Жертва судебной ошибки - Сю Эжен

— Пропустите, пропустите доктора Оливье!

Искусный врач, находившийся в зале, с трудом отстраняет родных герцогини, которые столпились вокруг нее. Он берет ее руку, щупает пульс, с тревогой выслушивает сердце.

Гробовая тишина сменяет гул и шум; кажется, что все притаили дыхание в ожидании приговора жизни или смерти.

Через несколько секунд невыразимой тревоги г-н Оливье обращается к суду, бледный, глубоко взволнованный, и говорит глухим голосом:

— Г-н председатель, к несчастью, нет никакой надежды: герцогиня де Бопертюи перестала жить.

Невозможно передать изумление, ужас, охватившие публику при этих словах доктора. Мария Фово приходит в страшное исступление, испускает крики, прерываемые глухими рыданиями. Клеманс Дюваль теряет сознание, и ее уносят из зала.

Председатель:

— Заседание откладывается до завтра. Приказываю сейчас же очистить зал. Только родные графини де Бопертюи могут остаться. Подсудимых препроводить в тюрьму.

Суд удаляется. Публика медленно выходит из зала. В эту минуту мы слышим раздирающий душу крик герцога де Бопертюи:

— Жена! Моя бедная жена!»

Полковник Бутлер окончил чтение. Слушатели молчат под влиянием тяжелого, тоскливого впечатления, потому что при словах: «Герцогиня де Бопертюи перестала жить», — Анатоль Дюкормье вдруг наклонился над столом, за которым сидел и, удерживая рыдания, закрыл лицо руками.

При виде острого горя Дюкормье, вызванного смертью дочери его благодетеля, принц и другие особы не решаются произнести ни слова. Тогда графиня Дюкормье тихо встает и подходит к мужу. Все с живейшим участием смотрят на него. Принц тоже очень растроган и говорит что-то на ухо герцогине де Спинола и графине фон Ловештейн. Они передают другим слова принца и тотчас же встают и на цыпочках уходят из салона, чтобы оставить Дюкормье наедине с его горем. Принц, после минутного колебания, подходит к Дюкормье, который сидит все в той же позе.

Принц (слегка дотрагиваясь до плеча Дюкормье):

— Граф, не забывайте, что у вас есть друг, искренний друг, готовый, по крайней мере, утешить вас.

Дюкормье (поднимая лицо, залитое слезами):

— Ах! Ваше высочество, ужасное несчастье этой семьи разрывает мне сердце!

Принц (пожимая с чувством руку Дюкормье):

— Потому что это самое нежное сердце в мире. Прощайте. Я знаю, что в первые минуты горя хочется остаться одному и что самые искренние утешения действуют тяжело. Сегодня вечером я вас навещу. Оставляю вас с той, которая одна имеет право разделять ваши горести. До свидания, мой дорогой граф, мой бедный друг.

(Поклонившись графине Дюкормье, принц уходит, бросив в последний раз сочувственный взгляд на Дюкормье.)

Графиня Дюкормье (живо мужу):

— Вы слышали? Принц сказал: «Мужайтесь, мой бедный друг». Он называет вас своим другом! — Вне себя от радости и торжествующей гордости: — Посольство наше!

Дюкормье (вытирая слезы и со вздохом):

— Надо надеяться, моя милая.

LII

(Сцена происходит в Парижской тюрьме la Roguett, в камере для осужденных на смерть. В глубине — дверь с маленькой форточкой; против двери — окно за толстой железной решеткой, куда заглядывает осеннее серое, дождливое небо; недалеко от двери железная кровать; налево стол и стул.

Мария Фово, одетая так же, как на суде, только без чепца, сидит на кровати; взгляд ее неподвижен, руки сложены на коленях. Ей только что прочли смертный приговор.)

Мария (одна):

— Все кончено. Еще три часа — и меня не станет. Ждать три часа! О, как долго! (Она встает и подходит к окну.) Хоть бы дождь шел не переставая: там было бы меньше народа; мне будет неприятно, если соберется толпа. А, впрочем, все равно: одна только минута! Я их немало уже пережила за четыре месяца.

(Подходит к столу и раскладывает в порядке различные вещи в запечатанных конвертах.)

