Путь на эшафот - Виктория Холт

Она поцеловала Генриха.

– Анна, Анна, единственная моя!

Ее охватил гнев, так как она поняла, что он сравнивает ее с девушкой, с которой делил ложе во время ее беременности. Раньше она бы оттолкнула его, сказала бы ему все, что о нем думает. Теперь ей нельзя так рисковать. Она должна вновь завоевать его, очаровать. Сейчас это будет сделать труднее, но она это сделает, потому что это необходимо.

Он лежал рядом с ней, а она взяла его за руку, переплела пальцы.

– Генрих, – обратилась она к нему. Он хмыкнул.

Слова застыли у нее на губах. Попросить его, чтобы он приказал принести ребенка? Нет, это было бы неразумно, она больше не может ставить своих условий, она должна действовать очень осторожно, ибо теперь она всего лишь жена короля. У королевы Англии не было той власти, какой обладала Анна Рочфорд или маркиза Пемброк, но королева не утратила хитрость этих леди, и она еще посмеется в лицо своим врагам, которые предсказывают ее падение.

– Генрих, теперь, когда у нас родился ребенок, было бы разумным объявить Марию незаконнорожденной, верно? Мы с тобой знаем, что это так, но официально это провозглашено не было.

Он задумался. Он был слегка обижен на Марию, которая всегда была на стороне матери и восхищалась ею с тех самых пор, как возникла проблема развода. Мария была упряма и пренебрежительно относилась к своему отцу, королю.

– Клянусь Богом, я был слишком снисходителен к этой девчонке.

– Ты совершенно прав! Я всегда говорила тебе об этом! Ты немедленно должен объявить ее незаконнорожденной. И все сколько-нибудь достойные люди согласятся с этим.

– А если не согласятся, то им же будет хуже! – воскликнул Генрих.

Анна поцеловала его в щеку. Выходит, она все еще имеет над ним власть. Он сказал:

– Мы должны действовать осторожно. Боюсь, народу это не понравится. Они считают Катарину мученицей, да и Марию тоже.

Анна не придавала слишком большого значения настроению народа. Народ кричал, что не хочет Нэн Бален, а она стала королевой. Люди собирались в кучки и роптали, иногда устраивали беспорядки, собирались в колонны и шли по городу с горящими факелами в руках. И все же этому не следует придавать слишком большое значение.

– Мария глупая и своенравная девчонка, – сказала она. А когда король одобрительно кивнул, добавила: – Она должна служить Елизавете и понимать, кто настоящая принцесса!

Анна бросилась в объятия Генриха и громко рассмеялась. Он был доволен ею и у него появилась уверенность, что скоро она родит ему здорового мальчика.

Дочь сэра Томаса Мора, Маргарита Роупер, была обеспокоена и испугана, ибо мирная атмосфера в доме постепенно утрачивала свою безмятежность. В апреле в Челси всегда было так хорошо. В саду дома ее отца, где Маргарита провела счастливые годы детства, а теперь продолжала жить со своим мужем Уиллом Роупером, цвели фруктовые деревья, вода Темзы омывала ступени лестницы, спускавшейся к реке. Как часто Маргарита сидела на деревянной скамье рядом с отцом, который читал вслух ей, ее брату и сестрам, или слушала, когда он произносит умные речи, беседуя со своим добрым другом Эразмом! Перемены проникли в их дом, как зимний туман, и сердце Маргариты наполнилось ненавистью к той, кого она называла темной девицей, к девушке с шестью пальцами на левой руке и с родинкой на шее, околдовавшей короля и способствовавшей отделению Англии от Папы. Это она поставила ее отца в положение, грозившее ему смертельной опасностью.

