Над бездной. ФСБ против МИ-6 - Александр Анатольевич Трапезников

создадут такое же, как у нас, гиперсовременное сверхзвуковое оружие. А в это время хотят попытаться заболтать нас переговорами, взять, как говорится, «на паузу», чтобы перевооружиться. Как ты и говорил в декабре на нашей последней встрече. Но второй раз, после девяностых, на эту удочку уже никто не клюнет. Президент четко дал это понять. Потому и бесятся, знают, что не выйдет.

— Ты прав. И у нас сейчас стратегически самый выигрышный момент, чтобы диктовать свои условия. В истории России такое случается редко. Даже не припомню, когда было в последний раз.

— А потому что такого «раза» и не было. Паритет — да, но превосходства — нет.

Заканчивая ужин, Грачев задал Житникову один вопрос, который не давал ему покоя почти тридцать лет. С того февральского дня 1994 года, когда между ними на Лубянке в его служебном кабинете состоялся первый разговор-допрос.

В тот раз Житников ответил на него уклончиво, и это было заметно. В следующие дни и недели Грачев вновь спрашивал про то же, а подследственный всегда отвечал по-разному, словно сам пытался подобрать удобную, приемлемую форму ответа. Нет, не кривил душой, не юлил, но будто бы скрывал какую-то свою личную тайну, не имеющую отношения к делу государственной безопасности.

— И все-таки скажи, Анатолий Львович, что мотивировало тебя явиться с повинной на Лубянку? Только говори правду. Не отвечай как тогда, тридцать лет назад, по готовой формуле: любовь к родине, глубокое раскаяние, страх разоблачения и прочую лирику. А то ведь я умру, а так и не узнаю.

— Хорошо, Сергей Витальевич, тебе скажу. Тайны тут никакой нет. Сугубо личное. Это касается веры. Я как-то раз очнулся и понял: вот сдохну в любой момент, и уже не попаду в рай. Надо что-то менять. И пошел к вам. Хоть какая-то надежда появилась, что апостол Петр, встретив меня, отопрет двери.

— Я и не знал, что ты до такой степени верующий. В твоем личном деле этого не было.

— А это не афишируется. И госбезопасности не касается. Поэтому и прошли мимо. А Россия для меня в целом, говоря словами Путина, это, конечно, судьба. И без православной веры также ее не мыслю.

Они помолчали. Потом Житников с улыбкой спросил:

— Тогда и ты мне теперь, Сергей, ответь: что тебе шепнул на ушко Президент, когда вручал на сцене награду? Просто любопытно. Отчего это ты тогда так заулыбался? Надеюсь, это не государственная тайна? Я умирать не собираюсь, но тоже хочу знать.

— Нет, Толя, не секрет. Президент, будучи в курсе всех наших операций, просто спросил буквально слово в слово: «Англичанка снова гадит? Надеюсь, вы с ней всегда начеку?» А я ответил: «Гадит, Владимир Владимирович, без остановки, как динамо-машина, и откуда только в ней столько дерьма берется?» На что получил от Президента исчерпывающий емкий ответ: «От тупости, жадности и подлости». Вот так и перекинулись тремя репликами.

— Да, лучше не скажешь, — согласился Житников и вновь взглянул на часы: — Пора. Жалко расставаться. С тобой, с Москвой, с Россией, но приходится возвращаться к моей «любезной англичанке» в ее загаженные Авгиевы конюшни.

— Работа такая, — кивнул Грачев. — Чистить и защищать.

— Зачищать? — не расслышал с возрастом туговатый на ухо Анатолий Львович.

— И это тоже. Ты правильно меня понял.

Постскриптум. От авторов

Сейчас на календаре сентябрь, 2022 год. Мы, авторы романа, обратились к руководству издательства «У Никитских ворот», где уже шел процесс создания книги, с просьбой внести необходимое дополнение. Оно не имеет прямого отношения к героям произведения, судьба которых, возможно, будет рассказана в продолжении. Зависит от читателя и его отзывов, направленных в само издательства и авторам. Но это имеет отношение к времени, которое стремительно меняется на наших глазах. Мы даже не все заметили, что после 24-го февраля стали жить в другой, экзистенциальной эпохе, переломившей судьбу мира, переформатировавший его.

Противостояние двух цивилизационных систем стало уже не холодным, а самым что ни на есть горячим. Весь коллективный русофобский Запад в числе четырех десятков стран, под патронажем обезумевших от своего «величия и исключительности» США и их «верного пуделя» — Британии, возродив в Европе уже четвертый фашистский рейх, начали прокси-войну против России на полях Украины «до последнего украинца».

Но они до сих пор не могут понять, что победить Россию невозможно. Христофор Антонович Миних, немец по происхождению, долго и ревностно служивший своему новому Отечеству, вошедший в русскую историю как выдающийся военный и хозяйственный деятель, непобедимый фельдмаршал, продолжатель дела Петра Великого, сказал: «Россия управляется непосредственно Господом, иначе невозможно представить, как это государство до сих пор существует».

Пробежимся только по трем эпизодам нашей огромной истории. 8 июля 1709 года русские войска под предводительством Петра I разгромили шведскую армию в Полтавской битве. Во время сражения Пётр впервые в истории военного искусства применил комбинацию из редутов, что стало одним из главных залогов успеха. Причём потери русской армии были в десять раз меньше, чем шведской — около 8 % против 82 % личного состава.

Исход боя позволил России сохранить свою государственность и обеспечить стабильный доступ к Балтийскому морю. Как считают эксперты, Полтавское сражение является величайшей битвой в истории Европы XVIII века. Благодаря победе над «непобедимой» армией Карла XII Россия вошла в разряд великих держав, тогда как Швеция навсегда потеряла этот статус. И теперь, через триста лет, жаждут мщения «за Полтаву». Очнитесь, глупые викинги!

А в чем историческое значение победы России над Наполеоном в 1812–1814 годах? Война эта в отечественной историографии называется «нашествием двенадцати языков», в связи с многонациональным составом армии Наполеона. Она длилась два года, пока наши войска не вошли в Париж. Кстати, не причинив столице Франции никакого ущерба.

Парижане тогда отнеслись к русской армии и союзникам настороженно. За сожженную Москву следовало бы ответить. Этого-то французы и боялись больше всего. Но русские поступили иначе. «Царь царей» император Александр I издал строгие предписания не обижать «мирных французов». Безупречная репутация русской армии всегда была на высоте и не должна была пострадать. Русский император умел завоёвывать сердца людей, и вскоре толпы ликующих парижан уже кричали при каждом его появлении:

— Да здравствует Александр!

Всё это было чрезвычайно далеко от тех ужасов, что рисовались в головах парижан при приближении союзнических армий к столице. Милосердие — вот всегда главное слово у русских победителей во всех войнах. Хотя у парижан и были подозрения, что русский самодержец снимет все запреты. Ну, например, подожжёт Лувр, в Нотр-Дам-де-Пари устроит конюшню или отхожее место, снесёт Вандомскую