— Надо ничего не забыть: обручальное кольцо, прядь моих волос и моего бедного Жозефа — для нашей девочки. Счастливый Жозеф! Он сошел с ума и ничего не помнит. (Молчание.). Косыночка — для Клеманс Дюваль, моей сестры по несчастью. Медальон, портрет моей дочки — для мадам Бонакэ. Она когда-то так дружески относилась ко мне. Если бы мсье Бонакэ был здесь, я, может быть, не находилась бы там, где я теперь. Но что делать, его не было здесь. Это должно было случиться, как случилось многое другое, для того чтобы исполнилось предсказание колдуньи. Кажется, не забыла. (Считает по пальцам.) Моя дочка, Клеманс Дюваль, Бонакэ. Нет, все тут. Они одни меня любили и, я уверена, не забудут меня совсем. (Задумывается.) Положу также двадцать франков для тюремщика, чтобы он в точности исполнил мое поручение.

(Дверь отворяется, входит тюремщик.)

Мария:

— А, сударь! Вы кстати. (Дает ему деньги.) Вот вам. Но, пожалуйста, как только я уйду, вы нынче же утром разошлите эти вещи по адресам. Не правда ли, вы обещаете?

Тюремщик:

— Будьте покойны, барынька, обещаю исполнить.

Мария:

— Благодарю вас.

Тюремщик:

— Я пришел спросить, милая барыня, не хотите ли вы чего покушать?

Мария (удивленно):

— Покушать?

Тюремщик:

— Да. Сегодня вы имеете право потребовать, что только вам нравится, можете вдосталь полакомиться. У нас есть превосходнейший крепкий бульон, а то не желаете ли отлично срубленную, мягкую котлетку, или цыпленка? Также можно кофе со сливками и свежих яиц.

Мария (с печальной улыбкой про себя):

— Сливки и свежие яйца! Это был бы наш завтрак, если бы мы с Жозефом уехали в деревню, как мечтали когда-то. Ах, далеко то время!

Тюремщик:

— Я могу подать вчера только снесенные яйца.

Мария (улыбаясь):

— Нет, благодарю. Вы понимаете ведь… через три часа… Естественно, что это отнимает немножко аппетит.

Тюремщик:

— Знаю, знаю. Но погода дождлива нынче, и уверяю вас, моя бедная барынька, перед этим недурно поесть чего-нибудь горяченького, чтобы подкрепиться, поддержать себя. Право, скушайте чашечку хорошего бульона; сегодня вы имеете право потребовать даже хорошего винца.

Мария (со зловещей улыбкой):

— Нет, благодарю. Право, я не церемонюсь.

Тюремщик:

— Напрасно, барынька, напрасно.

Мария:

— Меня удивляет одно: вы такой обязательный, а не предлагаете мне зонтика, чтобы отправиться туда. Конечно, мне нужен зонтик; идет дождь, и я могу схватить насморк. Не правда ли?

Тюремщик (в затруднении):

— Не знаю, позволено ли…

— А вы не понимаете, что я шучу! Мне очень весело… сегодня…

Тюремщик:

— И отлично, милая барынька. Мне приятней видеть вас такой, а не иной. Хвалю вас. Но все-таки мне хочется, чтобы вы закусили. Немножко горячего вина! Идет? Сладкого вина?

Мария:

— Нет, не надо. Видите ли, как бы оно ни было сладко, а я думаю, что мне покажется горьким. Да, да… Вы не забудете моих поручений?

Тюремщик:

— Нет, сударыня. Все будет передано в точности… Обещаю вам. (Вынимая из кармана счет.) Вот, я хотел напомнить вам про маленький счет от прачки. Всего девять франков семьдесят пять сантимов.

Мария:

— Правда. А я и забыла. (Достает из кармана кошелек.) Сейчас уплачу.

Тюремщик:

— Я упомянул о таком небольшом счете, потому что…

Мария (отдавая деньги):

— Конечно, вы не можете больше давать мне в долг. Вот десять франков — все, что у меня осталось. Я ничего больше не должна?

Тюремщик:

— Ни сантима.

(Входит сторож и что-то тихо говорит тюремщику.)

Тюремщик:

— Есть у этого господина пропуск?

Страж:

— Все как следует. Он у смотрителя. Смотритель послал меня сказать, чтобы вы предупредили осужденную и спросили у нее, хочет ли она принять гостя.

Тюремщик:

— Сударыня, к вам пришел гость.

Мария (вздрогнув):

— Гость? Немного поздно.

Тюремщик:

— И г-н смотритель спрашивает, желаете вы принять его?

Мария (дрожит):

— Кого?

Тюремщик: