Как убивали СССР. Кто стал миллиардером - Андрей Савельев

Четвертый вывод празднодумцев – о непригодности российских традиций для того, чтобы реформы были реализованы не только «вширь», но и «вглубь». Срастить либеральные реформы с русской традицией заговорщики не планировали, а когда противоречие стало для них очевидным, они предпочли реформы, отбросив традиции. В конце концов эти традиции были даже объявлены вредными во всех отношениях. Ведь они мешали внедрять либеральную догму!

Найшуль, пытающийся подверстать в очередную утопию либерализм и патриотизм, говорит о том, что открытая экономика просто испытывает человека: может ли он продать родину? На деле это было вовсе не испытание, но наделение правом продавать родину лиц, полностью лишенных нравственных самоограничений. Фигуры Козырева, Шеварднадзе вполне дополняют в этом отношении список соратников Найшуля. Родиной разрешено было торговать тем, кто готов был на такую торговлю. Как и на грабеж богатств родины. Большинство населения либо отшатнулось от такой возможности, либо сильно замешкалось.

Логика празднодумцев была достаточно проста: если довести децентрализацию до абсурда, если разрушить страну, возникает вопрос о собственности. Тогда автоматически речь должна идти о тотальной приватизации, а под шумок о создании класса собственников – о захвате этой собственности номенклатурными кланами и прибившимися к ним идеологами хаоса.

Приватизация в той форме, в которой она прошла в России (то есть, имитировалась, как признается Найшуль), была придумана в его кругу еще в 1981 году. Конечно, никто и не собирался проводить равноправное наделение людей собственностью – русские и так считали, что владеют государством и его экономическим потенциалом, а празднодумцы и изменническая политическая элиты – что собственности достойны только они сами, но не русский народ. Заговорщики рассчитывали на миг удачи, который потом можно будет закрепить пафосными мерами по усилению государства, встающего на защиту новых собственников, составивших капиталы на ворованном.

Русские в своей массе понимали, что общенародным достоянием плохо управляют, но знали, что они владеют им. Ваучерная приватизация давала им просто титул того владения, которое было для большинства населения бесспорным. Но потом этот титул должен был превратиться в акции предприятий – конкретизироваться. И вот здесь заговорщики придумали дьявольский обман – чековые аукционы, перед которыми за госкредиты скупали ваучеры у населения, а потом овладевали крупнейшими предприятиями в порядке приватизации. Кредиты отдавали почти мгновенно, поскольку прибыль от предприятий многократно перекрывала все затраты на скупку ваучеров. Теперь этот обман объявляется признанным на тот момент населением политическим решением о формировании класса собственников. Более того, теперь звучит мысль (например, в устах бывшего главы НТВ Киселева) о том, что в обществе будто бы было какое-то согласие на счет образования не какого-нибудь, а именно крупного собственника. То есть, олигарха-вора, укравшего у народа его достояние и распоряжающегося государствообразующими хозяйственными комплексами без всякого контроля со стороны государства (для чего это государство также подлежало приватизации группой олигархов).

Захватив власть и распоряжаясь бюджетом как собственным карманом, ставленники и надежда празднодумцев – олигархи и чинуши – потом без труда добивали мелких акционеров, умудрившихся-таки обменять ваучеры на акции. Их просто удушили нищетой, галопирующей инфляцией, обесценением вкладов, шантажом и вымогательством.

Вряд ли участники группы Чубайса-Найшуля полагали, что их совместная с партноменклатурой афера пройдет безболезненно для народа. Напротив, народ должен был стать страдательной стороной во всех замысленных этой группой мятежах и грабежах. Ведь либералами подрывались основы его жизнедеятельности, а экономическая жизнь прямо противопоставлялась нравственным нормам и традициям. В связи с этим был принят на вооружение лозунг «не отступать от курса реформ», будто только системное и последовательное введение либерализма позволит стране вздохнуть свободно и зажить в достатке. Любой удар по социальной сфере сопровождался пропагандистскими усилиями, чтобы доказать, что это ретрограды препятствуют установлению «светлого будущего» – либерализма. Ельцина двигали вперед голодные шахтеры, еще не понимая, что их грабят именно те, кому они прокладывают путь к власти своими забастовками.

