Ведущий в погибель. - Надежда Попова

— Иными словами, все это — не наказание, а предупреждение? «Это будет с тобой»?

— Да, — выдохнул фон Вегерхоф, прикрыв глаза, и когда стриг вновь поднял голову, отраженный зеркальный блеск в них исчез. — Он вернется… Вот только, если «успокоиться» и «думать здраво» — мы не можем полагаться на это. Он вернется только тогда, когда закончит те дела, ради которых был здесь, когда дело, кое мы пытаемся разрешить, уже будет нами проиграно. Ты прав — мы в прежнем положении: его надо искать. Ты прав: когда найдем, это мало что изменит. И ты прав: я ему не противник.

— Пока, — с нажимом уточнил Курт и, когда бесцветный взгляд поднялся навстречу, повторил: — Сейчас. Сегодня не противник. Ведь, как я понимаю, именно подобные ситуации подразумевали отец Бенедикт и Майнц, говоря, что ты имеешь кое на что право. Как я понимаю, и прежде тебе дозволялось это самое кое-что. Будем говорить прямо: если даже в здравом состоянии ты слабее него, то сейчас, по мерилам вашей братии, ты и вовсе хилей ребенка. Словом, брось играть в подвижника, Александер, и приводи себя в норму. Приходи в силу. Всеми доступными способами… Знаю, — поморщился он, когда фон Вегерхоф уныло усмехнулся, недоверчиво качнув головой. — Самого себя слушаю, и поражаюсь. Но ты нам не нужен полумертвым. Мертвым, к слову, тоже крайне малополезен.

— Мal nécessaire[128], — негромко проронил стриг, глядя в пол под собою, и Курт покривился:

— De deux maux il faut choisir le moindre[129], сказал бы я.

— Ну, хоть кто-то из нас совершенствуется, — вздохнул фон Вегерхоф, тяжело оттолкнувшись от стены, и кивнул в сторону двери: — Выйдем отсюда. А ты, полагаю, и вовсе предпочел бы на время удалиться?

— К чему б это?

— Я обещал тебе завтрак, однако мой повар, видишь ли, от всего произошедшего в некотором роде потерял голову…

— Брось, — оборвал он, нахмурясь. — Ты что же — всерьез полагаешь, что я после всего вот этого мимоходом похлопаю тебя по плечу, скажу «бывает дерьмо» и отправлюсь жевать отбивные?.. Я, разумеется, вскоре действительно покину этот дом — но для того, чтобы вызвать стражу. По закону ты обязан поставить в известность городские власти; ты ведь намерен это сделать?

— Разумеется, — безвыразительно откликнулся фон Вегерхоф, на миг приостановился на пороге комнаты и зашагал по коридору к лестнице, так и не обернувшись на укрытое тело на кровати. — Все это нам на руку, верно? Наилучшее доказательство справедливости твоих слов. Если стража разнесет эту весть по всему городу, это будет весьма кстати.

— Не отрывайся на мне, — укоризненно выговорил Курт. — Это не я разгромил твой дом.

— Никакого сарказма, Гессе. Просто пытаюсь «успокоиться» и «мыслить здраво». Случившегося не исправишь, и все, что остается, это повернуть зло к добру. Теперь совету придется терпеть твои выходки, терпеть тебя самого в Ульме, смиряться с множеством твоих решений и с тем фактом, что кое-кто из горожан таки займет твою сторону, пусть и из соображений исключительно шкурных. Если произошедшее поможет нам найти эту мерзость, я, разумеется, не стану благодарить судьбу за гибель Эрики, но хотя бы смогу сказать, что была она не напрасной… Буду искренне благодарен, однако, если сейчас ты возьмешь эти неприятные заботы на себя. Я, с твоего позволения, останусь и… Просто хочу осмотреть дом. Бог знает, что тут еще может обнаружиться — быть может, нечто такое, чего посторонним лучше не видеть и не знать…

— Да, — не стал спорить Курт, удержавшись от того, чтобы обернуться на комнату с неподвижным телом на кровати. — Конечно. Я понимаю.

Привлеченные к происшествию стражи явились в дом с голубятней под крышей спустя полчаса. Курт встретил их на первом этаже у двери, над телом первого убитого, не оскорбившись на то, что никто из троих солдат не поприветствовал майстера инквизитора, равно как и не удивившись тому, что самый молодой из них, едва взойдя на ступени второго этажа, выбежал прочь, притиснув к губам ладонь.

— Силы небесные… — проронил один из оставшихся, оглядывая побоище на лестнице с ужасом, не решаясь подступить ближе к телу, возлежащему в кровавой каше; Курт вздохнул:

— Это вряд ли.

