся носом ей в шею и прошептал:

— Я не могу тобой насытиться. Этим чудесным ароматом. Мне придется скупить все лимоны в Лондоне, чтобы больше ни от кого не пахло так же, как от тебя. Но дело не только в лимонах. Есть кое-что еще. Ты сама, Мара.

Эти слова согрели ее.

— Ты заметил, как от меня пахнет?

Темпл улыбнулся:

— Такое невозможно не заметить.

Какое-то время они лежали молча, и он поглаживал ее здоровой рукой по спине, словно благословлял, а она гадала: о чем он думает? Когда же наконец решилась спросить, Темпл сам нарушил тишину:

— А что, если я больше не смогу драться?

Его рука! Мара повернула голову и поцеловала широкую грудь любимого.

— Сможешь.

Однако он не успокоился.

— Что, если чувствительность так и не вернется? Кто я тогда? Кем буду? Ведь я перестану считаться непобедимым, если уйду с ринга. Перестану быть герцогом-убийцей. Чего же я тогда буду стоить?

Сердце Мары заныло. Он станет всем тем, о чем она всегда мечтала. Тем, чего всегда хотела.

Она приподняла голову.

— Разве ты не понимаешь?

— Чего именно?

— Ты гораздо больше, чем… все это.

Он поцеловал ее, и Маре отчаянно захотелось, чтобы он ей поверил. Она вложила в ответный поцелуй всю свою любовь и веру; когда же поцелуй закончился, прошептала:

— Темпл, ты воплощение всего самого лучшего на свете.

— Уильям, — поправил он.

— Да, Уильям, — шепнула она ему в грудь. — Конечно, Уильям.

Уильям Хэрроу, герцог Ламонт. Мужчина, которого она погубила. Кого она могла возродить, вернуть к той жизни, которую он так любил, — к женщинам, балам, аристократам. Вернуть к жизни, которой у него не будет, если он совершит глупейший и благороднейший поступок — женится на ней.

И если так, то ей придется принести в жертву себя. Придется отказаться от всего. Вернее — отказаться от того единственного, чего она хотела в жизни.

От него.

Она, Мара, не его мечта. И не его цель. Она не может стать его женой.

— Уильям, мы не можем пожениться.

Он поцеловал ее в висок.

— Давай сегодня заснем вместе, а завтра я сумею доказать тебе, что это самая лучшая из всех моих идей.

Нельзя! Она должна уйти от него сейчас, пока у нее еще есть на это силы.

— Уильям, я не могу…

Он прервал ее долгим пылким поцелуем, исполненным чего-то большего, чем просто страсть. Она не хотела понимать, что это, иначе вряд ли сумела бы сделать то, что должна.

— Останься.

При этом слове сердце ее едва не разорвалось. В этом «останься» прозвучало и желание, и обещание, и уверенность в том, что если она останется, то он сделает все, чтобы ее защитить. Но Мара понимала: если она останется, у него уже никогда не будет той жизни, которую он заслуживал. Жизни без скандалов и бесчестья. Жизни без воспоминаний о прошлом.

Он слишком хорош. И слишком прав.

А она во всем не права. И не подходит ему. Только уничтожает все то, чего он желает. Она должна его покинуть. Должна уйти до того, как искушение заставит ее остаться.

И Мара произнесла еще одну, последнюю ложь, самую ужасную из всех ее обманов:

— Ладно, хорошо.

Темпл вскоре уснул. Когда же его дыхание сделалось глубоким и ровным, Мара сказала ему правду:

— Я люблю тебя.

Глава 19

Он впервые за двенадцать лет проснулся спокойный и сразу потянулся к Маре, стремясь побыстрее обнять ее и заняться с ней любовью, стремясь доказать ей, что они должны пожениться и что он сделает ее счастливой. Будет любить.

А он будет ее любить, каким бы странным и нереальным ни казалось ему это слово. Да, он никогда не предполагал, что для любви найдется место в его жизни, — но он будет ее любить! И начнет прямо сегодня.

Но в постели ее не оказалось. Рука его наткнулась на простыни, которые были слишком уж холодные…

Черт побери! Она сбежала!

Темпл вылетел из кровати. Натягивая штаны, он старался не вспоминать о том, как Мара снимала их с него ночью; не следовало затуманивать ясность мысли всем тем, что она заставила его испытывать.

За несколько секунд он оделся, затем выбежал из дома, добежал до конюшни, где оседлал коня, и уже через полчаса он оказался у дома номер 9 по Керситор-стрит. Перепрыгивая через ступеньки, герцог взлетел вверх и ворвался в дом быстрее, чем другой успел бы постучать. Хорошо, что дверь была не заперта, иначе он бы ее просто выбил.