Это теперь Найшуль брезгливо оценивает забюрократизированность ваучерной приватизации и демонстрирует понимание того, что никакой приватизации, собственно, не состоялось – экономика оторвали от государства, зато плотно привязали к бюрократии, к произволу разного рода постсоветских чинуш.

Да, теперь Найшуль вынужден признать, что раздача собственности олигархам не решила вопроса о пропорциональном распределении долгов – в зависимости от доли доставшейся собственникам части общенационального богатства. Не только внешних, но и внутренних. Государству, живущему только на налоги, оказалось не под силу обслуживать даже внешний долг, а от внутреннего пришлось просто поэтапно отказываться. Важнейшим условием того, что все это не вызывает восстания, стало разрушение общества, начатое еще в советские времена (ради ликвидации политики как таковой и монополии на власть геронтократии) и интенсивно проведенное либеральными фундаменталистами. Не случайно Найшуль объявляет либерализм сильнейшим орудием социального принуждения. Действительно, олигархия принуждает массы к повиновению тем, что постоянно уничтожает общество, коррумпируя не только госчиновников, но и любых общественных активистов, любые средства информации.

Найшуль пользуется для обоснования права либералов на издевательства над народом чудовищным по цинизму тезисом: «Если народу не больно – это значит, что реформы не идут». Остается только сетовать на систему пропаганды, которая недостаточно поработала над притуплением чувства боли.

Наше спасение от либерализма и всех прочих последышей Просвещения состоит в том, что его адепты – интеллектуально очень ограниченные люди. Они живут только догмой и догматически внедряют свои измышления. Найшуль в 2004 году говорил о том, что с 1992 года либералами ничего не придумано. Они продолжают действовать по разработанным идеям, лишь тиражируя их в официальной риторике властей всех уровней и в системе образования.

О «глубине» мысли говорят нынешние рассуждения Найшуля, которым стоило бы появиться на полтора десятка лет раньше: «Если есть рынок, значит – есть суд. Если нет суда, то вместо него будет работать административная система. Значит, у вас рынка уже не будет». Рынка – то бишь организации хозяйства не только как иерархической, но и как спонтанно складывающейся системы, – действительно не состоялось. Хозяйство страны было разрушено. И дело не в суде, а в том, что мы переживаем упадок государства, связанный с насильственным внедрением в нашу жизнь удивительных по идиотизму идеологем. Буквально каждая из них (и это можно видеть по первой части ельцинской Конституции) лжива и не имеет ничего общего ни с жизнью, ни с направлением деятельности властных институтов.

Если бы эти «институциональные аналитики» действительно задумывали реформы, укрепляющие Россию, они бы просчитали все последствия и исходили из того, что самоорганизация в экономике может допускаться только там, где имеется наработанная практика коммуникации, закрепляющая написанные правила. «Дикий капитализм» был прямо антигосударственной задумкой, организацией хаоса, в котором празднодумцы и их номенклатурные покровители крали собственность у России.

В первые годы перестройки Чубайс внешне ничем не отличался от простого советского человека. Тогда повсюду создавались всяческие дискуссионные клубы, особенно много их было в Москве и Ленинграде. Чубайс обсуждал проблемы демократизации, поставленные во главу угла Горбачевым, в клубе «Перестройка». И даже там он не был лидером и все время оставался в тени. Столь же скромна роль Чубайса и на первых выборах с альтернативными кандидатурами в 1989 году. Первый заметный поступок – авантюрное участие в выборах директора Ленинградского Института социально-экономических проблем (ИСЭП). Было тогда такое поветрие – избирать себе начальство по конкурсу. Затея гиблая, и она быстро была пресечена. Чубайс от нее тоже ничего не получил, кроме щелчка по носу: документы научись сначала оформлять, мальчишка!

Ничего заметного не совершил Чубайс и в КПСС, где состоял в «демплатформе» – невнятной, неорганизованной «оппозиции», которая была скорее модой на фрондерство. Анатолий Чубайс здесь пальму первенства уступил своему брату Игорю, который впоследствии переквалифицировался в философы и посвятил жизнь бесплодным попыткам совместить либерализм с патриотизмом. Уклонившись от политических баталий и от участия в выборах, Чубайс состоял в КПСС до августа 1991 года. Его экономическая активность не выходила за рамки «подработки» – он добывал себе хлеб насущный продажей цветов у станций метро, чем обычно занимаются старушки.