По собственному желанию - Борис Егорович Бондаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но почему, Иннокентий Дмитриевич, почему?
«О господи!» — вздохнул Кент.
— Я не могу санкционировать столь дорогостоящую и практически бесполезную работу.
— Ну, сколько это будет стоить, забота, в конце концов, наша. Мы все оплатим сполна.
— Вы? — Кент тяжело посмотрел на Малинина. — Из каких же это денег? Ваших личных?
Малинин с удивлением взглянул на него.
— Я не себя имел в виду.
— Еще бы! — зло сказал Кент. — Если хотя бы одну из этих ста тысяч, которые вы готовы с такой легкостью выкинуть на ветер, вычесть из вашего оклада, вы бы тут же и думать забыли об этих игрушках. Но деньги-то не ваши личные, а государственные. — Кент помедлил и негромко добавил, перегнувшись через стол: — Это народные деньги, Владимир Александрович… И я не только не дам разрешения на установку пультов, но если узнаю, что вы в обход нас попытаетесь самостоятельно установить их, — только попытаетесь, учтите, — я тут же сообщу все, что я думаю на этот счет, в соответствующие инстанции партийного и государственного контроля. И уж поверьте — там к моему мнению прислушаются. Там тоже не сомневаются в моей технической компетенции, и не только в ней. — Кент встал. — Я полагаю, мы можем закончить. Не смею вас задерживать.
Встал и Малинин, крепко ухватившись за ручку своего «руководящего» портфеля, коротко и откровенно злобно взглянул на Кента и направился к двери, процедив сквозь зубы:
— До свиданья…
12
После обеда Кент собирался заняться работой. Конечно, он совсем не считал, что полдня бездельничал. Но, по его глубокому убеждению, настоящей работой следовало называть лишь то, что могло быть сделано вне кабинетных стен. Для всего остального существовал другой термин — «служебные обязанности». Кент никогда не говорил вслух об этом разделении и, на взгляд постороннего, одинаково добросовестно исполнял и то, и другое. Но при всем своем желании он не мог считать важным такие разговоры, как сегодня с Малининым, — это было просто безнадежно потерянное время. Он был прежде всего инженером, а потом уж администратором. Но не было у него и того наивного технократического снобизма, которым нередко щеголяют одаренные специалисты: «Мы будем дело делать, а управляют пусть те, кто ни на что другое не способен». Слишком часто ему приходилось наблюдать, к чему это приводит. И он добросовестно тянул свой административный воз, не жалуясь даже Шанталь.
Но сегодня ему явно не везло. В столовой он увидел Машу Старикову и даже ругнул себя за то, что забыл о ней.
Машу он знал больше пятнадцати лет, еще со студенческих времен. Тогда это была смешливая, пышущая здоровьем девушка. И еще три месяца назад Маша выглядела вполне нормальной тридцатишестилетней женщиной, спокойной, приветливой. А сейчас она, похудевшая почти до изнеможения, понуро склонилась над тарелкой, вяло ковыряла вилкой и не смотрела по сторонам. Не смотрела не так, как не смотрят о чем-то глубоко задумавшиеся люди, а просто боялась встретиться с кем-нибудь взглядом.
Кент знал, в чем дело. Муж Маши Алексей влюбился в Альбину Калинченко, работавшую с ним в одной группе. И влюбился, похоже, по-настоящему, что вряд ли можно было сказать об Альбине, известной на весь институт своими многочисленными похождениями. Кент пытался дружески поговорить с Алексеем, тот, напряженно выслушав его, вежливо, но достаточно твердо ответил: «Простите, Иннокентий Дмитриевич, но это мое дело», — и Кент, поняв, что от него ничего больше не дождешься, решил выждать. И вот почти забыл о Маше.
За обедом он придумал, что делать. Решение и ему самому показалось не лучшим, но другого, похоже, не было. Из столовой он сразу направился в группу Канадина, порасспросил о делах и как бы между прочим осведомился, чем сейчас занимается Калинченко, хотя и сам отлично знал чем. Канадин смутился и невольно оглянулся на угол, заставленный шкафами с документацией.
— Кажется, здесь где-то была.
— Я не о том спрашиваю, — сухо сказал Кент. — Где она сейчас, меня не интересует. Чем она занимается у вас в группе?
— Периферийными подканальными системами.
— Можете вы несколько дней без нее обойтись?
— Несколько — можно, — подумав, неуверенно сказал Канадин.
— Тогда, может быть, сделаем так: я заберу ее у вас, а на следующей неделе дам кого-нибудь на замену.
— Хорошо, Иннокентий Дмитриевич, — не сразу согласился Канадин. Альбина была хорошим инженером, и подыскать ей равноценную замену было довольно сложно.
— Окончательно я сообщу вам об этом в понедельник. А пока… — Кент взглянул на часы. — Пожалуйста, минут через десять пришлите ее ко мне.
Альбина пришла точно через десять минут, сдержанно улыбнулась с порога.
— Здравствуйте, Иннокентий Дмитриевич.
И непринужденно села в кресло, положив ногу на ногу. Держалась она спокойно и уверенно, как и всегда в присутствии мужчин. Кент догадывался, что и для нее он прежде всего мужчина, а потом уж начальник, и поэтому официальный разговор заранее обречен на неудачу. И он тоже улыбнулся в ответ, одобрительно оглядел ее: хороша, ничего не скажешь, есть от чего потерять голову…
— Здравствуйте, здравствуйте, Альбина Николаевна… Как поживаете?
— Отлично, Иннокентий Дмитриевич, — Альбина насмешливо прищурилась.
— Работой довольны?
— Не жалуюсь.
— Замуж не собираетесь? — в лоб спросил Кент.
— Замуж? — удивилась Альбина. — Да нет как будто.
— Что так?
— А не за кого, Иннокентий Дмитриевич, — с вызовом в голосе сказала Альбина, догадавшись, видимо, о чем пойдет разговор. — Все сто́ящие мужики женаты, а за несто́ящего сама не хочу.
— Вот как… — Кент помолчал, не зная, как приступить к делу, и решил идти напролом. — А Стариков мужчина стоящий?
Альбина сразу потускнела.
— Стариков? А почему… при чем здесь он?
— Так уж и ни при чем?
Альбина усмехнулась:
— Сарафанное радио доложило?
— Вы недооцениваете мои способности, Альбина Николаевна, — мирно улыбаясь, сказал Кент. — И, пожалуйста, не делайте обиженный вид. Я разговариваю с вами не как начальник с подчиненной, а хочу кое-что выяснить.
— Зачем?
— А затем, дорогая Альба… Вас так до сих пор зовут?
— Ну, так…
— А ты не нукай, — улыбнулся Кент, переходя на «ты», — все-таки интеллигентная женщина. Не хочешь отвечать — настаивать не буду, но уж не обессудь, придется тогда действовать по-другому… Кажется, за те четыре года, что мы работаем вместе, я не давал вам повода, — снова перешел на «вы» Кент, глядя на сумрачное лицо Альбины, — упрекнуть меня в неделикатности. Нет?
— Нет, — тихо сказала Альбина.
— А согласитесь, что такой неделикатный разговор мог бы состояться и раньше, мне уже намекали, что я чересчур снисходительно смотрю на ваши… ну, скажем мягко, увлечения… — Альбина прикусила