Мрачная тень появилась над домом в Челси впервые, когда Анна Болейн отправилась из Хивера ко двору. Отец осуждал Маргариту за ее ненависть, но Маргарита ничего не могла с собой поделать. Она не была святошей. Она просто говорила о том, что не любит Анну, своим сестрам, Елизавете и Сесилии. И сейчас, сидя в саду и глядя на реку, которая в тот день была спокойной и пахла дегтем, морскими водорослями, гнилым деревом и рыбой, на ивы, печально склонившиеся над водой, она чувствовала, что даже воздух полон страхов. И когда ее приемная сестра, Мерси, прибежала и села с ней рядом, она вздрогнула, ибо решила, что Мерси прибежала сообщить ей о каком-нибудь несчастье. А когда потом подошла ее сводная сестра Алиса, Маргарита почувствовала, что у нее задрожали колени, хотя та всего лишь попросила Маргариту помочь ей покормить павлинов.

Маргарита вспоминала, каким был этот дом всего несколько лет назад. Ее отец был центром семьи, в долгие летние вечера он читал им вслух в саду, потом они все вместе молились. Вспоминала шутки отца, окруженного многочисленным семейством. Если отца не будет, что станет с ними? Они без него как земля без солнца, думала Маргарита. Она вспоминала, что когда он был за границей в посольстве, она писала ему письма. Он гордился ею, показывал ее письма крупному ученому, Реджинальду Поулу, который хвалил его за то, что у него такая замечательная дочь. Он сам рассказывал ей об этом, ибо знал, что похвала, сказанная вовремя, приносит большую пользу. Отец – святой. А как обычно кончают святые? Они становятся мучениками. Маргарита тайком плакала, стараясь, чтобы никто не видел ее слез, потому что это расстроило бы отца. Почему вдруг теперь она вспомнила о счастливых днях своего детства? О солнечных днях, об отце, так много значившем для нее? Из-за страха, из-за опасения того, что ему грозит опасность. Что ждет ее отца сегодня, завтра, послезавтра?.. Их дом погрузился в печаль. Это было видно по глазам ее мачехи, которая не любила печалиться и старалась веселиться вопреки всему. Но сейчас это было невозможно. А ее сестры? Они притворяются веселыми. Мужья их смеются громче, чем им хотелось бы, а сами смотрят на реку так, будто ждут появления лодки со стороны Вестминстера или Тауэра, которая остановится у лестницы, ведущей к дому сэра Томаса Мора.

Спокойнее всех держался отец, хотя часто смотрел на них с грустью и тревогой. Он как бы старался запомнить черты их лиц, чтобы вспоминать, когда их разлучат. В последнее время он стал совершенно спокоен, как будто бы разрешил труднейшую задачу, беспокоившую его. Он был великим и добрым человеком, но еще и большим шутником. Святые обязаны быть грустными, чураться удовольствий и считать, что те, кто рядом с ними, тоже не должны радоваться жизни. Мор таким не был. Он любил смеяться, любил, когда смеются его дети, был полон добродушного остроумия. Я никогда не видела такого замечательного человека, как отец, думала Маргарита.

Ему было пятьдесят шесть лет, и с тех пор как он оставил пост канцлера, время для него словно остановилось. Мальчиком он оказался в доме канцлера Мортона, архиепископа Кентерберийского. Потом учился в Оксфорде, стал юристом, был членом парламента, читал лекции по теологии. Его считали блестящим молодым человеком. Но в нем было что-то от мученика. Однажды он чуть не стал монахом, но потом решил жениться. Маргарита спросила его как-то, не жалеет ли он о том, что не ушел в монастырь. Он засмеялся и сделал вид, что думает над ее вопросом, а потом заявил, что не жалеет. Все это было замечательно, потому что не было лучше отца, чем сэр Томас Мор. И не было никогда такой прекрасной семьи, как наша, думала Маргарита. Мы были счастливы, очень счастливы до того, как появилась Анна Болейн. Уолси восхищался сэром Томасом Мором, часто пользовался его услугами. С ним познакомился король и тоже полюбил его. Он просил его помощи в осуждении учения Лютера. И когда Уолси оказался в немилости, король обратился за помощью Мора.