— Матерь Божья… — продолжил страж, ступив к подъему на третий этаж, и остановился, переглядываясь с товарищем, серым, словно бумага. — Это чем же его так?.. Лицо в затылок… не голова, а миска…

— Кулаком, — пояснил Курт, и когда тот рывком обернулся, смотря на него с недоверием и подозрительностью, прошел дальше, обойдя распростертые на пути тела и поманив солдата за собой. — Идем в эту комнату, взглянешь еще на кое-кого. Сам все поймешь.

— Святые угодники… — помянул солдат, шагнув следом, и остановился, обозревая разгромленную мебель; на разлетевшийся о стену стол страж взглянул настороженно, на миг обернувшись в коридор, и медленно подошел к кровати с укрытым телом.

— Это хозяйской любовницы комната, верно? — уточнил второй, силясь говорить ровно и выдержанно; Курт кивнул.

— Была, — коротко отозвался он, сдернув покрывало в сторону, и оба солдата отступили на шаг, не отрывая окаменелых взглядов от тонких рук и белой шеи с явственно различимыми следами зубов.

— Господи Всемогущий…

— Да, — согласился Курт, — и Он, и угодники, и Матерь Божья в особенности понадобятся заступниками ульмскому совету, если и это убийство они также попытаются замять. Я все знаю, — кивнул он в ответ на два напряженных взгляда. — Знаю, что был убит один из вас пару дней тому, и — знаю, как. Знаю, что об этом вам было велено помалкивать.

— Майстер инквизитор…

— Гессе, — поправил Курт, смягчив тон. — И не надо оправдываться — знаю я также и то, что уж вам-то подобные выходки поперек горла. Просто передайте мои слова, если и теперь кто-либо из ратманов подаст мысль о том, что и в этом случае надлежит хранить молчание. Если они попытаются замять дело, я повторю все сказанное сам, явившись лично и присовокупив к этим словам Знак и все свои полномочия, которыми до сего дня медлил пользоваться не иначе как по доброте душевной и от избытка христианской долготерпеливости.

— Теперь-то уж, думаю, навряд ли, — отведя взгляд от неподвижного тела, вздохнул страж. — Господин барон — это ведь не солдат какой-то…

— Ну, господин барон, слава Богу, пока живехонек, — возразил Курт, и солдат закивал:

— И впрямь — слава Богу, неплохой он человек, жаль бы было, уж лучше б совет перекусали к чертям, прости меня Господи… Майстер Гессе, виноват, — оговорился страж, понизив голос и обернувшись на убитую мельком, — но можно нам уже выйти отсюда? Не подумайте чего, но только малость не по себе тут… Что господин барон живой, это хорошо, — продолжил солдат уже на улице, вдохнув весенний воздух полной грудью. — Уж он-то в глотку вцепится, если такие дела пожелают оставить в неизвестности. Все знают, как он эту деваху… в том смысле — что… Ну, что не просто, как все, а… Вы передайте ему соболезнования, там… ладно?.. Да и челядь перебили, погром в доме — нет, такое не замнешь.

— Это хорошо, — кивнул Курт, значительно присовокупив: — Полагаю, ничего удивительного не будет в том, что горожане — так, вдруг — об этом узнают. Слухи подобного рода растекаются скоро, верно ведь?

— Да… — чуть настороженно согласился страж, бросив исподтишка взгляд на товарищей. — Я так мыслю — верно. Слухи — дело такое. Поди сыщи потом, кто все начал…

— Сегодня ж праздники, — заметил второй солдат, кивнув неопределенно вокруг. — Пасха и… апрельский… Сколько ж народу на улицах будет по темноте, вообразить боязно…

— Стало быть, — вздохнул Курт, — будем надеяться, что слух о том, насколько в городе опасно, а тем паче ночью, разойдется уже сегодня. Ради безопасности горожан — это было бы весьма уместно… Я так полагаю, более у меня нет причин задерживать вас здесь и дальше. Все, что было необходимо для отчета вышестоящим, вы увидели, а расследование, как вы сами понимаете, вести будут уже не они — я. Подобные дела это наша епархия.

— Не завидую я вам, майстер Гессе, — тихо выговорил страж, на миг зажмурившись и мотнув головой, точно надеясь вытряхнуть из нее все увиденное. — И вам, и вообще — вашим… Знаете, я по сию пору от души полагал, что ваше ведомство… виноват… всеми вот такими историями только мозги людям дурит.

— Да, — усмехнулся он понимающе. — Знаю. Не ты первый.

— Как же вот так вот служить можно… Кошмары после не донимают?

— Привыкаешь ко всему, — неопределенно отозвался Курт и, когда ему навстречу выбросилась рука — явно необдуманно, механически, по привычке — не замявшись, пожал раскрытую ладонь: — Ну, бывай. Удачного дня желать не стану.

— Где уж тут… — согласился страж растерянно, отступив назад и глядя на свою руку с удивлением, словно поражаясь, откуда же она вдруг взялась.